— А что они говорят, падре Пирротта?

— Что он с социалистами снюхался! С самыми страшными безбожниками на свете!

— Злоязычат люди, не верьте им, падре!

— Ладно, не буду. Но то, что ты мне рассказываешь!..

— Так ведь это он шутил, падре Пирротта.

— Вы исполняете супружеский долг?

— Ну… не знаю… О чем это вы, падре?

— Вы делаете то, что делают муж и жена?

— А как же!

— Часто?

— Разика три-четыре.

— В неделю?

— Шутите? В день, падре.

— Да он осатанел! В него дьявол вселился! Бедная!

— Почему «бедная»? Мне нравится.

— Что ты сказала?

— Что мне нравится.

— Танинэ! Подумай о душе! Тебе не должно нравиться.

— Но что я могу сделать, если нравится?

— А ты сделай так, чтоб не нравилось! Порядочная женщина не должна испытывать удовольствие! Ты должна заниматься этим с мужем для того только, чтоб детей рожать. У вас есть детки?

— Нет, падре, не выходит пока, но мы хотим.

— Послушай, когда ты занимаешься этим с мужем, повторяй про себя: «Я делаю это не ради удовольствия, а чтоб Господу ребеночка подарить». Ты согласна? Женщине, жене не подобает испытывать удовольствие, иначе отношения с законным мужем превращаются в смертный грех. Помни об этом. Женщина не должна получать наслаждение, она должна плодиться.

— Я не могу повторять то, что вы говорите.

— Но почему?

— Потому как это будет неправда, потому как я не могу врать перед Господом Богом. Разве только когда Пиппо сзади прилаживается…

— Нельзя! Грех это! Церковь грехом полагает, если этим спиной к мужчине занимаются, хотя дети могут все равно родиться.

— Что вы мне рассказываете, падре? Быть такого не может! Ежели вставлять, куда он вставляет, дети не родятся.

— Матерь Божья! Ты хочешь сказать, что он это делает в другой сосуд?

— Ну!

— Социалист! Как бог свят, социалист!

— К чему мешать социализм с тем, что вы сосудом называете?

— К тому, что делать это в другой сосуд противоестественно. То же и к социализму относится: противоестественное явление!

— Командор, ради бога, простите, что дома вас беспокою, но я не смог удержаться.

— Что-то случилось?

— Вот именно! Утром пришло письмо от синьора Кальтабьяно, он пишет, что в ближайшее время посылает из Палермо геодезиста для съемки местности.

— Выходит, Орацио Русотто не подвел — сдвинул дело с мертвой точки. Так что теперь я в еще большем долгу перед ним.

— А я перед вами и пришел отблагодарить вас. У меня есть правильный адрес Сасы Ла Ферлиты.

— Откуда вы знаете, что теперь он правильный? Я тебе «ты» говорил или «вы»?

— «Ты», дон Лолло, «ты». Адрес мне прислал наш общий друг — мой, стало быть, и Сасы. Сам Саса ничего про это не знает. Вот письмецо, гляньте. Прочитали? Хорошо. Для проверки я съездил позавчера в Монтелузу, там в префектуре брат Сасы работает. Я ему сказал, что имею желание помириться с Сасой, он поверил и дал мне его адрес. Получается, два человека не сговаривались, а адресок сошелся.

— Правильный, выходит?

— Виа делле Крочи, номер пять, квартира семьи Панарелло. Как видите, я в долгу не остался. Теперь мы с вами квиты.

— Не спеши, Пиппо.

— Разве мы не квиты?

— Квиты на словах. А на деле будем квиты, когда я найду этого сукина сына.

— В этот раз вы его поймаете, убей меня бог! Кстати, что вы ему сделаете, если сцапаете?

— Интересно знать, почему это почти сразу после слова «убей» ты сказал «кстати»? О чем ты подумал?

— Виноват, дон Лолло. Ни о чем не подумал. Но поскольку Саса все-таки мой друг…

— Не будем кривить душой, Пиппо. Дружка своего ты мне продал, а я его у тебя купил. Правильно я говорю?

— Правильно, дон Лолло.

— А ежели я что купил, это теперь мое, и я могу делать с этим, чего хочу. Правильно?

— Правильно, дон Лолло.

— Вот и подумай, Пиппо. Прощай.

— Целую руки, дон Лолло.

— Калоджерино! Поди сюда!

— Вот он я, дон Лолло.

— Ты все слышал?

— Все как есть. Виа делле Крочи, нумер пять, квартира семьи Панарелло. Прям сейчас еду в Палермо.

— Нет.

— Не ехать?

— Нет. Откуда мы знаем, что нас опять не обштопывают? У меня такое подозрение, что в эту самую минуту Пиппо Дженуарди телеграмму своему дружку Ла Ферлите строчит. Упреждает его, чтоб опять переехать успел. Ты вот как сделай, выжди десяток дней, пусть все позабудется, и тогда уже двигай на эту самую виа делле Крочи. Если там Сасы не окажется, заглянешь на проспект Тюкери, а коли и здесь его не найдешь, ступай на площадь Данте. В общем, все квартиры обойди, где он жил.

— Ну и головастый же вы человек, дон Лолло! А чего ему сделать, когда его найду?

— Исполосуй ему морду. Этого достаточно.

— Но ежели он мне уже попадется…

— Нет, Калоджерино. Ты Пиппо Дженуарди недооцениваешь. Если Пиппо узнает, что его дружка Ла Ферлиту убили, он, чего доброго, угрызаться начнет. И неизвестно, что он в таком разе выкинет.

— Спасибо за исчерпывающий доклад о положении в порту Вигаты. Все, что я узнал от вас, будет принято мной во внимание. Если вам нечего добавить, вы свободны. Я вижу, вы в нерешительности. Хотите еще что-то сказать?

— Господин квестор, вы можете усмотреть в моих словах проявление излишней осторожности, но в городе бают…

— Что делают?

— Говорят. Разговоры в городе пошли, и хотя не в моих правилах придавать значение слухам, если эта история дойдет до ушей лейтенанта Ланца-Туро, лейтенант — с него станется! — распишет ее на двадцати страницах, рапорт пришлет вашему превосходительству, и опять начнется сказка про белого бычка.

— Вы имеете в виду историю с Дженуарди?

— Именно, господин квестор. Хотите послушать?

— Что ж, послушаем.

— Синьоре Дженуарди падре Пирротта не дал отпущения. Это наделало много шума в городе.

— Постойте, этот ваш падре рассказывает, что не дал…

— Нет, господин квестор. Сам падре Пирротта ничего никому не рассказывал. Но он человек горячий и, когда из себя выходит, кричать начинает. В тот раз своей очереди исповедоваться ждала вдова Риццопинна, известная смутчица…

— Известная — кто?

— Сплетница. Сует нос в чужие дела, а потом язык чешет. Она близко стояла и весь разговор слышала между падре Пирроттой и синьорой Дженуарди, ну и теперь про тот разговор весь город знает.

— Что же натворила синьора Дженуарди?

— Похоже, Дженуарди Филиппо всякий раз перед выполнением супружеского долга красит член красной краской, чтоб на дьявола походить. Мало того, жену он берет противоестественным образом, да еще и кричит при этом: да здравствует социализм!

— А синьора тут при чем?

— Кажется, ей это нравится.

— Перестаньте! Будем говорить серьезно. Неужели вы верите в этот бред?

— Я-то не верю. А вот люди верят. И знаете, что я вам скажу, господин квестор? Ежели на Дженуарди не только карабинеры, но и Церковь ополчилась, тогда он, извините за выражение, по уши в говне.

— Господин генерал! Лейтенант Ланца-Туро по вашему приказанию прибыл.

— Дорогой лейтенант! Вольно, вольно. В прошлом месяце, в салоне маркизы Барончини, я имел удовольствие видеть вашу матушку-графиню. У вас очень красивая мать, лейтенант.

— Как поживает мама?

— Хорошо, сын мой. Правда, сколько я понял из разговора с графиней, ее огорчает, что вы далеко.

— Ничего не поделаешь. Служба.

— А я решил, лейтенант, что это дело поправимое. Графиня будет довольна.

— О чем вы?

— Объясняю. В следующем месяце вам предстоит перевод в Неаполь. Вы поступите в распоряжение полковника Альборнетти. Это прекрасный офицер. Рад был вам помочь. Графиня должна быть довольна.