— Как не понять. Говори, чего тебе от меня надо?

— Хочу получить письменное согласие на установку нескольких столбов на вашей земле.

— А заплатишь?

— Кавалер Манкузо! Входите, входите.

— Вы хотели меня видеть, и я тут как тут. Для Филиппо Манкузо приказ командора Лонгитано закон.

— Изволите шутить, кавалер. Какие приказы! Только просьбы, покорнейшие просьбы. Сожалею, что пришлось вас побеспокоить. Кабы не я, сидели бы в Вигате, а то пришлось в Монтелузу тащиться. Я здесь уже дней двадцать, к брату приехал подлечиться, Нино у меня врач.

— Что-нибудь серьезное?

— Слава богу, нет. Но в нашем возрасте приходится думать о здоровье. Вы-то как себя чувствуете?

— Не жалуюсь.

— Поставьте свечку Богородице. Помните пословицу? «В шестьдесят инвалид: тут болит, там болит».

— Истинная правда.

— Чтобы не задерживать вас, сразу перейду к делу. Попросить вас приехать побудило меня письмо, которое я получил сегодня утром от депутата Палаццотто, моего дорогого друга. Вы знаете, какой это прекрасный человек, — второго такого не найти.

— Да продлит Господь его дни за все добро, которое он делает даже тем, кто этого недостоин!

— Вот его письмо. Я вам прочитаю. «Дорогой Лолло, к величайшему своему огорчению узнал, что ты неважно себя чувствуешь. Надеюсь, это ненадолго и твое здоровье скоро поправится. Нам с тобой еще предстоит столько сделать на благо нашего любимого края. Относительно устройства на работу в Сицилийский банк Манкузо Альберто, которого ты столь горячо рекомендуешь, с удовольствием сообщаю тебе, что все на мази. Через пару дней его должны пригласить для беседы в Генеральную дирекцию банка в Палермо. Говорить с господином Манкузо будет замдиректора центрального отделения Антенори Манджими, он из Болоньи, но наш человек. Так что можно не волноваться. Поправляйся скорее. Крепко тебя обнимаю. Твой Чиччо Палаццотто». Что с вами, кавалер? Вы хотите стать на колени?

— Да, хочу. Стать на колени и поцеловать вам руку! Не знаю, как вас благодарить. Скажите, что я могу для вас сделать, и я сделаю. Все что угодно. К вашим услугам!

— Поверьте, кавалер, для меня лучшая благодарность видеть, что вы довольны. Этого достаточно. Не смею вас больше задерживать. Надеюсь, при следующей нашей встрече смогу сказать, что вашего сына приняли на работу в банк. Я провожу вас до двери.

— Бога ради, командор, не утруждайте себя! Я найду дорогу.

— Минутку. Извините, забыл спросить у вас одну вещь. Вы знаете, что Филиппо Дженуарди подал ходатайство о проводке телефонной линии между ним и его тестем?

— Нет, я этого не знал.

— Если не ошибаюсь, часть столбов под провода должна быть установлена на вашей земле.

— Ну и пожалуйста, никаких проблем. Скилиро, тесть Дженуарди, мой друг, да и сам Пиппо Дженуарди родился и вырос на моих глазах. Повторяю: никаких проблем. Сколько нужно столбов, пусть столько и ставят.

— Одна проблема все-таки есть.

— Да?

— Да.

— А именно?

— Этих столбов на вашей земле быть не должно.

— Нет?

— Нет.

— Никаких проблем, командор! Даже под страхом смерти ни одного столба поставить не дам. Ни одного! Пускай Филиппо Дженуарди, ежели ему так надо, в другом месте землю рогами роет.

— Здравствуйте, синьора. Синьор Джакалоне дома?

— А вы, извиняюсь, кто?

— Филиппо Дженуарди. Вы меня не помните, синьора Берта? Вы меня с тех пор знаете, как я под стол пешком ходил.

— А, это ты! Пиппо! Извиняй, сынок, стара я стала, вижу худо. Ты ведь женат, верно? А дети есть? Дал тебе Господь детей?

— Пока не дал. Синьор Джакалоне дома?

— Мой муж? Мариано?

— Да, синьора, ваш муж. Синьор Мариано.

— Что тебе сказать, сынок? И да и нет.

— Как это?

— А так, что уже три дни у него у самого не все дома. Ум, понимаешь, отшибло. Всего три денечка назад молодым в свои восемьдесят с гаком выглядывал. А в понедельник за обедом вдруг уставился на меня, сердечный, и пытает: «Извиняюсь, синьора, а вы кто будете?» Я ажно похолодела вся. Отвечаю: «Берта я, твоя жена!» Он молчит, будто даже не слышит. Только когда уже темнеть стало, опять меня признал: «Где ты целый божий день пропадала, что я тебя не видел?» Какое несчастье, сынок! А зачем тебе мой муж?

— Можно мне с ним поговорить?

— Заходи, да только пустое это дело. Вот, посмотри на него. В кресле все время сидит и разговаривать не хочет.

— Как поживаете, дон Мариано?

— Ты кто?

— Филиппо Дженуарди.

— Документы покажи.

— Я при себе не ношу.

— А коли так, кто мне докажет, что ты Филиппо Дженуарди? А вы, синьора, кто будете и почему ведете себя как хозяйка, пользуясь тем, что моей жены Берты дома нет?

— О, господи, Мариано! Берта я! Мы с тобой уже шестьдесят два года как женаты!

— Вы тоже, синьора, документы свои покажите.

— Видишь, Пиппо? Я же тебе сказала, что пустое это дело!

— Вы правы, синьора. До свиданья, синьор Джакалоне.

— С кем ты прощаешься? Кто такой Джакалоне?

— Видишь, Пиппо? Видишь? Самого себя человек не признает!

— Врача не звали?

— Конечно, звала.

— И что он сказал?

— Сказал, что не знает, пройдет это или нет. Возраст, говорит, виноват. Позволь спросить, чего ты хотел от Мариано?

— Чтобы он подписал одну бумагу. Разрешение поставить на его земле несколько столбов.

— А как он подпишет, если не знает даже, кто ты такой? Сделаем так, Пиппо: ежели он хоть маленько опомнится и меня признает, я за тобой сразу пришлю, и ты придешь со своей бумагой, чтоб он расписался.

— Буду вам весьма признателен, синьора Берта.

— Всего хорошего, сынок.

— Надеюсь, до скорого, синьора.

— Ну что, Берта, ушел этот чертов Пиппо Дженуарди?

— Ушел. Как думаешь, он поверил?

— Думаю, да. Представление удалось. И все-таки вот что я тебе скажу: поехали завтра утром в Кальтаниссетту, поживем немного у сына. Не могу я больше сидеть дома и дурачком прикидываться ради того только, чтоб дону Лолло Лонгитано удовольствие доставить.

— Синьор Ла Ферлита, считаю до трех, и если вы сами не уберетесь с моего склада, я вышибу вас хорошим пинком под жопу. Раз…

— Постойте, синьор Дженуарди, я пришел для очистки совести.

— Совести? После того как по милости вашего треклятого братца сгорел мой самокат?

— Думаете, это Саса?

— Думаю? Да я голову на отсечение дам!

— Вы правы, синьор Дженуарди. Хотя и не совсем.

— Что вы хотите этим сказать?

— Дозвольте вопрос вам задать? Вы газеты читаете?

— Нет.

— Выходит, вы не знаете, что произошло в Палермо с неким Калоджерино Лагана?

— С Калоджерино? Человеком командора Лонгитано? Не знаю.

— Вы давно видели командора?

— Порядочно. Но можно узнать, какого дьявола вы мне морочите одно место этими своими вопросами?

— Сейчас объясню, синьор Дженуарди. Мы вам ловушку устроили, и вы в нее попались. Я только тогда понял, до чего опасная получилась ловушка, когда у вас самокат сожгли.

— Да о какой ловушке вы говорите?

— Синьор Дженуарди, третий адрес Сасы, который вам в письме прислал Анджело Гуттадауро и который я подтвердил, а именно виа делле Крочи, дом пять, неправильный был. Мы сговорились — Саса, Гуттадауро и я. Мой брат догадывался и прав был, что вы каждый его новый адрес дону Лолло Лонгитано докладывали. Вот он и решил это проверить. Каждый вечер он приходил на квартиру и ждал. У него уже терпение на исходе было, когда этот самый Калоджерино заявился, которого дон Лолло послал, чтоб моего брата отделал. Саса его и подстерег, башку ему проломил и вытащил у него из карманов револьвер и нож. Калоджерино с оружием пришел.