Марк живо представлял себе эту страшную картину, только отцовского лица он не помнил. Отца ему страшно не хватало. Трудно вырасти настоящим мужчиной, если нет рядом родного человека, на которого хочется во всем походить. Помпей оклеветал даже память о нем, сообщив сенату, что Марк Юний Брут предал своих сторонников, трусливо капитулировал и умер как трус. Именно за это и ненавидел юный Брут Помпея.
Второй муж его матери Децим Юний Силан был хорошим человеком, порядочным и без грубых недостатков. Но и без особых достоинств. Он всегда относился к Марку как к родному сыну, не делая никакой разницы между ним и своими тремя дочерьми — Юнией Старшей, Юнией Секундой и малышкой Юнией Терцией, которую в семье ласково звали Тертуллой[9] .
Но Марк все равно не чувствовал себя сыном Силана — и не потому, что отчиму не хватало душевного тепла, а потому, что тому не хватало твердости и внутренней убежденности в своем праве заменить авторитет погибшего своим личным авторитетом.
Возможно, винить за это следовало Сервилию, мать Марка.
Сервилия была женщиной замечательной во всех отношениях. Умела быть и опасной, о чем мужчины догадывались слишком поздно. Ей едва исполнилось 15 лет, когда у нее родился сын Марк. Теперь ей уже перевалило за 30, но она ничуть не утратила своей удивительной красоты, пожалуй, даже стала еще привлекательнее. На самом деле не в красоте заключалось ее главное достоинство. В ней было нечто большее.
Редкое очарование Сервилии крылось не только в тонких чертах ее лица, изумительных, темных и глубоких, глазах, которые унаследовал от матери и Марк. И даже не безупречным совершенством линий своего тела покоряла она всех вокруг. Эта страстная женщина обладала поразительно холодной головой, острым и трезвым умом. Волевая, решительная, честолюбивая, расчетливая, она любила деньги и роскошь, самые дорогие и самые редкие украшения. Но не меньше любила она и политические интриги, власть и успех. Но как раз в этом оба ее мужа разочаровали ее самым жестоким образом. Брут никогда не умел ловить рыбку в мутной воде, совершал ошибку за ошибкой и вечно носился со своей верностью, в которую он единственный еще и верил. Не удивительно, что он кончил позором. Но и с Силаном Сервилии повезло не больше. Оставшись вдовой в 22 года, с маленьким сыном на руках, она, вынужденная думать не только о его будущем, но и о будущем своего младшего брата Квинта Сервилия Цепиона, своего сводного брата Марка Порция Катона, вышла замуж за Децима Юния Силана, надеясь обрести в его лице защитника, необходимого всякой женщине, живущей в мире, раздираемом гражданскими и внешними войнами, да и восстаниями рабов. Силан действительно дал ей покой, какого она прежде не знала. Да, он подарил ей спокойную жизнь и трех красавиц-дочерей.
Но очень скоро Сервилии открылась вся ограниченность этого славного человека. Если Децим Юний и поднимался понемногу по ступеням карьерной лестницы, на вершине которой маячил консулат, то заслуга эта целиком принадлежала его энергичной жене. Это она не давала ему успокаиваться на достигнутом, все время подталкивая его вперед. Ее мечты не шли ни в какое сравнение с мечтами слабовольного мужа. И осуществление своих заветных желаний она связывала с сыном. Марк обожал свою мать. Разумеется, и Сервилия любила сына, но она любила его любовью римской матроны, а это значит, никогда и ничего ему не прощала.
Она воспитывала его в требовательной строгости, учила быть физически выносливым, презирать опасность и боль и носить в душе отвагу. Она хотела, чтобы он стал блестящим молодым человеком — и он им стал. По-гречески он говорил так же свободно, как на родной латыни, умея облекать свои мысли в четкую и лаконичную словесную форму. Перед талантливым юношей открывалась прекрасная юридическая карьера, способная привести к первым магистратурам. Казалось, Сервилии не на что жаловаться — она действительно вырастила настоящего мужчину.
Но все-таки что-то в характере сына ее смущало, и это «что-то» он явно унаследовал от отца.
Марк не ведал того всепоглощающего честолюбия, которым горела его мать. Он готовился с достоинством исполнять возложенные на него обязанности, заставить уважать свою семью и служить Риму, но политическая игра с ее хитроумными комбинациями, противоестественными альянсами и изменчивой верностью вызывала у него такое же отвращение, какое когда-то испытывал его отец. В отличие от большинства людей его положения Марк не чувствовал в себе ни малейшего призвания командовать другими и решать судьбы мира. Приносить людям пользу и жертвовать всем ради дела — это казалось ему нормальным и само собой разумеющимся. Но пускаться на низости, говорить сегодня одно, а завтра — другое, и ради чего? Чтобы добиться положения, в котором не ты служишь, а тебе служат? Нет уж, увольте.
Чем пристальнее приглядывалась к сыну Сервилия, тем больше росло в ней раздражение. Марк слишком любил книги и слишком мало внимания уделял делам. Он преклонялся перед идеалом Рима и плохо знал реально существующий город. Редко позволявшая себе прислушиваться к голосу сердца, Сервилия с изумлением замечала, что сын ее вырос человеком щепетильным, жалостливым, сострадательным, мягким и добрым. Со всеми этими качествами она боролась так, как борются с пороками.
Марк жил идеями и считал, что жить стоит ради идеала. Мать дала ему идеал. Она надеялась, что это поможет ему избавиться от природной чувствительности, сделает его не таким ранимым. Не имея под руками достойного образца для подражания в лице родного мальчику отца, которого она в глубине души презирала, Сервилия предложила сыну брать пример с далеких предков.
Сама она не сомневалась: в жилах Марка течет кровь Луция Юния Брута. И не ленилась ежедневно напоминать ему об этом. Но Марк уродился полным антиподом древнему основателю республики, и воспитательный пример последнего, вместо того чтобы сделать из него героя с бронзовым сердцем, лег на его душу тяжким бременем. К шестнадцати годам Марк Юний Брут превратился в заложника мифического наследия и понял, что от него требуется быть его достойным. «Будь истинным Брутом!» — под этим девизом шло его воспитание.