Испания, март 1813 г.

Усмиряя инстинктивную панику, Каролина принялась разглядывать дикий пейзаж, прислушиваясь к звукам возможной опасности. Женщина отошла далеко от ветхой деревушки, поэтому здесь все выглядело слишком тихим и спокойным. Но она знала, что это спокойствие обманчиво. Опасность являлась составной частью жизни Аскуэры.

Каролина побежала вперед, ее ноги в изношенных туфлях то и дело спотыкались о комья еще не оттаявшей земли. Подбежав к полуголым соснам, она остановилась и услышала плеск воды, заглушаемый детскими голосами. Женщина вздохнула с облегчением и, пробравшись сквозь кустарник, устремила взгляд вниз, на крутой берег узкой речки.

Три маленькие девочки стояли по лодыжки в воде: одна – светловолосая, с покрасневшей от солнца белой кожей; две другие – черноволосые и смуглокожие. Дети были босы и не обращали внимания на ледяной холод совсем недавно начавшего таять снега.

Мгновенно чувство облегчения Каролины сменилось гневом:

– Эмили! – крикнула она пронзительным голосом. Светловолосая девочка обернулась. У женщины сжалось сердце, когда она увидела, как быстро исчезла радость с детского личика дочери.

– Со мной все в порядке, мама! – ответила девочка успокаивающим тоном, свойственным обычно детям более старшего возраста, хотя малышке не исполнилось еще и четырех.

– Дело не в этом, – произнесла Каролина уже спокойнее, спускаясь к берегу. Она по привычке говорила Эмили по-испански и переходила на английский, только когда они оставались вдвоем. – Ты знаешь, что нельзя уходить за деревню без взрослых. Никому из вас нельзя, – строго добавила она, взглянув на Хуану и Беатрис.

– Наша мама разрешает. – Семилетняя Хуана, самая старшая из девочек, казалась обиженной, но это, возможно, из-за того, что их мама не прибежала за ними, как мама Эмили.

– Это неправда, – возразила женщина. Она знала, что Адела Соро беспокоилась о своих детях не меньше Каролины, но у той на руках были еще два малыша, и она не всегда могла усмотреть за всеми сразу. – За вами должна была прийти ваша мама, но вместо нее пришла я. Обувайтесь. Мы уходим в деревню.

Хуана и Беатрис послушно вылезли на берег, а Эмили умоляюще посмотрела на мать своими большими глазами.

– Можно мне побыть здесь еще пять минут?

Хрупкая и нежная, с волосами еще более светлыми, чем у Каролины, девочка была миниатюрной копией своей матери, если не считать глаз, которые порой навевали женщине мучительные воспоминания.

– Нет! Сколько раз тебе повторять? Здесь небезопасно.

Сказав это, Каролина тут же пожалела о своем резком тоне. Ей совсем не хотелось огорчать малышку, и так имевшую слишком мало развлечений. Но уходить так далеко от деревни действительно было небезопасно, ведь если бы здесь появились бандиты или мародерствующие солдаты, то ее присутствие вряд ли бы послужило детям защитой.

– Мне очень жаль, керида,[1] – ласково произнесла женщина.

Однако Эмили окончательно поняла, что спорить с матерью было бесполезно и, подойдя к валунам, лежащим на берегу, надела носки и туфли.

В деревню дети шли молча. Но приближаясь к хижине Соро, Хуана и Беатрис начали обмениваться беспокойными взглядами.

Эмили потянула мать за рукав.

– Мама, это я позвала девочек к реке, – прошептала она. – Скажи об этом тете Аделе.

Беатрис, шагавшая вслед за сестрой, услышала шепот Эмили и обернулась.

– Неправда, – возразила она. – Это я предложила.

– Не ссорьтесь, – сказала Хуана, напоминая девочкам, кто среди них старший. – Если понадобится, я сама все объясню маме.

Прямо с порога вошедших в хижину встретил аппетитный аромат приготовляемой пищи. Адела стояла над кастрюлей, установленной на огне, разведенном прямо на земляном полу посреди хижины, и помешивала обеденную похлебку. В сторонке стоял ящик, служивший колыбелькой, где спал грудной ребенок, а в дальнем углу двухлетний Рамон играл с камешками и лоскутками.

Адела взглянула на пришедших, и лицо ее прояснилось. Не переставая помешивать похлебку, она объявила, что рада всех видеть, но обед еще не готов, и дети могут поиграть пока во дворе.

Девочки обрадовались, особенно Хуана. Все трое, а следом за ними и Рамон, побежали туда, где прежде был огород их матери, который после последнего отступления обчистили и вытоптали английские солдаты.

– Конечно с Эмили останетесь с нами обедать, – сказала Адела и, когда за детьми захлопнулась дверь, добавила: – Спасибо, что привела их назад. Они были на речке?

Каролина кивнула.

– Эмили обожает воду. В лиссабонском парке был пруд, и мы часто ходили к нему гулять. – Она села на стул, стоявший возле расшатанного стола, являвшегося главной частью мебели в помещении. Страх за дочь, уходившую за пределы деревни, и сожаление из-за того, что девочка лишилась даже такого незатейливого развлечения, вернули Каролине чувство вины, преследовавшее ее в последнее время. – Мне следовало оставить Эмили в Лиссабоне, – призналась она.

– Вряд ли для малышки было бы лучше, если бы за ней присматривали чужие люди, – возразила Адела. – Как бы там ни были плохи дела, а детям лучше оставаться с родителями.

Именно так Каролина и сказала себе, когда получила известие о ранениях Джереда. После чего начала искать проводника, который бы согласился отправиться с ней к ее мужу.

– Может, я поступила эгоистично, – задумчиво произнесла она, – но я не хотела даже на время разлучаться с дочкой.

– Если бы ты оставила Эмили в Лиссабоне, то у нее не было бы возможности попрощаться со своим отцом.

Невинное упоминание девочки вызвало у ее матери множество неприятных воспоминаний.

– Да, – согласилась она, сохраняя внешнее спокойствие. – Да, именно так.

Адела отошла от кастрюли и села за стол напротив подруги.

– Ты очень смелая, Каролина. Кроме Джереда в деревне оставили много раненых англичан, но ты была единственной женщиной, приехавшей за своим мужем.

– Я не могла поступить иначе. Ведь именно из-за меня Джеред оказался здесь.

Подняв глаза, Каролина увидела удивленное лицо Аделы и поняла, что сказала лишнее. Даже такой замечательной подруге, какой была эта милая испанка, она не могла сказать, что Джеред ушел в армию, так как его карьеру разрушил мужчина, желавший отомстить его жене.