— Я могу вас спросить? — Осмелев, Юсэк спрыгнул с ондоля и близко подошел к Санчиру. — Вы вправе арестовать бродягу, или рикшу, или обоих вместе, если они не угодили чем-то янбани?

— Я арестую их немедленно! — с достоинством произнес Санчир.

— А янбани, которые обижают рикш и бродяг, вы, конечно, не тронете? Побоитесь, хотя у вас есть пистолет.

— Что ты мелешь?

— А разве не так? — продолжал наседать Юсэк. — У вас есть пистолет, но нет золота. А на золото можно купить что угодно, даже человека. Хотите, я укажу адрес одного янбани, купившего человека. Впрочем, вы его знаете давно и лучше меня…

Резко вскочив на ноги и схватив за ворот Юсэка, Санчир сказал сквозь зубы:

— Не знаю, на кого ты, сосунок, собираешься указать, но на тебя я сегодня же укажу своему шефу. — Он оттолкнул Юсэка и, поправив мундир, поспешно выбрался из лачуги.

— Твоя горячность не приведет к добру, — сказал отец озабоченно.

Юсэк быстро подсел к нему и, по-прежнему улыбаясь, спросил:

— Вы боитесь, что меня упрячут в крепость? Говорят, там кормят утром и вечером, а мы едим только вечером, и, надо заметить — не всегда, лишь когда сшибем медяки.

Отец не возражал, он глядел на сына и в душе радовался, что перед ним сидел уже не мальчишка, а зрелый человек, и боялся, что Санчир упрячет его в крепость, как в свое время он поступил с сыном Синай.

Понимал и Юсэк, что рано или поздно этот доносчик отыграется на нем. Но крепость его не пугала. Он решил во что бы то ни стало встретиться с Эсуги и узнать правду.

Юсэк поглядел на отца, который почему-то улыбался, хотя в его глазах были слезы.

В нынешнем году японская сосна раньше обычного стряхнула с ветвей прошлогодние иглы, и на их месте вылупились прозрачные ростки. И журавли, пожалуй, уже слетаются к своим гнездам. Там, где они гнездятся, озера глубокие, а вокруг плотные и высокие тростники. Раньше в озере были рыбки. Рассказывают, что они со временем превратились в лилии. Юсэк лазал за ними, а она трусила. Боялась журавлей, которые ревниво оберегали цветы. Сейчас она бросила бы все подарки хозяина, сняла синни, которые любила больше других всех своих вещей, и босая побежала бы в деревню… Но там теперь нет Юсэка. Почему он в городе? Может быть, из-за нее? Юсэк нашел ее. А она? Она даже не подошла к нему, растерялась. Теперь он, наверное, никогда не придет.

Эсуги ждала его каждый день. Ложась спать, говорила себе: «Так тебе и надо!» Никак не могла уснуть, все думала о нем. А во сне видела Юсэка. Он прыгал в ледяную воду, доставал камушки и сердито швырял в нее.

Хэ Пхари давно заметил, что его юная служанка тоскует. Первые дни ему казалось, что она скучает по матери, поэтому позволил Денними чаще бывать у дочери. Но и после посещения матери глаза девушки оставались грустными.

Хэ Пхари заглядывал к ней каждый вечер. Он садился напротив служанки, раскрыв широкий, разрисованный яркой акварелью календарь, аккуратно записывал в него задание на завтра. И уходил. А сегодня задержался. Подойдя к Эсуги, он с нежностью погладил ее косу и сказал ласково:

— Давно я слежу за моей девочкой. Меня радует, что она умеет все, что подобает жене янбани. Я оберегал ее как дочку, учил хорошим манерам. Она вполне взрослая, чтобы понять мои глубокие чувства. Я готов не думать о ее неблагородном происхождении. И буду счастлив, когда она в скором времени станет хозяйкой этого дома.

Не вникая в слова хозяина, она поняла только то, что он собирается жениться. «Хоть бы скорей это случилось.

С приходом невесты, возможно, не будет нужды держать служанку…» Эсуги одобряюще закивала головой и вдруг с недоумением поглядела на Хэ Пхари: зачем он говорит о своих чувствах ей, служанке?..

— На днях мы должны предстать перед священником, — сказал ювелир, уходя. — Утром я пойду в город и попрошу портного сшить тебе свадебное платье.

— Мне?! — переспросила Эсуги, думая, что хозяин оговорился.

— Да, тебе, Эсуги, — повторил Хэ Пхари и сдвинул за собой дверь.

Когда утром, после ухода Хэ Пхари, пришла мать Эсуги бросилась к ней:

— Я звала вас всю ночь. И вы услышали. Как хорошо, что вы пришли!

— Ты побледнела, ты вся дрожишь, — встревожилась Денними, разглядывая ее бледное лицо.

— Я не могу больше оставаться здесь… — Слезы мешали ей говорить, и она замолкла.

— Доченька, что случилось? — испуганно спросила Денними. — Почему ты молчишь?

— Хозяин вам ничего не говорил?

Предчувствуя недоброе, мать замерла.

— Что должен сказать хозяин?..

— Он хочет, чтобы я стала хозяйкой этого дома.

Денними с замиранием сердца приготовилась услышать что-то ужасное.

— Боже! Или я оглохла, или ты соврала! Повтори еще раз!

— Господин ушел заказывать мне свадебное платье, — сказала Эсуги, пугаясь безумного вида матери.

Денними припала к дочери и стала лихорадочно гладить ей плечи.

— Знала я! Верила, что небо не останется равнодушным к нам. — Она вдруг замолкла, уставилась на дочь: — Ты не ослышалась? — Мать не ужаснулась, когда Эсуги рассказала о намерении Хэ Пхари, испугалась, что дочь сказала неправду.

— Омони, вы хотите отдать меня моему господину насовсем, чтобы я никогда не вернулась к вам в деревню? Из-за денег?

— Не смей говорить так, — с горечью оборвала Денними. Но тут же взяла дочь за руку и усадила на циновку подле себя: — Дочь моя, когда у бедных людей рождается сын, родители благодарят небо, пославшее кормильца. А если появляется дочь, говорят: народилось горе. А твоя мать всю жизнь благодарит небо, что у нее есть ты.

Эсуги положила голову на колени матери:

— Помните, омони, у нас в деревне заболела собака. Отец отнес ее в овраг. У нее был щенок. Он таскал матери пищу. Боясь, что щенок заразится чумой, отец привязал его к конуре. Щенок не ел и все время скулил. А потом сдох…

Денними поглядела на дочь потухшими глазами:

— Прости меня, доченька. Хотела как лучше, от нужды тебя избавить. Обрадовалась я… Нет, рехнулась от счастья… — Красивое лицо внезапно исказилось. Она задышала часто и глубоко. — Что-то опять сдавило… Ты должна знать, где хозяин хранит пакетики с лекарством. Мне бы один пакетик. Всего один…

Эсуги узнала о тайнике хозяина случайно. Убирая спальню Хэ Пхари, она обратила внимание, что один глаз бронзового Будды запачкан каким-то жиром. Эсуги стала протирать его и испугалась, когда корона вместе с черепом приподнялась. Заглянув вовнутрь, она увидела знакомые ей пакетики. Такие пакетики Эсуги находила не раз в кармане маминой кофты. Мать тогда объяснила, что в них лекарство от бессонницы и болезни сердца.

Не мешкая, Эсуги побежала в спальню и принесла полдюжины пакетиков. Увидев их в руке дочери, мать вскочила, глаза ее снова ожили. Трясущимися руками она схватила их и, испуганно озираясь по сторонам, поспешила к выходу. Эсуги догнала ее, уцепилась за руку:

— Я пойду с вами, омони…

— Нет, это невозможно. Я приду за тобой в другой раз. Или ты хочешь, чтобы Хэ Пхари упрятал меня в долговую тюрьму?

Эсуги отпустила ее руку.

— Я поговорю с твоим хозяином, — пообещала мать. — Ты что-то напутала. Он никогда не женится на служанке. Я это знаю.

Эсуги не поверила, но, оставшись в доме Хэ Пхари, терпеливо ждала дня, когда мать придет за нею.

Денними приходила, но не за тем, чтобы увести Эсуги: ей нужны были чудодейственные лекарства, приняв которые она забывала свое горе и уже не думала ни о чем.

Хэ Пхари все чаще стал заходить к Эсуги, занимал ее разговорами, дарил подарки. Боясь разгневать хозяина, Эсуги покорно слушала его, но и после ухода хозяина тревога не проходила. Скоро заберет он от портного свадебное платье… А потом… Она не посмеет не пойти к священнику. Так день за днем Эсуги жила в ожидании чего-то ужасного. Каждый раз, когда возвращался хозяин, она с содроганием думала, не принес ли он свадебное платье. Ей не раз приходила мысль о побеге. Но всякий раз, как только она решалась переступить порог дома, перед взором возникало печальное лицо матери и слышались ее слова: «Ты хочешь, чтобы Хэ Пхари упрятал меня в долговую тюрьму?..» И тогда Эсуги возвращалась к своему любимому окну.