— Пустите меня! — взмолилась Эсуги. — Прошу вас, пустите…

— Ты погорячилась, девочка, — сказал Хэ Пхари, придерживая дверь. — Но быстро остынешь, если подумаешь о бедной омони.

— Я все равно уйду, — промолвила Эсуги, бессильно опустив руки. — Уйду к Юсэку.

— Ради бога! — воскликнул Хэ Пхари и, раздвинув двери, показал рукой на калитку: — Иди. Беги за этим жалким человеком, который так легко ушел. Ты еще глупый ребенок. Когда-нибудь узнаешь, что в мире слез гораздо больше, чем улыбок. Но когда ты увидишь этот мир глазами янбани, поймешь его прелести. Небо одарило тебя красотой не для того, чтобы она завяла в лачуге. Не я, а небо дарит тебе счастье.

Зная свою власть над этим маленьким существом, Хэ Пхари старался быть сдержанным. Много красавиц повидал он в свое время, — были такие, что сразу же признавались ему в своих чувствах. Упрямство других склонялось перед его щедростью. Он их плохо помнил. Их лица походили друг на друга, как маски театра Кабуки. А Эсуги? Она соткана из прозрачного тонкого шелка. Ее юное лицо, открытые, ясные глаза сияли такой чистотой, какую способны излучать только настоящие, без примесей, алмазы. Он любил ее и боялся всего, что могло бы помешать женитьбе.

Сегодня, узнав о чувствах молодых людей, Хэ Пхари пал духом. Не ревность, а страх потерять то, что должно принадлежать ему одному, вывел его из равновесия.

— Не могу понять, зачем тебе этот рикша, от которого несет лошадиным потом? — сказал Хэ Пхари, брезгливо скривив рот. — Не могу также понять, почему ты — бедная девушка — безразлична к подаркам? Твой хозяин не такой уж старый, чтобы питать к нему отвращение. К тому же он богат. Ошибаются все, но, к сожалению, не все прозревают вовремя.

Хэ Пхари собрал с пола вещи и, уходя к себе, попросил Эсуги прибрать разбитую посуду.

Служанка покорно кивнула.

С этого дня Хэ Пхари стали одолевать сомнения в девичьей чистоте Эсуги, и он томился этим, как если бы неожиданно обнаружил в своей обширной коллекции фальшивый камень. Он не мог представить, что хранившийся в его тайнике алмаз, который он считал самым бесценным достоянием, был с изъяном, и глядел на Эсуги с той надеждой и трепетом, с какой злополучный банкрот разглядывает последнюю карту в игорном доме. Хэ Пхари решил повременить со свадьбой до той поры, пока не рассеются его подозрения.

…Уже далеко остался особняк Хэ Пхари, позади кварталы городских домов и лавки торгашей. Где-то совсем рядом за пустырем — родные лачуги. Юсэк мчался так, как никогда еще не бегал.

Вдруг он остановился, привалился спиной к глинобитной стене. Ярость сжимала грудь, душила его. Он слышал, ощущал, как в венах клокочет кровь. Перед взором то и дело появлялось лицо Эсуги — чужой Эсуги.

Ему казалось, глаза ее смеялись, хохотал Хэ Пхари, и прохожие, и небо, и ветер. И все потому, что босой рикша любит красавицу и хотел, сняв с нее золото и шелка, усадить в свою старую, разбитую тачку. Тачки больше нет — она брошена у входа в особняк. Он никогда не вернется за ней, потому что на этой телеге не добудешь золото. Теперь Юсэк знает, как поступить. Нет, он не затянет петлю на шее, он докажет и ей, и ему, и всем другим, что и рикша может прожить без тачки. Махнет он в Россию к золотым россыпям, станет богатым, как Хэ Пхари! Нет, он станет еще богаче! И тогда… Что скажет Эсуги? И все другие? И этот ожиревший маклер, которому случайно повезло. А отец?.. Он болеет. Тетушка Синай, конечно, присмотрит за ним. Только вот захочет ли она опекать его постоянно, может быть, годы?.. Нужно рассказать ей все, убедить ее. Пообещать подарки, какие ей и во сне не снились! Да и у отца что-то скоплено: хватит им пока…

— Мне нужно посоветоваться с вами, тетушка Синай, — сказал Юсэк хмуро, появившись у соседки. — Но поклянитесь, что отец не узнает о нашем разговоре.

— Кого это ты вздумал предупреждать, — рассердилась женщина, продолжая выскребать со дна котелка пригоревшую кашу. — Совет нужен — выкладывай А Синай решит — болтать про то или нет. Синай не любит без нужды раскрывать свой беззубый рот: красоты в том мало, — и, сердито взглянув на Юсэка, отложила работу. — По лицу вижу — натворил что-то. О горе! Что станет с нами, если и тебя упекут туда же, где мой сын!

— Меня не за что прятать, — сказал Юсэк. — Я хочу уйти из этого города…

— Зачем? — спросила Синай озабоченно. Тебя обидели?

Узнала Синай о привязанности Юсэка к Эсуги и прослезилась. А когда Юсэк во всех подробностях описал свадебный наряд, который принес Хэ Пхари, она сказала:

— Да, да, сынок, так уж ведется в жизни. Тонкая перина мягче десяти толстых циновок. Но ты девушку не вини. Бывает и так — любишь одного, а жить приходится не с тем, кого любишь.

— Вы присмотрите за отцом? — спросил Юсэк. — Вы добрая женщина, и вы согласитесь, я знаю.

— Куда ты все-таки нацелился? — спросила Синай. — Не думай, что рана перестанет кровоточить, если ты окажешься за горами и морями. Только время излечивает раны.

— Я пойду в Россию, — сообщил Юсэк и, увидев, как удивленно присела Синай, повторил упрямо: — Да, да, — в Россию! Я должен доказать, что богатым может стать каждый. — Он стыдливо глянул на Синай и добавил: — Так нужно. А вдруг я найду золото. Тогда и переберемся в особняк. И у нас будут еда и радость…

Синай придвинула к нему миску с ухой из рыбьей головы, сказала озабоченно:

— Мой мальчик, золото не лежит на дороге. Земля его прячет так же глубоко, как человек — чувство. Черсу — мой брат — тоже в свое время ушел в Россию, да так и не вернулся. И других знаю — не докопались до этого песка, погибли. Остались навсегда в чужой земле.

— А я вернусь, — уверил Юсэк. — Ведь погибают не все.

Синай только вздохнула. Находясь в постоянной нужде, она не верила в случайное счастье. Небо распорядилось быть ей нищей до конца своих дней, значит, довольствуйся этим. Брат ее Черсу пошел против судьбы и заслужил возмездие. И с сыном Бонсеком случилось несчастье оттого, что полез доказывать свою правоту. Не верила она в удачу Юсэка, но и не перечила. Не хотела отказывать доброму мальчику, который искал выхода из беды. Последние годы Юсэк заменил ей сына. Не будь его — не с кем было бы обменяться словом. Отец Юсэка болел, и она не лезла к нему с разговорами. А Юсэк часто шутил с нею. Привыкла Синай к нему, привязалась. Конечно, она присмотрит за его отцом. Юсэк обнял ее и, то ли от радости, что он свободен и теперь может исполнить задуманное, то ли от предчувствия скорой разлуки с отцом и с Синай, горько вздохнул.

— Чего уж теперь вздыхать, — сказала она. — Сожми кулаки да разгневайся на небо, чтобы оно не больно-то уж окутывало тебя черными тучами, не заслоняло солнца. А горе слезами не смоешь.

Юсэк с благодарностью поглядел на Синай.

Получив согласие тетушки Синай, Юсэк решил, что главное сделано и теперь он может смело отправляться в путь. Но дорог было много, и все они походили одна на другую, как паутина в его лачуге. О России он имел представление самое смутное. Рассказывали, что земля эта с дремучими лесами и болотами, по которым рыщут волки да медведи. И бродят люди с котомками в поисках золота. Нужно было отыскать человека, который побывал в тех краях. Пока он знал только одного — Хэ Пхари. Но нет, он лучше заблудится в тайге, чем ступит на порог особняка маклера. Прошло немало дней, пока Юсэка осенила мысль обратиться к старым рикшам. Эти проныры знают всех своих клиентов, и конечно же среди них найдется кто-то побывавший в России.

А тем временем отец Енсу успел заподозрить неладное и готовился к крупному разговору с сыном.

— Ты почему на расскажешь о своих делах? — спросил он его однажды.

Юсэк насторожился — неужели Синай не сдержала обещания? Впрочем, рано или поздно все равно надо будет сказать отцу правду.

— Где ты оставил коляску? — холодно спросил отец. — Ты одолжил ее кому-нибудь? Или продал?