- Пойдем, ангел мой, чаю попьем с ликерчиком, - предложила княгиня. Согреешься. А заодно и поговорим о том, что сообщила мне Аделаида Григорьева.

Мать и дочь сели за столом напротив друг друга. Слиток, который Соня до поры спрятала в складках платья, оттягивал материю своей тяжестью, но для княжны это была приятная тяжесть.

Она могла бы сразу предъявить драгоценный металл матери. Но рассудила, что та принесла ей не самые радостные вести насчет Разумовского - здесь ничего от княгини не ускользнуло, и она считала своим долгом уберечь дочь от возможного разочарования.

Предчувствовала, что судьба подсунула её бедняжке красавца Разумовского не в самый подходящий момент. И пробуждение её дочери к жизни и к чувственности произошло вовсе не так, как о том Мария Владиславна мечтала.

Наверное, поэтому её речь поначалу была не слишком связной. Впрочем. Соня и так понимала все.

- Ничего нельзя изменить, Сонюшка, - Леонид слишком сильно увяз...

Соня не протестовала против этого разговора, и не кокетничала, мол, мне все это неинтересно, потому что они с матерью давно научились друг друга понимать и без слов.

- Первая камеристка её величества, Шарогородская - подруга императрицы - и она уже выпросила для будущего зятя внеочередное звание. Ко дню свадьбы графа Разумовского произведут в генералы, а в приданное за невестой он получит богатейшее имение под Москвой со множеством крепостных и большой березовым рощей.

Перечисляя это, княгиня невольно ковыряла свою незаживающую рану: до коих пор на её глазах будут совершаться выгодные браки чужих детей, а её дети так и останутся нищими аристократами, которым нечего предложить, кроме древности рода...

Услышав паузу в материнском рассказе и поняв её причину, Соня украдкой вздохнула - кому же понравится слушать такое о человеке, который, мягко говоря, тебе не безразличен. Но ничего не поделаешь, надо жить дальше. И княжна положила на стол вымытый и вычищенный слиток.

- Откуда это у тебя? - спросила Мария Владиславна, не сводя глаз с того, что, как она вмиг подумала, может полностью изменить её жизнь.

- Это дедушкино наследство, - просто сказала Соня.

- Ты хочешь сказать, что твой отец оказался прав? - в волнении княгиня поднялась из-за стола и заходила по комнате, поглядывая на лежащий слиток и не решаясь взять его в руки.

- В чем прав?

- Он уверял меня, что Еремей Астахов был богат. Говорил даже, сказочно богат. А в таком случае, его богатства должно было хватить ежели не внукам, то уж детям точно. Но он не смог найти тому подтверждения ни в документах, ни в доме, который он, кажется, простукал чуть ли не до потолка. Впрочем, можно сказать, что и потолок не остался без внимания. На чердаке твой отец провел несколько месяцев, двигая какие-то ящики и в гневе ломая старую мебель... Так где ты это нашла?

Теперь Мария Владиславна взяла в руки золотой слиток и, покачивая его в руке, вопросительно смотрела на дочь. Со стороны могло показаться, что этим слитком она хочет кого-нибудь ударить. А, так как на Мария Владиславну это не было похоже, Соня, не выдержав, прыснула.

Взгляд матери прояснился и она тоже с улыбкой посмотрела на дочь. Делать нечего, пришлось Соне во всех подробностях рассказывать, как она нашла потайную комнату, а потом вынуждена была войти в неё в присутствии Разумовского.

- А вот ему об этом знать бы не следовало, - задумчиво проговорила княгиня.

- Вы думаете, маменька, он кому-нибудь об этом расскажет? Вас это беспокоит?

- Честно говоря, не очень. Это я так, мыслю вслух. Что бы ни говорили о Разумовском, самые злобные сплетники не могут не сказать, что он человек надежный.

- Значит, не стоит о том беспокоиться? Тогда пойдем, я покажу вам лабораторию деда.

Мария Владиславна помедлила.

- Ты не поверишь, но мне боязно. Раньше бывало я могла целыми днями мечтать о том, как мы все внезапно разбогатеем. К примеру, вдруг умрет какой-нибудь дальний родственник, о котором мы не знаем. Но, оказывается, ничья смерть нам не понадобилась, а для того, чтобы разбогатеть, нужно всего лишь нажать какие-то два камня, и богатство вот оно. Иди и бери.

Княгиня замолчала и осторожно, точно он был хрустальным, положила слиток на край стола.

- Мне вдруг стало не по себе. Давай, наверное, пошлем в полк сказать, пусть срочно приедет Николушка, и вместе с ним войдем туда... А насчет Разумовского я тебе вот что скажу: ежели бы ты от матери не скрывалась, ничего такого бы не случилось.

- Простите!

- После драки кулаками не машут. Теперь уж прощай, не прощай... На будущее только запомни, чем такие вот самоволки кончаются.

На самом деле Марию Владиславну тревожило это неожиданно свалившееся на семейство Астаховых богатство. И даже вызывало сожаление о том времени, когда у них не было денег, но не было и забот, как их потратить. Они могли не опасаться ни завистников, ни охотников за приданым, ни разорительных соблазнов... Теперь же ни в чем нельзя было чувствовать себя уверенно.

Да и когда это Мария Владиславна чувствовала себя эдак-то? Разве что, десять лет назад, когда она уверенной рукой предотвратила несчастье, которое могло случиться с её красавицей-дочерью. Софья тогда начала входить в свою невестинскую пору - в пятнадцать лет она выглядела вполне созревшей красавицей, хотя её отец, в ту пору ещё живой и здоровый, никак не хотел с этим соглашаться. Он уверял, что Софьюшка ещё совсем дитя, не сирота какая-нибудь, не урод, чтобы торопиться, отдавать её замуж. Может, зря княгиня пошла у него на поводу - тогда-то Софья послушала бы её, никуда не делась! Тогда она вообще была не в пример почтительнее с матерью. Исполняла все, что та ни скажет! Десять-то лет назад.

Небось, уже не один внучек навещал бы на пасху али рождество свою бабушку. Нет, надо было не слушать супруга - Мария Владиславна, ежели чего-то очень хотела, всегда могла его уговорить - и выдать Софью замуж. Не перебирать без смысла, не ждать принца, а выбрать молодого человека с достатком и рода хорошего...

А вместо этого княгиня сама поплыла по воле волн.

Глава шестая

Николушка тогда учился в частном пансионе профессора Шацкого. Князь Николай Еремеевич Астахов считал себя обязанным дать сыну хорошее образование. С дочерью было труднее - на её обучение не хватало денег. То есть, Луизе, гувернантке платили, и та учила юную княжну всему, что сама знала и умела, но истории, языкам - к ним у Софьюшки определенно была склонность - должен был учить кто-то куда более просвещенный.