Так жирными мазками рисовалась извращенная картина нашего прошлого, особенно всего, что было связано с военной мощью. В то же время, живя на вулкане революции, российские буржуа с тоской взирали за кордон, находя тамошние страны, не имевшие непосредственно такой перспективы, невыразимо прекрасными. Отсюда разговоры о, скажем, высоком развитии военно-теоретической мысли на Западе — Шлиффене, Мольтке, Фоше и стенания по поводу бедности талантами русской земли, где де не произрастают военные теоретики. То, что толстолобый Мольтке, твердо следуя под штандартом педанта Шлиффена, подготовил поражение Германии, а великолепный Фош обескровил до синевы Францию, во внимание не принималось.

Между тем, к началу первой мировой войны русская военная мысль во многих отношениях превосходила известное на Западе. Давнюю пытливость российских теоретиков резко обострили неудачи войны с Японией, и Россия оказалась единственной крупной державой, сумевшей учесть уроки современной войны, конечно, не в той степени, в какой следовало. Впрочем, задним числом всякий умом крепок.

Блестящий вклад в военную науку внесла «Стратегия» профессора генерала Н.П. Михневича, вышедшая последним изданием в 1911 году. Занимая последовательно посты начальника) академии генерального штаба и начальника главного штаба, Михневич мог оценить связь войны и политики: « война вызывается политикой и служит ее продолжением». Политика «указывает не только цель самой войны, но она же определяет меру потребных усилий». В отличие от господствовавшего на Западе мнения, что грядущая война будет скоротечной, Михневич указывал, что она неизбежно приобретет затяжной характер. «Главный вопрос войны, – писал он, — не в интенсивности напряжения сил государства, а в продолжительности этого напряжения, а это будет находиться в полной зависимости от экономического строя государства».

Генерал Михневич полагал, что потенциальные противники России «не способны, без серьезного внутреннего потрясения, выдержать продолжительную войну», следовательно, пойдут на самые решительные действия сразу после открытия военных действий, вызвав «полное напряжение своих средств в самом начале войны». Отсюда рекомендованный им образ действия — вести затяжную войну на изнурение; «время является лучшим союзником наших вооруженных сил».

Русскую школу в области военной мысли в канун войны украшала плеяда блестящих теоретиков – генералы А.Х.Елчанинов, ВЛ.Черемисов, полковник А.А. Незнамов. Они вместе с Михневичем глубоко разработали и решили вопросы роли экономики и морального фактора в войне. Все они призывали осмыслить суворовское наследие применительно к современным методам вооруженной борьбы, помнить о русских традициях.»У нас богатая доктрина ведения современного боя на заветах нашей святой старины, – писал А.Х. Елчанинов. – …(Суворовская «наука побеждать») вечно будет новой и свежей, ибо в ней глубоко и умело схвачена самая суть лучших основ военного дела, и приложение «науки побеждать» к нынешнему огню и технике явится, по моему глубокому убеждению, во-первых, вполне исполнимым, а, во-вторых, гораздо более ценным, чем старания побольше и поменее понятнее списать готовое у иностран-

цев… Что может быть возвышеннее побеждать по-суворовски — на уничтожение?»

Определенное и разработанное в теоретических трудах, однако, не оказывало должного влияния на строительство вооруженных сил. В этом были виноваты не ученые, ни мыслей, ни настойчивости им не занимать – а существовавший строй. Как заметил Н.Н. Головин: «Научная организация требует не только выдающихся представителей науки – она требует также достаточно высокого уровня социальной среды. Без этого мысли выдающихся ученых уподобляются колесам, не сцепленным с остальным сложным механизмом. Они могут вертеться, но вся работа для данного механизма происходит впустую… Этим и объясняется, что русская военная наука, насчитывавшая в своих рядах многих выдающихся ученых, тоже часто уподоблялась ведущему колесу без сцепления». Неоспоримо передовые по тому времени концепции неузнаваемо искажались, пока они доходили до претворения в жизнь.

Страстное желание извлечь максимум из суворовского наследия привело к очевидным издержкам, что видно на примере крупного военного деятеля конца XIX и самого начала XX века генерала М.И. Драгомирова. Почитая себя учеником Суворова, Драгомиров убежденно учил, что на войне «дух»-все, а «материя» почти ничто. Он со своими сторонниками верил, что, как бы ни была совершенна военная техника, решающее слово остается за человеком, призывал к «развитию высокой моральной и физической силы бойца». Перед мысленным взором Драгомирова всегда стоял суворовский «чудо-богатырь», однако он не видел, что гнилой режим не мог выработать такого бойца. Армия, комплектующаяся на основе воинской повинности, не изолированный остров, а отражает силу и слабости общества, которое она защищает.

Авторитетное и пламенное слово Драгомирова, проникнув в самую толщу императорской армии, породило в ней направление «штыколюбов», принимавших близко к сердцу суворовский принцип:» пуля-дура, штык-молодец». Хотя сам Драгомиров (умер в 1905 году) не был последовательным сторонником этой крайней точки зрения, ряд его высказываний, порою противоречивых, способствовали возникновению определенного пренебрежения к технике. Высмеивал же он пулеметы: «Если бы одного и того же человека нужно было убивать по нескольку раз, то это было бы чудесное оружие. На беду для поклонников быстрого выпускания пуль, человека довольно подстрелить один раз и расстреливать его затем, вдогонку, пока он будет падать, надобности, сколь мне известно, нет». С легкой руки Драгомирова, сторонников насыщения войск техникой, в первую очередь артиллерией, окрестили «огнепоклонниками».

Идейная борьба между двумя направлениями военной мысли к началу первой мировой войны закончилась компромиссом (что не лучший исход в делах военных), хотя конечная победа «огнепоклонников» не вызывала сомнения. Дело было за временем, которого не оказалось. Многолетние споры завершились принятием большой Программы усиления армии. Хотя уже несколько лет работали в определенном ею направлении, Программа получила силу закона лишь 7 июля 1914 года, т.е. за три недели до объявления войны. Завершение ее планировалось в 1917 году. Армия по штатам мирного времени увеличивалась на 39% по сравнению с 1913 годом (на 480 тыс. человек). Особое внимание уделялось укреплению артиллерии, в первую очередь тяжелой. На выполнение Программы требовалась единовременная затрата полумиллиарда рублей. В Берлине знали о размахе предстоявших военных усилий России и поторопились с войной именно в 1914 году, частично стремясь упредить ее военную подготовку.