– Крепость взяли?

– Есть, командир! Взяли! — подскакивает Вовка.— Остаются угли... дым... пепел...

Утро. На разрушенных зубьях крепости сидит ворона. Над башней торчит обломок древка от флага. Внутри крепости всё разворочено и засыпано золой. Валяются замок автопушки, сломанный прожектор, разбитый перископ.

Ворота крепости сорваны и прислонены к стене. На воротах — простая тимуровская звезда с лучами. Задумчиво стоит перед ней Тимур.

Сзади подходит Женя Александрова. С сожалением смотрят она на Тимура и тихонько поёт:

Гори, гори... моя звезда...

Тимур обернулся. Женя насвистывает тот же мотив, потом продолжает петь, показывая на звезду:

Лишь ты одна, моя заветная...

Другой не будет... никогда.

– Зачем ты нарочно сдал крепость?

– Не говори об этом Саше. Мне от этого легче всё равно не будет.

– Я с ним незнакома. А с его сестрой мы в ссоре... Глупо! Ссора нелепая. Она дочь артиллериста, я дочь броневого командира, отцы оба на фронте. Ты меня с ней помири. Я знаю, что ты с ней дружишь... Тимур, заходи сегодня ко мне вечером.

Она ушла. Тимур стоит. Ему тяжело, и он насвистывает:

Лишь ты одна, моя заветная...

Пара чьих-то глаз наблюдала за Тимуром и Женей через щель бойницы. Теперь из проломанных ворот медленно выходит Женя Максимова.

– Ты сдал крепость нарочно. Зачем ты это сделал? — говорит она.

– Твой брат был болен. Кроме того... Есть ещё одна причина, но я тебе её не скажу, Женя. Ты куда идёшь?

– Я иду в тот двор. Ты не знаешь, кто живёт в квартире номер двадцать четыре?

– Зачем тебе квартира двадцать четыре? — настораживается Тимур.

– Саша говорит, что там живёт девочка, которая через окно видела, кто поднял письмо с фронта от папы.

– Он давно вам писал?

– А что?

– Так. У меня дядя тоже на фронте. Он редко пишет. Война — некогда.

– И нам редко...— Женя достаёт телеграмму.— Вот была последняя...

– Две недели. Это ещё немного... Мой дядя и всего-то раз в месяц пишет,— врёт Тимур.

Женя суёт телеграмму за обшлаг рукава шубки. Она обрадована.

– Да? Значит, и тебе редко... Тимур, а всё-таки зачем ты сдал Саше крепость?

Тимур подходит к ней вплотную, рука его трогает её рукав:

– Так было надо. А может быть, и не надо... Нет... Надо!

При слове «надо» Тимур тихонько выдёргивает телеграмму из-за обшлага шубки Жени Максимовой.

На столе перед Тимуром лежат две телеграммы. На одной написано: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Пишите чаще, как здоров Саша. Целую. Папа». На другой: «Ленинград, Пушкинская, 6, Тимуру Гараеву. Жив. Здоров. Поздравляю с Новым годом. Целую. Дядя».

Тимур обмакивает кисточку в пузырёк с клеем, наклеивает на первую телеграмму полоску от второй. Получается: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Жив. Здоров. Поздравляю с Новым годом. Папа».

Затем он снимает со стены грубый брезентовый дождевик и охотничью сумку.

Через десять минут у дверей в квартиру Максимовых звонит очень странный почтальон. Он в брезентовом дождевике с накинутым на голову капюшоном, с охотничьей сумкой в руках. Щека завязана, как будто бы у него болят зубы. В руках разносная книжка. Дверь приоткрывается на цепочке. Выглядывает нянька. Почтальон торопливо, чуть подавшись вбок, суёт в отверстие телеграмму, карандаш с книжкой и хрипло говорит:

– Вот телеграмма. Распишитесь.

Нянька, расписавшись, суёт ему обратно разносную книжку. Дверь захлопывается. Почтальон хочет уйти, но видит, что внизу по лестнице поднимается Женя. Испуганный почтальон взлетел этажом выше, прислонился к чужой двери и тяжело дышит.

Женя останавливается у своей двери, достаёт ключ. Вдруг за дверьми она слышит шум, топот и отчаянно-торжествующие крики. Женя остолбенела. Торопливо суёт она ключ в скважину. Рука её дрожит. Женя исчезает за дверью. Крик и шум усиливаются.

На площадке у дверей, прислушиваясь к этому радостному шуму, стоит очень смешной почтальон — Тимур. На его глазах слёзы.

На дверях, напротив квартиры Максимовых, висит табличка: «Красный уголок». Рядом — плакат, изображающий ёлку и раненого красноармейца. Сверху на плакате надпись: «Слава героям!», снизу — «Добро пожаловать!».

Гремит весёлая музыка. Дверь поминутно хлопает. Пробегают ребята в маскарадных костюмах. Внутри дети поспешно развёртывают по стене картины и гирлянды зелени. Две девочки подметают пол. Нина, со сбившейся причёской, в рабочем халате, командует ребятами, украшающими ёлку. В углу репетируют джаз. Он состоит из пятнадцати малышей, которыми дирижирует Вовка. Внезапно музыка замолкает, слышен чей-то вопль.

– Дирижёр Брыкин, что у вас в оркестре за драка? — спрашивает, подбегая, Нина.

– Большой барабан поспорил с бубном. Он говорит, что крепость вчера мы не взяли. Он врёт!

На лестнице слышны крики:

– Идут, едут! Приехали!...

– Приготовились, Вовка, греми! Звени — командует Нина.— Чтобы все кружились, смеялись! Я сама с вами танцевать буду.

Оркестр грянул весёлый марш.

– Но я ещё не одета... Я лохматая,— спохватывается Нина и убегает.

Внизу, у подъезда, ребята подхватывают под руки приехавших на машинах раненых, помогают им подняться по лестнице. Некоторые раненые опираются на костыли.

Доктор Колокольчиков, стараясь освободиться от ребят, которые тащат его под руки, кричит:

– Молодые люди! Постойте! Пощадите! Я не раненый! Я сам доктор...

Вся лестница гудит от восторженных криков.

Саша Максимов у себя в квартире слышит эти крики и торопливо надевает валенки. Нянька накидывает ему на шею шарф. Саша его отстраняет.

– Доктор сказал, чтобы ты оделся теплее, возле ёлки не прыгал и через лестничную площадку не бегал,— внушает ему нянька.— Ты меня должен слушаться, как маму.

Женя подбегает к зеркалу. На ней нарядное фантастическое платье.

– Но, няня, раньше ты говорила, что он маму совсем не слушал!

– Он был маленький и ничего не понимал. А теперь он вырос и всё понимает.

– Ничего он и сейчас не понимает.

– Ты, сорока, всё понимаешь!

– Да, понимаю...— сквозь зубы говорит Женя и потирает шею.— Вот синяк. Мне из крепости снарядом попало. Ну хорошо, я за это Тимура сейчас отчитаю.

– Как сейчас? — опешил Саша.— И это после вчерашнего... он придёт?

– Я его позвала.

– Да... Но я уверен, что над ним все смеяться будут.

– «Я уверен... Я... я!...» — вспыхивает Женя.— Подумаешь, герой, Чапаев. А хочешь ли ты знать, что крепость вы не взяли, что Тимур сам дал сигнал отбоя, что, жалея тебя, он открыл ворота?

Саша взволнованно кричит:

– Неправда!— Правда! Да об этом сегодня во дворе говорят все твои же мальчишки.

Саша после короткого молчания сбрасывает с ног валенки и отрывисто говорит:

– Дай сапоги.

Женя недоуменно смотрит на него и подаёт сапоги. Саша сбрасывает с шеи шарф и так же коротко и резко говорит:

– Ремень дай... папин...

Подтянутый, туго подпоясанный, с перекинутым через плечо ремешком, Саша входит в красный уголок и отыскивает Тимура. Тимур сдержан, Саша взволнован.

– Кто тебя об этом просил? — говорит он.— Какое тебе до меня было дело?

– Я сделал только то, что и ты был обязан сделать для меня.

– Я?... Для тебя?...

– Да, ты для меня. Если бы,— Тимур запнулся,— у меня была беда и я был болен.

– Н-не знаю...— растерянно отвечает Саша.

– Не знаешь?...— Тимур смотрит Саше в глаза и говорит очень твёрдо, как бы внушая: — Нет, знаешь! Ты сын командира, и ты своих жалеть должен.