Джилмартин страстно мечтал об Уоллстрит. Но прощание его опечалило. Старого Джилмартина, который работал с этими людьми, уже не было, а новый Джилмартин чувствовал сожаление. Он проникся тем, как сильно они о нем заботились. И он понимал, что и сам питал к ним ответные чувства.

Джилмартин сказал им — очень просто, — что вряд ли найдет на новой работе столь дружелюбных коллег. А что касается его приступов брюзгливости — продолжил он, — их не следовало поощрять. Он знал, что часто бывал несдержан. И смиренно покаялся в этом, надеясь, что его простят.

Если бы он мог прожить свою жизнь заново, то постарался бы следовать тому, что высказал в тот вечер. Джилмартину было страшно жаль покидать их.

— Очень жаль, парни, очень жаль. Действительно жаль! — нескладно закончил он с тоскливой улыбкой. И пожал каждому руку — таким сильным рукопожатием, будто уходил в путешествие, из которого мог не вернуться. А в самой глубине его сердца забрезжило сомнение в мудрости принятого решения. Но отступать было уже поздно.

Коллеги проводили его до дома. Они не хотели упустить ни единой возможности побыть с ним чуть дольше.

Все работники фармацевтической компании были убеждены в том, что Джилмартину открыт путь к несметному богатству. Старые знакомые по бизнесу и бывшие конкуренты, которых ему случалось встречать в трамвае или театре, говорили с ним, как с будущим миллионером. Они пытались общаться с ним «на языке Уолл-стрит», который считали профессиональным жаргоном, показывая, что и они тоже кое-что знают о большой игре. Но их старания заставляли Джилмартина лишь улыбаться с чувством превосходства. В то же время их восхищение и добродушная зависть приятно его будоражили.

Массу приятного Джилмартин обнаружил и у своих новых друзей с Уолл-стрит. Клиенты (а некоторые из них были очень богатыми людьми) слушали его комментарии относительно рынков так же внимательно, как он, позднее, был вынужден выслушивать их мнения. Брокеры обращались с ним, как с «хорошим парнем». Нередко лестью они заманивали его в торговые операции. Ведь каждые сто акций, которые он продавал или покупал, приносили им 12,5 доллара. Когда он был в выигрыше, они хвалили его безошибочное чутье. Когда же Джилмартин терял, брокеры утешали его, ругая за безрассудство, — прямо как добрая мама, которая превращает падение трехлетнего сына в шутку, чтобы заставить ребенка смеяться над своей неудачей. Это был обычный офис с обычными клиентами.

С 10 утра до 3 часов дня они стояли перед котировочным табло. Сотня глаз следила за тем, как смышленый мальчишка мелом рисовал на нем разные цифры, которые зачитывались с ленты информатора. Чем выше поднимались акции, тем больше становилось клиентов. Зачарованные рассказами друзей, получавших сверхприбыли благодаря росту котировок, толпы устремлялись на Уолл-стрит. Все выигрывали, поскольку покупали растущие акции на «бычьем» рынке.

Они удивительно походили друг на друга, эти люди, столь не похожие по характеру, внешним данным и возрасту. Их жизнь была полна радости. День за днем биржевой информатор пел для них веселые песни, осыпал всех золотыми шутками. Джилмартин и другие клиенты были готовы хохотать над самыми невинными историями, не дожидаясь кульминации анекдота. Иногда их пальцы будто шарили по воздуху, как если бы ощущали те большие деньги, которые приносил им информатор.

Они были новичками в большой игре — словно ягнята, которые радостно блеяли на весь мир о том, какими мудрыми и грозными волками они стали. Время от времени кто-то нес убытки, но это было мелочью по сравнению с общей прибылью.

Когда пришло резкое падение, все оказались заложниками своих открытых «бычьих» позиций. Падение оказалось ужасным. Оно было настолько неожиданным — для этих ягнят, — что все рассудительно сказали: это было как гром среди ясного неба.

Пока падение длилось, пока велась стрижка этого стада, всем было очень некомфортно. В тот день, который они впоследствии назвали днем паники, лица большинства брокеров были бледны. Вчерашние радостные биржевые спекулянты-победители превратились в охваченных страхом биржевых спекулянтов-неудачников.

На самом деле это падение было лишь немного сильнее обычного. Слишком много ягнят увлеклось спекуляциями.

Оптовые брокеры не держали свои капиталы в ценных бумагах (и не в ценных тоже). Они продали их ягнятам и теперь захотели выкупить обратно — по меньшей цене. Взгляды клиентов, как и в счастливые дни, были прикованы к котировочному табло. Их мечты были жестоко разрушены. Лошади, которых кое-кто успел-таки прикупить, присоединились к яхтам, теперь зафрахтованным. Красивые дома, которые они строили, были снесены в мгновение ока. А разрушителем их мечтаний и жилищ был все тот же биржевой информатор, который вместо золотых шуток выщелкивал теперь их финансовую смерть.

Никто не мог оторвать взгляда от табло. Личный крах, прописанный угрюмыми цифрами, как будто зачаровывал ягнят. Еще не убежденный, что все так плохо, Джилмартин сказал: «Я изменил свое мнение насчет Нью-Порта. Думаю, я проведу лето в моем личном отеле на крыше!» И он ухмыльнулся. Но никто не поддержал его шутку. Мануфактурщик Уилсон, еще недавно готовый смеяться надо всем, чем угодно, теперь, как загипнотизированный, смотрел на человека, который сидел на высоком стуле позади информатора и называл цены. Губы Уилсона скривились, будто он разговаривал сам с собой.

Снаружи, по холлу, вышагивал Браун, стройный и бледный мужчина. Для него все было потеряно, включая честь. Он боялся смотреть на информатор, не хотел слышать выкрикиваемые цены. Но этот ягненок все еще надеялся на чудо.

Джилмартин вышел из офиса, увидел Брауна и сказал с нездоровой бравадой: «Я держался так долго, как только мог. Но они все-таки получили мои деньги!»

Однако Браун не обратил на него внимания. Джилмартин нажал на кнопку лифта и проклял его медлительность. Он потерял не только «бумажные» прибыли, которые обрел за время «бычьего» рынка. В тот день все его сбережения за долгие годы рассыпались под стук информатора. У всех остальных было то же.

Они не смирились с первоначальными убытками — совсем еще незначительными. Эти неудачливые игроки продолжали держать бумаги в надежде на восстановление, которое позволило бы им отыграться. А цены все падали и падали. И вот уже убыток становился настолько большим, что, казалось, единственно верным будет продолжать держать акции — если потребуется, то и целый год, пока рано или поздно цена не восстановится. Но падение просто «выбрасывало их». А цены падали так низко, потому что многим приходилось продавать — хотели они того или нет.

После падения большинство разорившихся клиентов вернулись к своим первоначальным профессиям. Они выглядели печальными, но — увы — не слишком умудренными опытом. Пережив первый шок, Джилмартин постарался разузнать о новых возможностях в фармацевтическом бизнесе. Но сердце его к этому не лежало. Он чувствовал стыд от поражения на Уолл-стрит, полученного вскоре после ухода из Мейден-Лейн. И в его душу проник яд азарта.

Начинать с более низких позиций в Maxwell & Kip было плохо. Еще хуже казалось приговорить себя к долгим, утомительным годам в фармацевтическом бизнесе. Даже если бы все пошло хорошо, он сколотил бы весьма скромное состояние. А несколько удачливых недель на фондовой бирже могли бы вернуть ему все, что он потерял. И даже больше!

Пожалуй, пока он учился играть на бирже, ему стоило начинать с малого. Теперь Джилмартин понимал это предельно ясно. Все допущенные ошибки были вызваны неопытностью. Он лишь воображал, что знает биржу. Но только сейчас он действительно все понял. И поэтому только сейчас, после того как падение научило его многому, он мог обоснованно надеяться на успех.

Размышляя над своими ошибками, Джилмартин однозначно отверг возможность возвращения в сферу покупок и продаж лекарств как бессмысленную затею. Он уповал теперь на быстрое приобретение навыков торговли на бирже. Именно на них наш герой и сделал ставку.