Осенняя вода была необыкновенно прозрачна, и ясно различались маленькие белые камешки на дне реки. Проплывавшие мимо берега являли нам невиданные и интереснейшие картины быстро менявшихся пейзажей с чудесной травой, яркими цветами и высокими деревьями. Рыбки Гаунг Во, высунувшись из воды, вежливо приветствовали нас, а неповоротливые крабы пялили глаза, завидуя, должно быть, тому, как легко и быстро мы проносимся мимо них. Так плыли почти целый день, а под вечер Чуи направил плот к берегу, для того чтобы мы могли подкрепиться. Но потом выяснилось, что если мы будем путешествовать с такими остановками, то потеряем очень много драгоценного времени. Поэтому было принято решение плыть несколько дней, не приставая к берегу. Чуи причалил плот к лугу, поросшему самой лучшей и свежей травой, и мы, нагрузив ею плот, поплыли дальше.

Прошла ночь, потом день и еще день. Вечером третьего дня небо стало темным как чернила. Я сидел наклонившись, слушая, как журчит вода под плотом, и незаметно погрузился в сон. Когда я проснулся, было уже светло.

О небо! Я с ужасом озирался вокруг: вода, вода и вода — без конца! Обернувшись, я увидел, что Чуи тоже оглядывается по сторонам; усы его трепетали, и я понял, что он дрожит всем телом от изумления и страха. Место, где очутился наш плот, оказалось совершенно для нас незнакомым. Это была не та река, по которой мы плыли вчера. Потому что наша вчерашняя река текла между берегами, поросшими травой, а здесь мы не могли даже увидеть, в какой стороне находится берег! Вода простиралась далеко-далеко, как море. Несомненно, прошлой ночью, когда мы оба спали, течение вынесло нас из нашей маленькой речки в это большое озеро. Я обшарил весь плот в поисках какого-нибудь предмета, который можно было бы использовать в качестве весла. Но, увы, на плоту не было ничего, кроме небольшого запаса травы, которого могло хватить не больше чем на день.

У Чуи был совершенно отчаявшийся вид. Теперь мы качались на одном месте посередине озера. Здесь не было течения, и поэтому только хороший ветер мог прибить нас к берегу. Если бы подул сильный ветер, то это было бы для нас величайшим счастьем и единственным спасением, если же он не подует — нас ждет неминуемая гибель. Мы молча лежали на плоту, ожидая своей участи.

Но было еще одно тягостное обстоятельство, о котором я забыл сообщить вам, дорогие читатели, — это пустота наших желудков и грозившая нам голодная смерть. Когда я разделил оставшуюся траву, то ее едва хватило на завтрак, обед и ужин, а к утру следующего дня мы оказались без единой травинки. Берега же все не было видно, вокруг нас без конца и края простиралась вода. Чуи посмотрел на меня и тяжело вздохнул. Чтобы успокоить его, я сделал вид, будто мне весело. Расправив крылья, я стал приплясывать, распевая удалые и беззаботные песни.

К концу следующего дня силы мои совершенно иссякли. Каждый раз, когда я открывал рот, терзаемые голодом внутренности, казалось, готовы были выпрыгнуть наружу. Чуи пробовал глодать края сухих листьев лотоса, из которых был сделан наш плот, но это было все равно, что пытаться грызть доски. От голода и усталости мы не могли сомкнуть глаз; к тому же мы боялись, что если уснем, то какая-нибудь большая рыба разрушит наш плот и нам обоим сразу придет конец.

Третий день тоже был безветренным, и поверхность озера оставалась неподвижной. На четвертый день вода была все так же спокойна. К утру пятого дня мы уже не могли даже подняться, и это очень испугало нас, так как мы поняли, что силы наши уже на исходе. Ползая по плоту, мы еле передвигали лапы. И вот Чуи прошептал:

— Теперь смерть, брат Мен!

Я засмеялся:

— Что ты, братец, перестань тревожиться. Я знаю кое-какие верные приметы — уж будь спокоен, после этой ночи подует ветер. Он донесет нас до зеленого берега, и мы снова будем радоваться жизни!

К концу дня мы до того ослабели, что когда нам хотелось сказать пару слов друг другу, приходилось сближать головы почти вплотную, потому что голоса наши уже совсем не были слышны.

Мне бросилось в глаза какое-то странное выражение на лице Чуи: казалось, он хотел мне что-то сказать. Время от времени он исподтишка поглядывал на меня. Я спросил Чуи:

— У тебя, наверное, есть какой-нибудь план, которым ты хочешь со мною поделиться?

Чуи кивнул головой. Спустя мгновение он заговорил:

— О уважаемый брат мой, я думаю, что нам вряд ли удастся спастись от смерти.

— Не говори глупостей! — рассердился я.

Но Чуи продолжал:

— Вы можете ругать меня, но я все равно скажу, что думаю. Я уже совсем отчаялся. Глаза мои скоро закроются. Что ж, умирать так умирать! Но я думаю, что не стоит нам умирать обоим без всякой пользы. Мы должны найти какое-нибудь средство для спасения.

— К чему ты клонишь? — спросил я.

Чуи отвечал запинаясь:

— К тому… что… что… нужно найти что-нибудь съедобное. У меня есть две длинные задние лапки… Вы…

— Хватит, я уже понял твою выдумку! — перебил я его. — Ты решил, что из нас двоих должен остаться в живых хотя бы один и поэтому тебе нужно пожертвовать собой? Я не могу не похвалить тебя, о мой милый братец! Однако вопросы жизни и смерти следует решать более осмотрительно, ибо жизнь есть драгоценнейшее наше достояние. Да и вообще… С чего ты взял, что мы обязательно умрем с голоду? Вот увидишь, мы поживем еще в свое удовольствие, нужно только набраться терпения. И больше чтобы я ничего подобного от тебя не слышал.

Но Чуи продолжал настаивать на своем и протягивал мне свои лапки, чтобы я их съел. Стараясь казаться веселым, Чуи заявлял, что ему ничего не стоит потерять две лапки и что без них он будет здоров и силен, как всегда. Тогда я рассердился на Чуи и постарался заговорить о чем-нибудь другом. Мы обнялись и заплакали.

В эту ночь вдруг стало холодно, и мы лежали, тесно прижавшись друг к другу. Чуи очень страдал от голода, глаза его закатились, как у умирающего. Временами я должен был окликать Чуи и легонько трясти его, чтобы привести в чувство. Погода была холодной и ветреной, и в глубине души я надеялся, что этот ветер пригонит нас, наконец, к берегу. Около полуночи, совершенно ослабев, я впал в забытье.

Едва я очнулся и открыл глаза утром, как меня ослепили яркие лучи солнца. Где-то впереди раздавался сильный шум, похожий на раскаты грома.

Я с трудом приподнял голову — шея не повиновалась. И вдруг я увидел рядом с собой берег, поросший зеленой травой. Не знаю, когда и как ветер пригнал сюда наш плот с середины озера. Я сразу же пополз к Чуи, чтобы разбудить его. Мой друг лежал без движения, как мертвый. Испугавшись, я приник к его груди, чтобы узнать, дышит ли он еще. Да, он дышал! Тогда я зачерпнул немного воды и плеснул прямо в лицо Чуи. Вскоре он зашевелился и трижды слабо вздохнул. Плот понемногу подталкивало к берегу, и Чуи, вытянув шею, стал смотреть вперед. Мы снова жили!

Однако только в конце дня нам удалось причалить к берегу. Плот пристал около густых зарослей травы, и я, держась за ее стебли, выбрался, наконец, на долгожданную сушу. Чуи последовал моему примеру. Плот остался качаться у берега покинутый на волю ветра и волн. Отныне прощай, наш кораблик. Я с облегчением вздохнул и принялся жевать траву. Мой спутник набросился на еду еще раньше. Трава, которая росла здесь, оказалась каким-то незнакомым для нас видом водорослей. Листья ее были жесткие, усеянные множеством колючек и довольно горькие на вкус. Но я, казалось, не замечал этого, и челюсти мои работали без остановки. Право же, эта еда показалась мне вкуснее всего, что я когда-либо пробовал. Когда мы насытились, уже стемнело. Мы повалились прямо на траву и проспали непробудным сном до самого рассвета.

Утром следующего дня я, взобравшись на вершину самой большой травины, стал рассматривать землю, в которой мы очутились. Она была довольно обширна и почти вся покрыта грязью и илом. Повсюду только и росла водяная трава. На возвышенных местах земля казалась немного суше, но и там переплетались друг с другом какие-то растения с желтыми цветами. Мы попали в Страну лягушек и жаб, потому и было здесь так сыро и грязно. Я увидел несколько лягушек из семейства Энь Ыонг, древесных лягушек Тяу Тянг, лягушек Няи Бен, ползающих по стенам, две-три супружеские четы жаб, лягушку Ком весьма почтенного вида и змееныша Маунга. Их владения оказались довольно большим островом, со всех сторон окруженным водою и отделенным от земли узкой протокой. Никто из местных жителей никогда, конечно, не бывал и не хотел бывать за пределами острова, ибо, судя по их самодовольному виду, они не сомневались в том, что их грязная страна самое красивое и приятное место на свете. Сильный шум, напоминавший раскаты грома, который я слышал накануне, на самом деле вовсе не был громом. Этот ужасный шум поднимали местные жители, которые ругались и ссорились между собою, обсуждая вопрос о том, когда же, наконец, пойдет дождь. Каждый из них твердил что-нибудь свое, и совершенно невозможно было различить отдельные голоса в этом оглушительном и нестройном хоре. Одной только пожилой лягушке Энь Ыонг, которая, надув воздухом свой толстый живот, вопила во все горло, удавалось выделиться среди общего гама и крика. И орала она, надо прямо сказать, непревзойденно!