- «Мы не предлагаем ее счастливым семьям, где все живы и здоровы, где родители сами хотят воспитывать и наставлять своих детей, формировать их характеры, искоренять недостатки, дарить любовь и ласку. Ибо никто не заменит детям отца или мать. Приюты не помогут вам. Няньки и прислуга слишком эгоистичны, небрежны или слишком неуравновешенны в наш век нервного напряжения.

Прекрасно сознавая, сколь многое предстоит еще додумать, изучить, проверить и пересмотреть, совершенствуя из месяца в месяц, из года в год наше изобретение, мы, однако, берем на себя смелость уже сейчас рекомендовать вам этот образец, по многим показателям близкий к идеальному типу наставника — друга — товарища — помощника — близкого и родного человека. Гарантийный срок может быть оговорен в…».

— Довольно! — воскликнул отец. — Не надо больше. Даже я не в силах вынести этого.

— Почему? — удивился Тимоти. — А я только-только начал понимать, как это здорово!

Я сложил проспект.

— Это правда? У них действительно есть такие штуки?

— Не будем больше говорить об этом, дети, — сказал отец, прикрывая глаза рукой. — Это была безумная мысль…

— Совсем не такая уж плохая, отец, — возразил я и посмотрел на Тима. — Я хочу сказать, что, если, черт побери, это правда и они действительно попробовали создать такую штуку, то это все же получше нашей тетушки Клары, а?

Боже мой, что тут началось. Как давно мы так не смеялись! Пожалуй, несколько месяцев. Конечно, я сморозил глупость, но все так и покатывались со смеху, стонали и охали, да и я сам, открыв рот, радостно завизжал бог знает отчего. Когда мы наконец отдышались и пришли в себя, как по команде уставились на рекламный проспект «Фанточини Лимитед».

— Ну? — сказал я.

— Я, я… — поеживаясь, неуверенно начала Агата.

— Надо решать, нечего волынить, — решительно промолвил Тим.

— Идея сама по себе неплоха, — важно согласился я.

— Я… я только хотела сказать, — снова начала Агата, — …если вам так уж хочется, то можно попробовать… Но когда вы, мальчишки, наконец перестанете болтать ерунду и когда… когда же наша настоящая мама вернется домой?

Удар пришелся в самое сердце. Мы ахнули, мы окаменели. Я не уверен, что кто-либо из нас уснул в эту ночь. Скорее всего мы все проплакали до утра.

А утро выдалось ясное и солнечное. Вертолет поднял нас над небоскребами, и не успели мы опомниться, как уже стояли на крыше одного из них с надписью: «Фанточини».

— А что это такое? — спросила Агата.

— Фанточини — это по-итальянски «куклы-фантомы». Куклы из сказок и снов, — пояснил отец.

— А что означает «мы провидим»?

— Они угадывают чужие сны и желания, — на удержался я — так мне не терпелось показать свою ученость.

— Молодец, Том, — похвалил отец.

Я просиял.

Зашумев винтом, вертолет взмыл вверх и, на мгновение накрыв нас своей тенью, исчез из виду.

Лифт так стремительно упал вниз, что внутри похолодело. Мы вышли и ступили на движущуюся дорожку, которая, словно мостик, легла через синюю руку ковра, и вдруг очутились перед большим прилавком со множеством всяких надписей, например: «Часовая мастерская», «Фанточини — наша специальность», «Зайчик на стене — это очень просто».

— Зайчик?

Я сложил пальцы и задвигал ими — получился заяц, шевелящий ушами.

— Это заяц, а вот волк. А это крокодил.

— Это каждый умеет, — сказала Агата.

Мы стояли перед прилавком. Где-то тихо играла музыка. За стеной глухо работали какие-то механизмы. Когда мы приблизились к прилавку, свет в комнате словно потеплел, и вид у нас стал веселее и не такой жалкий, хотя мы порядком продрогли.

Вокруг нас в ящиках и в стенных нишах, а то просто свешиваясь с потолка на шнурах и проволоке, везде были куклы и марионетки, бумажные, на каркасах из тонких щепочек, куклы с острова Бали, напоминающие бумажного змея, такие прозрачные, что если посмотреть сквозь них на луну, то можно увидеть свои сокровенные мечты и желания. При нашем появлении потревоженный воздух привел в движение этот сонм диковинных существ.

Агата недоверчиво моргала озираясь. Наконец недоверие сменилось страхом, потом отвращением.

— Если они все такие, тогда уйдем отсюда.

— Тс-с, — остановил ее отец.

— Ты однажды подарил мне такую глупую куклу, помнишь, два года назад, — запротестовала Агата. — Все веревки сразу же перепутались. Я выбросила ее в окно.

— Терпение, девочка, — снова сказал отец.

— В таком случае постараемся подобрать без веревок, — вдруг услышали мы голос и с удивлением уставились на человека за прилавком.

А он, словно гробовщик, хорошо знающий свое дело, глядел на нас серьезно, без тени улыбки. Будто знал, что дети не очень-то доверяют тем, кто слишком охотно улыбается. Они безошибочно чуют подвох.

Все так же без улыбки, но отнюдь не мрачно, а приветливо и престо человек представился:

— Гвидо Фанточин к вашим услугам. Вот что мы сделаем, мисс Агата Саймонс одиннадцати лет.

Вот это да! Он прекрасно видел, что Агате никак не больше десяти. Но, умышленно прибавив ей год, он попал в точку — Агата на глазах выросла по меньшей мере на вершок.

— Вот, держи.

Он вложил ей в ладонь маленький золотой ключик,

— Это чтобы заводить их? Вместо веревок, да?

— Ты угадала, — кивнул он.

— Так я вам и поверила, — недоверчиво фыркнула Агата,

— Сама увидишь. Это ключик от взашей Электрической Бабушки. Вы сами выберете ее, сами будете заводить. Это надо делать каждое утро, а вечером обязательно отпускать пружину. И следить на этим поручается тебе. Ты будешь хранительницей этого ключа, Агата.

И он еще сильнее вдавил его в ладонь Агаты, которая продолжала разглядывать его с прежним недоверием.

Я же не спускал глаз с этого человека, а он лукаво подмигнул мне, словно хотел сказать: «Не совсем так, но не правда ли занятно?»

И тут я не выдержал и тоже подмигнул ему, пока Агата разглядывала ключик.

— А куда же его вставлять?

— Придет время, все узнаешь. Может, в живот или под мышку, а может, в левую ноздрю или в правое ухо.

Человек вышел из-за прилавка.

— А теперь пожалуйте сюда. Осторожно. Вот на эту бегущую дорожку. Как по воде. Вот так. — И он помог нам с неподвижной дорожки ступить на другую, движущуюся, которая с тихим шелестом, словно река, текла мимо.

И какая это была приятная река; она понесла нас мимо зеленых ковровых лугов, таинственных ниш, под своды темных, загадочных пещер, где чьи-то голоса, как эхо, повторяли наше дыхание и отвечали мелодично и нараспев на все наши вопросы.

— Слышите? — промолвил хозяин. — Это все женские голоса. И вы можете выбрать любой из них, тот, что больше всего вам понравится…

С удивлением и страхом прислушивались мы к голосам, низким и высоким, звонким и глуховатым, ласковым и чуточку строгим и назидательным, — ведь они были собраны здесь задолго до того, как мы появились на свет.

Агата все время отставала, она то и дело пробовала идти в обратном направлении.

— Скажите что-нибудь, — предложил хозяин, — если хотите, можете крикнуть.

— Эй, эй! Вы там, слышите? Это я, Тимоти!

— А что мне оказать? — спросил я и вдруг закричал: — На помощь! Спасите!

Только Агата, упрямо сжав губы, продолжала шагать против течения. Отец взял ее за руку.

— Отпусти меня! — закричала она. — Я не хочу, чтобы мой голос попал туда, не хочу, не хочу!

— Отлично. — Хозяин коснулся пальцем трех циферблатов на небольшом приборе, который держал в руках. На бумажной ленте осциллографа возникли кривые, которые переплетались, сливались и снова расходились, — наши голоса и выкрики.

Хозяин щелкнул переключателем, и мы услышали, как голоса, вылетев, ударились о своды дельфийских пещер, отскочили, разлетелись и повисли в воздухе, заглушая все остальные; вот он повернул рукоятку в одну, другую сторону, и мы услышали легкое, как вздох, восклицание мамы, еле различимое, почти неузнаваемое, и недовольное ворчание отца, бранившего статью в газете, а затем его умиротворенный голос после глотка доброго вина. Хозяин все время вертел и переключал что-то, и вокруг нас плясали то шепоты, то звуки, словно вспугнутая вспышкой света мошкара. Но вот она прекратила свой испуганный пляс, успокоилась, осела. Последний рычажок передвинут, и в тишине, свободной от электрических разрядов, явственно прозвучал голос: