Возможно, Брэдбери знал последнее письмо Томаса Вулфа, написанное 12 августа 1938 года в Сиэтлском госпитале за месяц до смерти (оно было опубликовано в 1956 году). В этом загадочном письме Томас Вулф, изо всех сил боровшимся со смертельным недугом, сообщает: «Я совершил долгое-путешествие и побывал в удивительной стране, и я очень близко видел черного человека (имеется в виду «черный человек», который посетил также Моцарта перед смертью. — В.С. )… Я чувствую себя так, как если бы сквозь широкое окно взглянул на жизнь, которую не знал никогда прежде…»

И в письме есть строка: «Больше всего на свете я хочу жить!».

Рэй Брэдбери ставит Томаса Вулфа, как и Дадли Стоуна, перед выбором — или физически умереть с надеждой на воскрешение, или остаться в живых, но ценой предательства и творческого самоубийства. Месяц истек, Вулфу предстоит возвращаться в могилу. Что он выберет — XX век или XXIII? Вулф не посрамил наших современников. Он выбирает свою судьбу, слитную с судьбой космоса, он выбирает наш век и остается навеки в славе, сохранив свое достоинство, свое творческое лицо.

Тема человеческого достоинства перед лицом физической и духовной смерти постоянно волнует Рэя Брэдбери, и ответы на трагические «вечные вопросы» он дает совсем не тривиальные. В построенной им философской системе смерть физическая иллюзорна, она лишь рубеж жизненного выбора, а смерть духовная страшнее и реальнее. Путь же к реальному бессмертию открывает современная наука и техника.

Подобная философская модель человека не нова. В начале нашего века ее разработал скромный библиотекарь Румянцевского музея в Москве Николай Федорович Федоров, учитель К.Э.Циолковского. В своей книге «Философия общего дела» Н.Ф.Федоров писал о том, что развитие науки и техники обязательно приведет к возможности воскрешать умерших по оставленным ими в космосе следам. Поэтому каждый человек должен самосовершенствоваться, чтобы явиться на суд потомков с достойным творческим багажом и полным стремления к высшим духовным ценностям, к своему максимальному творческому предначертанию.

Создается впечатление, что у Брэдбери такое же мироощущение, как и у Федорова. Отношение к физической и духовной смерти, к человеческому достоинству и к космической роли техники у них практически совпадает. Идеи Федорова недаром оказали сильнейшее влияние не только на К.Э.Циолковского, но и на такого выдающегося исследователя «микрокосмоса» (человека), как Лев Толстой.

Краеугольным камнем мировоззрения Брэдбери является, вне всякого сомнения, вера во всемогущество настоящего человека, в его право и долг быть выше космоса и даже собственной смерти. Именно этот гуманистический пафос, словно математическая аксиома, определяет для Брэдбери истинную ценность усложняющейся техники и проблему взаимоотношений между людьми.

Наиболее искренне человеческое достоинство проявляет себя, естественно, в одном из высших проявлений жизни — в любви. Космический феномен любви исследуется Рэем Брэдбери в повести «О теле электрическом я пою». Названа повесть по первой строчке знаменитого стихотворения Уолта Уитмена. Первое четверостишие этого стихотворения взято эпиграфом к одноименной последней книге прозы Рэя Брэдбери. Эпиграф гласит:

Эпиграф как нельзя лучше соответствует замыслу писателя. О полноте человеческого бытия и путях его достижения ведет он речь, о смерти и о любви. И на эти глубинные темы человеческого существования он находит свой, «детский», угол зрения.

Трогательная сказка о добром и благородном деревянном человечке Буратино известна всем. Но современный папа Карло в облике изобретателя и предпринимателя Гвидо Фанточини решил превратить сказку в явь, он сконструировал искусственного человека по последнему слову техники, воплотив в прекрасной кукле лучшее, что есть в людях, и предложил эту куклу тем, кто нуждается в понимании и ласке, прежде всего детям, потерявшим мать.

Если мечта увлеченных погоней за скоростью людей воплотилась в автомобиль, который Брэдбери называет «самым страшным в истории человечества растлителем душ», то сознательная мечта современного папы Карло породила добрую бабушку, образец для подражания, облагораживающее существо. Знаменитые слова о человеке и его мечте гласят: «Человек всегда меньше собственной мечты. Следовательно, если машина воплощает мечту человека, она значительней и больше его самого».

Но способна ли машина подарить такую любовь, о которой мечтает каждый? Или машинная любовь — это такой же мираж, как и машинный разум, заурядная подделка, имитация?

Любовь, не осененная земными страданиями и радостями, теряет вкус и вообще не любовь — такова мысль Брэдбери, настойчиво возникающая во многих его художественных, научно-фантастических, драматических и поэтических произведениях. Любовь возможна только благодаря конечности времени. Как немыслимо бытие вне конечности времени, так невозможна любовь к чему-то бесконечному, безличному.

Идеальная любовь воспроизводит две фундаментальные тенденции всякой конкретной настоящей любви — ревность и измену. По отсутствию этих взаимопредполагающих тенденций можно отличить любовь искусственную, имитационную, машинную.

Когда суррогатная Бабушка, эта чудесная машина Гвидо Фанточини, искусно искушала сердце Агаты изменить любви к умершей матери, то ревнивое сердце девочки отвергло искушение после испытания смертью. Машина оказалась «бессмертной» — страшный удар ненавистного для Брэдбери автомобиля не причинил ей ни малейшего вреда.

Поучительно сравнить повесть Брэдбери «О теле электрическом я пою» с научно-фантастическим фильмом испанского режиссера Луиса Гарсиа Берланга «В натуральную величину».

Герой фильма Мишель влюбляется в куклу, тоже изготовленную конвейерным способом в натуральную величину, влюбляется в электрическую Галатею всерьез, в отличие от героев американского писателя, которые чувствовали к своей Бабушке только привязанность.

У Брэдбери кукла наделена способностью «изменять», то есть подлаживаться под каждую живую душу, идти навстречу желанию каждого. Однако подобная «измена» не вызывала у героев Брэдбери никакой ревности, только Агата, до случая с автомобильной катастрофой, немного ревновала прекрасную игрушку.

Другое дело — с надломленным Мишелем. Он бросил Живую «современную» жену и воспылал к неодушевленной кукле настоящей любовью (как это случилось с теми, кто предпочел остаться в плену марсианского Города, в его лже-раю). Он полюбил собственный фантом.

И когда кукла «изменила» ему, он от ревности отчаялся и устроил самоубийственную автомобильную катастрофу — сам погиб, а прекрасная кукла, сидевшая рядом с ним, как ни в чем не бывало осталась «бессмертной», ожидая нового владельца. Кукла Берланга как бы хищный марсианский Город в миниатюре, Приманка для слабых душ.

К счастью, мир состоит не только из надломленных, уставших от реальной жизни людей. Брэдбери всегда помнит об этом и поэтому настроен оптимистически, с верой в простые человеческие ценности, которые никогда не остаются у него в произведениях без носителей и защитников. Носителем простых человеческих ценностей является прежде всего дитя, ребенок, для которого мир предстает полным неожиданностей и тайн.

Несмотря на трудности жизни, также остаются детьми до старости четыре, милых человека из трогательного рассказа «Пришло время дождей». Звуки музыки, извлекаемые старенькой мисс Бланш Хилгуд из позолоченной арфы, создают иллюзию, проблеск надежды уставшим душам, укрепляют их «детскую» веру в достижимость на этой Земле простого счастья.