Преувеличивала ли молва способности и познания этого человека? Да, преувеличивала, когда делала из него чернокнижника, приписывая ему сверхъестественную власть. В действительности доктор Антекирт был простым смертным — человеком очень образованным, справедливым, проницательным, изумительно прозорливым, обладающим ясным и глубоким умом; к тому же обстоятельства на редкость благоприятствовали ему. Например, в одной из центральных областей Малой Азии ему удалось спасти целое племя от страшной повальной болезни, против которой он нашёл нужное лекарство. Вот чем объяснялась его беспримерная слава.

Вдобавок доктора окружала атмосфера тайны. Откуда он родом? Этого никто не знал. Каково его прошлое? Это также никому не было известно. Где, в каких условиях он жил — на этот вопрос никто не мог бы ответить. Утверждали только, что население Малой Азии и Восточной Африки боготворит доктора Антекирта, что его считают из ряда вон выдающимся врачом, что в европейских научных центрах уже стало известно о его чудесном врачевании, что он с одинаковой готовностью лечит и бедняков, и богачей, и восточных правителей. Но в западных странах его никогда не видели, а последние годы даже не знали, где он живёт. Вот почему его появление в том или ином месте склонны были связывать с очередным таинственным перевоплощением, вроде тех, о каких говорят индусы, и почитали его существом сверхъестественным, исцеляющим сверхъестественными средствами.

Доктор Антекирт до сих пор ещё не обнаруживал своего искусства в крупнейших странах Европы, и всё же молва о нём опередила его появление. Хотя он прибыл в Рагузу как простой путешественник, как богатый турист, который плавает на собственной яхте и знакомится с различными уголками Средиземного моря, — имя его сразу же стало переходить из уст в уста, и в ожидании доктора все взоры были прикованы к его яхте. Впрочем, подвига Матифу, предотвратившего катастрофу, было бы вполне достаточно, чтобы привлечь к чужестранцу» всеобщее внимание.

И в самом деле, яхта делала бы честь самому богатому, самому тщеславному спортсмену Америки, Англии и Франции. Две стройных мачты, расположенные ближе к центру корабля, что давало большой размах латинскому фоку, а также и гроту, длинный бушприт с двумя кливерами, расположение прямых парусов на фок-мачте, изящество флагштоков — все это парусное вооружение сообщало яхте необыкновенную скорость в любую погоду. Водоизмещение яхты равнялось трёмстам пятидесяти тоннам. Она была длинная и изящная, подвижная и быстроходная, при этом довольно широкая, с достаточно глубокой осадкой для обеспечения отличной остойчивости — настоящее морское судно, отлично повиновавшееся рулю. При полном бакштаге, при хорошем бризе яхта делала тринадцать с половиной узлов в час. Никакие британские «Боадицеи», «Гаетаны» и «Мордоны» не могли бы соперничать с ней в международных соревнованиях.

Даже самому требовательному яхтсмену не удалось бы обнаружить в яхте никаких недостатков, — так красив был её облик и так тщательно она была оборудована. Белизна палубы, доски которой были из Канадской ели, без единого сучка, тонкая полировка с внутренней стороны фальшборта, входные рубки и световые люки из тикового дерева, медные части, сверкающие, как золото, отделка штурвала, расположение ростр, накрытых ослепительно белыми чехлами, полировка блоков с металлической гальванизированной оковкой, фалы и шкоты для подъёма и управления парусами, лакированные шлюпки, изящно подвешенные на шлюпбалках, весь корпус, чёрный и блестящий, с украшением из деревянной золочёной рейки, протянувшейся от носа до кормы, скромный орнамент на корме — всё было сделано на этом судне с отменным вкусом и изяществом.

Нам важно знать как внешний вид, так и устройство яхты, ибо она почти всё время служила жилищем таинственного человека, который станет героем настоящей истории. Между тем посещать яхту посторонним было запрещено. Но всякий сочинитель наделён как бы вторым зрением, и это позволяет ему описывать даже то, чего ему не дано было видеть.

Во внутренних помещениях яхты комфорт соперничал с роскошью. Каюты, салоны и кают-компания были тщательно выкрашены и богато отделаны. Ковры, обивка, мебель, — словом, вся обстановка отвечала требованиям, какие предъявляются к судну, предназначенному для приятного отдыха. Каждая мелочь была обдумана, образцовый порядок царил не только в каютах капитана и офицеров, но и в буфете, где особые приспособления предохраняли серебряную и фарфоровую посуду от толчков, связанных с килевой и носовой качкой, и на кухне, которая содержалась с поистине голландской опрятностью, и в просторном кубрике, где покачивались койки матросов. Экипаж, состоявший из двенадцати человек, был одет в нарядную форму мальтийских моряков: шаровары, морские сапоги, полосатая рубашка, коричневый пояс, красная феска и фуфайка, на которой выделялись белые инициалы названия яхты и имени её владельца.

Но к какому порту была приписана яхта? В каком морском реестре она числилась? В какой средиземноморской гавани была её зимняя стоянка? Наконец, какова была её национальность? Этого никто не ведал, как не известна была и национальность доктора. На гафеле её развевался зелёный флаг с красным крестом в верхнем углу. Но тщетно стали бы искать такой флаг в справочниках и перечнях флагов, какие можно встретить на всех морях и океанах земного шара.

Прежде чем доктор Антекирт сошёл на берег, документы яхты были представлены портовому чиновнику и, как видно, оказались в полном порядке, ибо после санитарного осмотра судна пассажирам и экипажу была предоставлена полная свобода действий.

Название яхты было обозначено на корме маленькими золотыми буквами: «Саварена», без указания порта приписки.

Таково было великолепное спортивное судно, которым всякий мог любоваться на рейде Гравозы. Пескад и Матифу, которых на другой день должен был принять на борту своей яхты доктор Антекирт, в этот вечер, закончив представление, отправились в гавань. Как и местные моряки, они рассматривали яхту с большим интересом, но у них к любопытству примешивалось известное волнение. Эти простодушные уроженцы прованского побережья любили море и не равнодушны были к кораблям, особенно Пескад, который любовался яхтой как истинный знаток.

— Да-а! — мычал Матифу.

— Ото! — вторил ему Пескад.

— Ну что, Пескад?

— Что и говорить, Матифу!

Эти восклицания выражали неподдельный восторг.

К тому времени все работы, связанные с постановкой на якорь, были на «Саварене» уже закончены, паруса убраны и закреплены, такелаж тщательно обтянут, над кормовой палубой натянут тент. Яхта заняла место в глубине гавани, что означало, что она простоит здесь более или менее продолжительное время.

Вечером доктор Антекирт ограничился прогулкой в окрестностях Гравозы. В то время как Силас Торонталь с дочерью возвращались в Рагузу в своём экипаже, поджидавшем их на набережной, а молодой человек, о котором шла речь, брёл пешком по длинной аллее, покинув ярмарку, находившуюся в полном разгаре, — доктор Антекирт осматривал порт. Это один из лучших портов побережья, и в тот вечер там находилось немало судов разных национальностей. Затем доктор направился за город и пошёл по берегу бухты Омбра-Фиумера, простирающейся на двенадцать лье в глубь материка до устья небольшой речки — Омбры, русло которой всё же настолько глубоко, что корабли, даже имеющие большую осадку, могут следовать по ней до подножья Властицких гор. Часам к девяти доктор вернулся на пристань и наблюдал, как в гавань входил большой пароход компании Ллойда, прибывший из Индии, затем доктор вернулся на яхту, спустился в свою каюту, освещённую двумя лампами, и уже не выходил из неё до следующего дня.

Таково было обыкновение доктора, и капитану «Саварены», моряку лет сорока, по имени Нарсос, было приказано не беспокоить хозяина по вечерам и не нарушать его одиночества.

Надо сказать, что не только широкая публика, но и служащие Антекирта и его матросы ничего не знали о прошлом этого человека. Тем не менее они были преданы ему душою и телом. Доктор Антекирт не допускал ни малейшего нарушения дисциплины, но был ко всем добр, не жалел денег и отечески опекал свой экипаж. Поэтому не было матроса, который не мечтал бы состоять в экипаже «Саварены». И доктору никогда не приходилось делать выговора, налагать взыскания и увольнять кого-либо из матросов. Экипаж яхты представлял собою как бы одну семью.