– Мы с Петером чудесно провели время, – мечтательно протянула я, сексуально слизнув молочную пенку с губы. – Он инспектор по финансам из Амстердама.

Мэл тяжело вздохнула.

– Ты еще увидишь его?

– Почему бы и нет? В любом случае, я оставила ему свой номер телефона – на случай, если он снова будет в Лондоне. – И я опять захихикала. – Жаль, что ты не видела меня с утра пораньше. У меня был такой самодовольный видок, что в метро все взгляды выражали недоумение, с чего эта дуреха так скалится ни свет ни заря, когда все уныло тащатся на работу. И тут я заметила, что один парень с отвращением смотрит на карман моего плаща. Только тогда до меня дошло, что из кармана торчит парик. Не представляю, что они все подумали!

– Что у этой крошки так накренилась крыша, что торчит из кармана.

Мы захохотали. Я надеялась, что мне удалось отвлечь внимание Мэл от моей персоны, но не тут-то было. Могла бы догадаться, что Мэл не отстанет никогда.

– Не могу поверить, Джулс. Ты снова лажанулась, – строго сказала она. Серьезный тон Мэл решительно начинал меня пугать. – У тебя явно развивается комплекс.

– Ну, Мэл, еще ведь не вечер.

– Как не лечат?

– Да я не то…

– Ах да!

– Слушай, я бы смотрела на это как на небольшую… – я поискала слово, – передышку.

– Хм. Знаешь, кажется, ты и рада, что он из этой недоделанной Голландии. Тебе не надо забивать себе башку, потому что ты больше его не увидишь. С глаз долой – из сердца вон.

– Мэл!

Мы помолчали.

– Знаешь, на прошлой неделе я сделала себе временную татуировку на лодыжке. Ричард подумал, что она настоящая. Я сказала, что для меня выбор – настоящая проблема, даже если речь идет о тату. Все засмеялись, но я поняла, что попала прямо в десятку.

Мы снова помолчали, потом я сказала:

– Между прочим, я хочу, чтобы Джил готовила на презентации Лайама. Ресторан, с которым мы сотрудничаем, видите ли, готовит только по своим рецептам. Ну и пошли к черту, у меня есть Джил. Она отлично справится, да и живет по соседству. Я подготовлю для нее помещение, а она сможет пригласить в помощники кого захочет. Ну, как тебе моя идея?

– Неплохо, но…

– Кстати, спасибо, что помогла мне отделаться от Лайама, – перебила я подругу, опасаясь, что она свернет на мою временную импотенцию.

– Брось. Все равно пришлось устроить разборки. Одна глупая корова так наклюкалась, что ее недоносок-раб слетел с катушек. До чего же омерзительны доминатрисы, которые не могут привести в чувство своего раба!

– О боже! – Мне стало жаль эту бедную доминатрису. От Мэл ей наверняка досталось по первое число.

– Ладно, можешь трудиться дальше. Но мы скоро увидимся, – предостерегла она. – Нужно поболтать.

Господи, кажется, я действительно влипла.

Разговор с Джил я отложила до следующего дня. Я знала, что если прямо сейчас начну названивать ей, моя загадочная проблема опять выплывет наружу. Нет, хватит с меня дискуссий, пусть даже с лучшими подругами. Остаток дня ушел на приготовления, связанные с появлением Лайама в прессе. Вечер я провела в постели, поглощая разогретое в микроволновке ризотто с чеддером (да-да, это именно то, что едят рекламщики продуктов питания, если им случается скоротать редкий вечерок дома). Я думала о Петере, разрабатывая проект нашей следующей встречи, – если она, конечно, произойдет – и пришла к выводу, что Мэл права. В моих мечтах мы с Петером встречались в самых разных странах, выпивали вместе в баре, оттягивались в клубе, а затем занимались любовью в самых неожиданных местах. Я ни разу не встретилась с ним при свете дня, и в наших свиданиях не было и намека на романтику: ни загородных прогулок, ни ужинов при свечах. Я почему-то на пушечный выстрел не подпускала его к моему дому и, уж конечно, не трепалась с ним о детстве, лежа в его объятиях.

Все-таки Мэл неспроста так зациклилась на моей проблеме. Я просто тряслась от ужаса при мысли, что кто-то сможет заявить на меня права. Только сейчас я вспомнила, что представилась Петеру как София. Допив вино, я включила какое-то кино, чтобы хоть немного утихомирить завихрения в голове.

Около половины одиннадцатого зазвонил телефон. Я успела погасить свет и уже почти заснула, продолжая мечтать о Петере, вернее, о разных его частях. Кажется, во время нашей встречи я мысленно членила его на детали, обращая на них больше внимания, чем на самого Петера, и сейчас «расчлененка» стояла перед глазами: его загорелая грудь с розовыми бутонами сосков, могучие руки, подбородок…

Трубку я сняла в полной уверенности, что это Петер. Сейчас он попросит меня собрать все свои виниловые шмотки и прикатить в Париж в ближайший же уик-энд. Один облом еще не значит, что у нас ничего не получится. Меня ждало почти романтическое свидание…

– Да? – с надеждой ответила я.

– Джульет, – мягко сказала мама.

Виски тотчас свело, словно кто-то сжал их плоскогубцами. Я отлично понимала значение этого всепрощающего тона святоши: Джульет недавно совершила ряд грехов по отношению к мамочке, но та великодушно простила свою неблагодарную дочь. Тем не менее ее святой долг – указать на грехи, дабы вышеупомянутая Джульет не допустила их повторения в будущем. Мама так прочно вошла в роль святоши, что могла номинироваться на «Оскар».

– Привет, мам, – осторожно ответила я.

– Я передала через твоего брата просьбу позвонить мне, но он, должно быть, забыл.

Мое сердце упало.

– Нет, он не забыл, – вздохнула я. – Прости, у меня было столько дел…

С первой же минуты ей удалось вытянуть из меня признание вины. Мамочка всегда была виртуозом по этой части.

– Крис сказал, что ты в дурном настроении.

Если Крис сказал матери, что я накачалась с самого утра и свалилась с головной болью, ему не жить.

– Как жаль, что Крис не получил работу в ресторане, – продолжала она. – Он так надеялся. Я была почти уверена, что он непременно устроится.

На меня накатила депрессия, сдобренная чувством вины. Это случалось всегда, стоило маме помянуть беднягу Криса. Она сваливала на меня очередную проблему брата, а когда оказывалось, что я не в силах хоть что-то сделать (а так почти всегда и происходило), во всем была виновата Джульет.

Все-таки я решилась возразить:

– Мне тоже жаль, но, думаю, его песни показались им слишком мрачными, что ли. Понимаешь, это же не клуб, а кафе. Нужно было сыграть что-нибудь поживее.

Сон испарился. Я села в кровати и включила ночник. Для разговора с мамой нужно быть в состоянии полной боевой готовности.

– Прости, но твой брат сам знает, что ему играть, Джульет. Он же музыкант, а не ты.

Каждый раз при попытке внести дельное предложение я получала по носу. Но сейчас, вместо того чтобы стойко перенести удар, как это делают многие достойные представительницы моего пола, я полезла в бутылку, потому что привычная манера мамы сваливать все на Джульет порядком осточертела.

– Даже если бы он и получил эту работу, зарплата была бы мизерная. Что с того, что он смог бы пару дней в неделю питаться за их счет? Он достоин большего.

– Чего большего? Писать песенки для «Макдоналдса»?

Я резко выпрямилась, как будто мне врезали по спине плетью.

– Не песенки, а рекламные заставки.

Пару лет назад я встретилась по работе с директором крупнейшей звукозаписывающей компании, специализировавшейся на мелодиях для рекламы, и подсунула ему Криса. Брату всегда удавались простенькие запоминающиеся мелодии, но он их люто ненавидел. Мне казалось, что для Криса это замечательная возможность заработать и в дальнейшем самостоятельно субсидировать свою творческую карьеру. Владелец компании был от меня без ума и, послушав записи Криса, дал понять, что готов поговорить с ним. Я эту идею находила весьма перспективной, по крайней мере не такой уж пустой, особенно если учесть, сколько сил я потратила, чтобы добиться своего.

К сожалению, и мама, и Крис подняли такой вой, будто я вознамерилась унизить брата. Крис давным-давно забыл о том эпизоде, но мама упорно продолжала меня линчевать.