— Я сказал, некоторое количество — и это все.

Алан не уловил, к чему клонит Эксфорд, но понимал, что ничего хорошего от него ждать не приходится. Однако и молчать он не мог.

— Украл, Лу? — переспросил он. — С каких это пор пациенты принадлежат кому-то? Я до сих пор еще не видел ни одного пациента, обозначенного вашим личным номером.

— Они не пошли бы к вам, если бы вы не поручили своей секретарше обзвонить их всех и сказать, где находится ваша новая приемная!

«Прямо невероятно, что меня удалось втравить в эту историю!» — подумал Алан, наблюдая за довольно улыбающимся Эксфордом.

— Послушайте, Лу, — сказал он. — Давайте прекратим этот спор. Я только хочу сказать, что единственная причина, по которой я попросил свою секретаршу обзвонить всех этих пациентов, состояла в том, что те немногие из них, кто самостоятельно нашел меня, сообщили, что в вашей приемной им сказали, будто бы я уехал из города.

— Джентльмены! Джентльмены! — произнес Эксфорд в насмешливо-примирительном тоне. — Мне больно видеть, как два столь достойных доктора, два бойца на передовой линии медицины, так неприглядно ссорятся! Я...

— С меня достаточно всего этого! — вспыхнул Лу. — У моей племянницы выбор друзей не лучше выбора врачей!

— А в самом деле, старина, — сказал Эксфорд, повернувшись к Алану, — что же разлучило вас?

Алан уже собирался послать его туда, где он мог бы удовлетворить свое любопытство, но в это время к ним подошли Джинни и Сильвия. Алан надеялся, что присутствие женщин умерит жажду крови со стороны Эксфорда, но, напротив, это только еще больше подстегнуло его.

— Может быть, один из вас слишком широко использовал витамин В? Или не вспрыскивал достаточных доз пенициллина? Скажите мне, ведь правда, врачебная практика — чертовски скучная вещь, например, все эти бесконечные воспаленные носоглотки?

— Временами, да, — пробурчал Алан, стараясь сохранять спокойствие и делая вид, что он принимает Эксфорда всерьез. — Но, впрочем, это не более скучно, чем истреблять крыс.

У Эксфорда высоко поднялись брови.

— Да что вы? И сколько же простуд вы лечили на этой неделе? А желудочных заболеваний? Заусенцев? Сколько прыщей и карбункулов?

— Тише, Чарли, — послышался голос Сильвии где-то справа от плеча Алана. Он не мог ее видеть: они с Эксфордом стояли лицом к лицу, впившись глазами друг в друга. — Ты слишком разгорячился, Чарли.

— Ни одного, — ответил Алан.

Эксфорд изобразил на лице испуг.

— Ни одного? Но скажите тогда, старина, что же вы в таком случае лечите?

— Людей.

Алан услышал, как Джинни захлопала и засмеялась, а Сильвия сказала:

— Тише! Браво! Десять очков!

Выражение лица Эксфорда, до сих пор напоминавшее лицо следователя-истязателя, искривилось в меланхолической улыбке.

— Как это я допустил, что меня посадили в калошу? — Он взглянул на Сильвию: — Но не думаешь ли ты, что десять очков это слишком. Ведь, в сущности, я сам, хотя и не нарочно, дал ему козыри в руки.

Сильвия была непоколебима:

— Десять.

«Что же здесь происходит?» Алан чувствовал себя будто рыба, проглотившая крючок. Он уже собирался что-то сказать, но в это время из гостиной раздались сердитые крики. Все сразу же бросились туда. «Рано или поздно это должно было случиться», — сказал себе Алан. Он занял удобное для наблюдения место возле кушетки и принялся наблюдать, как тучный Эндрю Каннингхэм из медицинского управления схватился со щеголеватым конгрессменом Свитцером посреди зала. Каннингхэм явно выпил лишнего — об этом свидетельствовала его неуверенная походка. Алан, как, впрочем, и все остальные жители Нью-Йорка, уже не раз видел по телевизору в течение последних трех-четырех месяцев, как эти двое обменивались обвинениями и ругательствами. Вражда между ними все больше обострялась, от политики дело переходило к личным обвинениям. Свитцер изображал Каннингхэма главарем самой коррумпированной организации в стране, а Каннингхэм в свою очередь называл конгрессмена любителем саморекламы и человеком, предавшим интересы своих избирателей. Насколько мог судить Алан, ни тот, ни другой не были полностью не правы. Пока Алан и другие гости наблюдали за этой сценой, Каннингхэм, выкрикнув что-то нечленораздельное, бросил свой бокал прямо в физиономию Свитцера. Конгрессмен побагровел, схватил муниципального босса за лацканы пиджака и с силой отшвырнул его к стене. Затем они сцепились и принялись топтаться посреди комнаты, как двое пьяных завсегдатаев бара. Что же касается остальных гостей, то одни призывали их прекратить драку, а другие криками и улюлюканьем поощряли дерущихся.

Алан заметил Ба, который стоял возле стены в углу комнаты. Он не смотрел на драку — его взгляд был устремлен в пространство. Алан посмотрел в том же направлении и увидел Сильвию. Ему казалось, что она будет удручена происходящим скандалом, но ошибся. Поднявшись на цыпочки, с горящими глазами и с улыбкой на губах, часто дыша, она наслаждалась сценой драки!

Что это с ней? И что происходит с ним? Ему должно было бы быть неприятно то, что она с таким удовольствием наблюдает, как два взрослых человека, видных общественных деятеля, валяют дурака. А вместо этого его еще больше влечет к ней. Раньше он думал, что хорошо знает себя, но теперь понял, что ошибался... Там, где замешана женщина, все выглядит по-другому...

Алан вновь повернулся в ту сторону, где происходила драка, и как раз вовремя; он увидел, как Каннингхэм, потеряв равновесие, качнулся назад, к камину. Он зацепился каблуком за кромку камина, беспомощно взмахнул руками и рухнул, ударившись затылком об угол мраморной облицовки.

Алан перескочил через кушетку и побежал к лежавшему неподвижно Каннингхэму, но его опередил Ба, уже стоявший над безжизненным телом.

— Он истекает кровью! — пробормотал Алан, заметив алую струйку артериальной крови, брызнувшей на белый мрамор камина. По-видимому, задета черепная артерия.

В комнате, где только что раздавались крики и поощрительные возгласы, наступила полная тишина.

Не дожидаясь распоряжений, Ба поднял голову Каннингхэма и повернул ее так, чтобы Алан смог обследовать пострадавшего. Алан сразу же увидел рваную рану длиной в два дюйма в области затылка. Он попытался зажать ее рукой, надавив на края. Когда он это сделал, теплая кровь хлынула ему в ладонь. И вдруг опять произошло «это»: ладонь коснулась раны, щекочущее ощущение поднялось вверх по руке и распространилось по всему телу. Алана пронизала дрожь. В то же время тело Каннингхэма дрогнуло, и он открыл глаза.