— Вот письмо от Джека, — сказала Пэт. И добавила ехидно: — Вы бы все-таки прочли его.

Билл вскрыл конверт и пробежал глазами письмо.

— Ну, знаете ли! — воскликнул он и с застенчивой улыбкой взглянул на Пэт. Широким жестом он протянул руку и крепко пожал сначала пальчики Пэт, а потом Пэм.

— Рад видеть друзей Джека, — сказал Билл.

— Вот это уже лучше, — облегченно вздохнула Пэм.

— А Пэдди Кеван знает… о вашей дружбе с Джеком? — В глазах Билла, как и в его вопросе, снова промелькнуло недоверие.

— Конечно, не знает, — поспешила ответить Пэт. — С ним приходится держать ухо востро. Вот когда нам минет двадцать один и мы сможем распоряжаться своими деньгами, мы будем поступать, как нам заблагорассудится. А сейчас, если у отца появится хотя бы малейшее подозрение о том, каких взглядов мы придерживаемся, он откажет нам в карманных деньгах.

— Понятно. — Билл все еще сомневался.

— Конечно, пока от нас мало толку, — продолжала Пэт. — Но мы стараемся, как можем, участвовать в оказании помощи Испании.

— Ну и ну! — расхохотался Билл. — Давно не слышал ничего более забавного. Кто бы мог подумать? Дочери Пэдди Кевана…

— Если мы его дочери, так вы его сын, Билл, — съязвила Пэм. — Сначала он женился на нашей матери, а потом — на вашей.

— Что такое? — удивился Билл. — Гм, а ведь это верно, — после минутного размышления согласился он. — Только я не зову его отцом.

— От вас никто и не требовал этого, — живо возразила Пэм.

— И вы не достались ему в качестве бесплатного приложения вместе с имуществом вашей матушки, — печально произнесла Пэт.

Билл снова расхохотался, весело и неудержимо, а за ним рассмеялись и девушки.

— Если бы я мог рассказать это бабушке! — воскликнул Билл.

— А мы все рассказали Динни, — призналась Пэм.

Шагая по дороге к Калгурли, Пэт и Пэм болтали наперебой, стараясь завоевать доверие Билла.

— Это Шон раскрыл нам глаза, — говорила Пэм. — Мы часто ходили в кафе со студентами Художественного училища, бывали у них в студиях и как-то на вечеринке познакомились с Шоном. Ему вздумалось написать меня. А его приятель, Ян Фостер, стал писать Пэт. Посмотреть на эти два творения — ни за что не скажешь, что мы близнецы.

— Шон и Ян обожали спорить обо всем на свете, — сказала Пэт. — Слушая их, мы с сестрой чувствовали себя совсем дурочками.

— Шон говорил, что мы «еще младенцы в своих эстетических и политических взглядах», — рассмеялась Пэм.

— А сколько интересных людей приходило в студию к Шону и Яну, — рассказывала Пэт: — и писатели, и художники, почти все — красные. Они давали нам книги об искусстве и научном социализме.

— И брали нас с собой на выставки, митинги, демонстрации, концерты, водили в мюзик-холлы, — вставила Пэм. — Бывало, сидим мы где-нибудь в студии на полу, поглощаем ярды макарон, попиваем красное вино, спорим До потери сознания — и нам уже кажется, что от нас зависит разрешить любую мировую проблему, представься только случай.

— Но мы занимались не только этим, — перебила ее Пэт, чувствуя, что Билл не одобряет столь богемного подхода к решению важных проблем. — Мы видели, как живет беднота в трущобах Лондона, и поняли, что делает с людьми безмерное богатство и безмерная нищета. И это убедило нас, что надо изменить систему, которая порождает столько страданий и несправедливости, и что мы должны помочь изменить ее.

— Шон сначала называл нас «пустоголовыми вертушками», — продолжала Пэм. — Он ни в чем не знает удержу, этот Шон. А особенно увлекается искусством и рабочим движением. Вот уж никогда не думала, что я буду что-то для него значить. Ему не нравились мои рисунки, а я была влюблена в его бороду и смеющиеся глаза. Таких смеющихся глаз, как у Шона, больше нет ни у кого на свете, правда, Пэт?

Пэт улыбнулась.

— Правда, — подтвердила она. — А знаете, Шон просидел за решеткой шесть недель, и все потому, что какой-то полицейский пристал к Пэм. Это было в тот день, когда чернорубашечники Мосли вышли на улицы Ист-Энда и народ принялся строить баррикады. Мы были в толпе. Появилась полиция и стала разгонять всех. Толпа подалась назад, и вдруг полицейские начали колотить дубинками кого попало. Я увидела, как один из них схватил Пэм.

— А я всего-навсего назвала его дрянью и скотиной за то, что он ударил человека рядом со мной, — заметила Пэм.

— Тут Шон как сумасшедший налетел на полицейского, — продолжала Пэт. — Мне удалось вытащить Пэм из свалки, и с помощью Яна мы выбрались из толпы. Мы, наверно, пробежали несколько миль тогда, сворачивая с улицы в улицу. А потом зашли в какое-то кино и просидели там до темноты.

— Но как тогда избили Шона!.. — печально протянула Пэм. — Он потом долго не мог работать.

— Да, нешуточное было дело, — серьезно подтвердила Пэт. — Мы не хотели бросать Шона в беде, но Ян сказал, что нет никакого смысла там торчать. Этот полицейский с радостью сцапал бы нас всех. К тому же Шон просил Яна увести нас подальше, если начнется потасовка.

— И Пэдди так ничего и не узнал об этом?

— Н-нет, — с запинкой проговорила Пэт. — Эми, по-моему, догадывалась, что мы были вместе с Шоном, когда его арестовали. Ведь газеты на другой день расписали это во всех подробностях: и побоище в Ист-Энде, и как Шон набросился на полицейского, а две молодые особы препятствовали полиции исполнить свой долг. Эми пыталась взять с нас обещание, что мы прекратим дружбу с этой «богемой», с этими «разбойниками», как она их называла, но отцу не сказала ни слова.

— Пэдди всегда считал нас пустыми девчонками, которые только и знают, что наряжаться да бегать по вечеринкам и танцулькам, и Эми не старалась разубедить его, — подхватила Пэм. — Случалось, правда, он злился и начинал ворчать, что мы очень много тратим. Но если бы он знал, куда уходят почти все наши карманные деньги, трудно даже представить себе, что бы с ним было.

— В конце концов это наши деньги, — вызывающе заявила Пэт. — А уж наши политические убеждения и подавно его не касаются. Представляю себе, что будет, когда мы потребуем у него состояние, которое оставила нам мама. А до тех пор пусть считает нас взбалмошными девчонками, нам это только на руку. Ведь деньги, которые он нам дает, мы можем тратить на что угодно, а это главное.

— Сейчас, когда Шон сражается в Испании, как я могу думать о чем-то другом? — воскликнула Пэм. — Мы отправляем посылки ему и другим бойцам Интернациональных бригад.

— Когда в Испании началась война, многие наши друзья сочли своим долгом поехать туда сражаться за народное правительство, — сказала Пэт. — Джек Стивенс, Ральф Фокс, Джон Корнфорд, Ян и Шон, а также Эйлин Палмер. Мы с Пэм тоже хотели поехать, но ведь мы несовершеннолетние и никто не взял бы нас без согласия родителей. Ну, а Эми и Пэдди, разумеется, никогда не согласились бы.

— Я и сам собирался туда, когда вернулся с Севера, — признался Билл. — Но тут заболел Том, и первая партия уехала. Тогда я решил, что должен остаться и посвятить себя делу, которому он отдал все свои силы.

— Не правда ли, странно, что нас так волнуют события, которые происходят где-то далеко, в Испании? — заметила Пэт.

— Дело не столько в Испании, сколько в борьбе с фашизмом, которая там идет, — сказал Билл.

— И в борьбе за лучшую жизнь, которую хочет строить народ, — тихо сказала Пэм.

— Кто бы мог поверить, — рассмеялась Пэт, — что мы трое объединимся против Пэдди Кевана и всего, что он олицетворяет?

— Быть может, он сам тому причиной, — сказала Пэм.

Билл посмеялся вместе с ними над злой шуткой, какую судьба сыграла с Пэдди Кеваном.

— Что ж, молодежи всегда следует быть впереди, — сказал он. — И мы в этом смысле не исключение. Мы идем в ногу с нашим веком и его передовыми идеями. Вот и все.

«Что это нашло на Билла Гауга?» — спрашивали друг друга рудокопы, возвращавшиеся с работы на велосипедах или в дребезжащих вагонах трамвая, при виде Билла, который шагал рядом с девушками и, казалось, был всецело увлечен дружеской беседой с ними. «Вот уж никогда нельзя было бы подумать, что он станет водить компанию с дочками Пэдди Кевана».