— Дафна… дождаться бы… увидеть ее…

— Дафна! Бедная маленькая Дафна, — невнятно пробормотал он минуту спустя. — Она… попала в беду… в большую беду… Дафна! Дафна! — уже совсем тихо позвал он, и протяжный стон замер на его губах.

«Он, кажется, бредит», — подумал Билл. Том весь день был в беспамятстве, да и теперь мысли его блуждали. Кто знает, какой тяжкий кошмар исторг этот крик из его груди.

— Успокойся, я позабочусь о Дафне, — шепотом сказал Билл, чтобы не разбудить Тома; однако его встревожили слова умирающего, это смутное предчувствие, что с Дафной что-то стряслось.

Ночь прошла спокойно. Сидя у постели Тома и следя при слабом свете настольной лампы за выражением его исхудавшего до неузнаваемости лица, прислушиваясь к его тяжелому дыханию, Билл проклинал рудники и их хозяев — что они сделали с таким человеком, как Том Гауг! Какая чистая, благородная душа, думал Билл. Кого еще сможет он так любить и кем так восхищаться?

Заря еще только занималась, когда Эйли пришла сменить Билла, и он отправился соснуть часок-другой, прежде чем идти на работу.

Он хотел было послать Дафне телеграмму, чтобы она непременно выехала завтрашним экспрессом, хотя ее и так ждали в этот день домой. Но Дафна уезжала в такой спешке, а Эйли так волновалась из-за Тома, что позабыла взять у дочери адрес ее подруги. Как ни взволновало Билла это обстоятельство, у него хватило духа не дать Эйли почувствовать свою тревогу.

Мысль, что Том умирает, не оставляла Билла ни на минуту, причиняя невыразимые страдания и боль. Ведь Том для него больше, чем отец. Это он, тихий широкоплечий Том, научил юношу стойко и мужественно переносить любые испытания. Когда Билл, еще мальчишкой, узнал, что мать его бросила, а отец умер, он стал дичиться всех. Но Том крепко забрал его в руки: терпеливо и умело залечивал он раны, нанесенные сердцу мальчика, разрешал все его недоумения, пробуждал в нем пытливость и интерес рассказами о происхождении земли и звезд, о народах, населяющих другие страны, о замечательных научных открытиях, о вековой борьбе человечества против угнетения и несправедливости. И когда Билл начал понимать, что такое мир и какое место он в нем занимает, все его горести и тайные муки бесследно исчезли.

Научив мальчика критически мыслить, с уважением относиться к знанию и в любом вопросе основывать свое суждение на фактах. Том помог ему заложить фундамент для всей дальнейшей жизни. И Билл всегда мог рассчитывать на его любовь и понимание.

Билл плохо спал в эту ночь — мысли о страданиях Тома и о неизбежной утрате преследовали его и во сне, к ним примешивались тревога и страх за Дафну. Проснулся он под впечатлением мучительного кошмара. Он видел Дафну, ее медленно засасывала черная топь. Том тщетно пытался дотянуться до своей любимицы и спасти ее…

— Боже, — простонал Билл, — что с ней случилось?

Следующую ночь у постели больного дежурил вместе с матерью Дик, а днем от него не отходила Салли.

Пэт поджидала Билла на дороге, когда он возвращался с работы.

— А ну влезайте, живо, — сказала она, открывая дверцу машины. — Мне нужно поговорить с вами.

Билл сел с ней рядом, и машина помчалась.

Пэт принялась рассказывать, и перед глазами Билла замелькали картины того, что произошло этим утром, словно кадры из фильма, снятого любителем, где изображение искажено и все кажется туманным и невероятным.

Итак, Пэт и Пэм отправились на вокзал за посылкой из Перта — Пэм обещали прислать холст и краски. В толпе пассажиров, прибывших с поездом, они увидели Дафну. Она прошла мимо контролера и остановилась в нерешительности, пропуская мимо себя пассажиров, которые спешили покинуть вокзал — кто на такси, кто пешком. Вид у нее был какой-то странный, она казалась такой подавленной и растерянной, что Пэт воскликнула:

— Смотри, Пэм, да ведь это Дафна Гауг! Она, должно быть, нездорова.

Дафна опустила на землю чемодан и остановилась на краю тротуара. Вдруг она покачнулась, словно ей стало дурно, и ухватилась за фонарный столб. Пэт подскочила к ней как раз вовремя, чтобы не дать ей упасть.

— Носильщики достали нам немного бренди, — продолжала свой рассказ Пэт, — и когда Дафна пришла в себя, мы посадили ее в машину и отвезли в нашу студию. Она ко всему относилась безучастно и думала о чем-то своем — казалось, ей все равно, кто и куда ее везет. Мы решили, что она, верно, была где-то на вечеринке, выпила лишнего и не хочет возвращаться домой, пока не почувствует себя лучше.

— Как это мило с вашей стороны, Пэт, — пробормотал Билл.

— Пустяки! — улыбнулась Пэт. — Мы с радостью сделали бы то же самое для любой девушки, а тем более для Дафны — ведь она ваша родственница. Пэм уложила ее на диван. У Дафны не было сил даже говорить. Она только плакала, слезы так и текли у нее по щекам. Мы, как могли, старались приласкать ее и успокоить, и наконец бедняжка заснула. Когда она проснулась, я напоила ее чаем. Она была страшно угнетена и хотела сразу уехать.

«Ну, полно, полно, дружок, — сказала я ей, — мы с Пэм знаем, как оно бывает. Отдохните еще немножко. А главное — не стесняйтесь».

И знаете, Билл, что сказал этот несчастный ребенок?

«Я и не подозревала, что вы такие».

— Она, видно, поняла, что мы с Пэм не отвернемся от нее, узнав, что она попала в беду.

— В беду? — спросил Билл.

Пэт утвердительно кивнула.

— Ч-черт! — вырвалось у Билла. — Так я и думал, что с ней что-то случилось.

— Немного погодя она все нам рассказала, — продолжала Пэт. — И вовсе не потому, что ей хотелось поделиться именно с нами, просто у нее была потребность излить кому-то душу. Но мне думается, она почувствовала, что нам можно довериться и что мы сумеем дать ей нужный совет.

— Да в чем же дело? — спросил Билл, не в силах унять тревогу. — Что она, беременна, что ли, и боится об этом сказать?

— Она ездила делать аборт, и ей пришлось ужас что пережить, — просто сказала Пэт.

— Боже! — Билл сидел как громом пораженный.

— Когда мы все обсудили, Дафна решила, что хорошо бы мне привезти вас, — сказала Пэт. — Вы должны помочь ей, Билл. Мы с Пэм готовы сделать для нее все, что в наших силах, но вы знаете, как посмотрят родители и бабушка Дафны на ее дружбу с дочерьми Пэдди Кевана. Вообще говоря, дело не так уж плохо, как могло бы быть. Дафна не позволила этому скоту-акушеру даже притронуться к ней. Она убежала… впрочем, пусть лучше она сама вам расскажет. Сейчас ей не грозит никакая опасность. Но что делать дальше? Как вызволить ее из беды?

— Так бы и пристукнул этого мерзавца, который причинил ей столько горя, — сказал Билл, скрипнув зубами.

— Это не поможет, — рассудительно заметила Пэт. — На свете всякое бывает; много девушек попадает в такие истории по милости легкомысленных мужчин.

— Пожалуй, — согласился Билл. — Но парень, в котором есть хоть капля порядочности, не бросает девушку на произвол судьбы.

— А может, Дафна и знать его не хочет? — возразила Пэт. — Девушки часто считают, что это их личное дело. Ведь очень многие смотрят на аборт как на пустяк. Случается, конечно, что это приводит к ужасному концу, но есть немало опытных врачей и сестер, которые делают такие вещи очень умело. Правда, это стоит кучу денег, зато операция производится по всем правилам.

Изумленно-вопрошающий взгляд Билла заставил Пэт рассмеяться, и это разрядило атмосферу. Ощущение неловкости исчезло.

— Я расскажу вам одну забавную историю. Уверена, что при сложившихся обстоятельствах Пэм не рассердится на меня за это. Мы были совершенные ягнята, когда начали самостоятельно выезжать. Вы понимаете, мы воспитывались в монастыре и ни о чем таком понятия не имели — ни о венерических болезнях, ни о том, что существуют всякие там средства предохранения. И вот у Пэм завязался роман с одним женатым человеком, еще до того, как она познакомилась с Шоном. Он был писатель, очень обаятельный человек и все такое, но когда он узнал, что у нее перевалило за два месяца, он пришел в дикую ярость. Как только он не называл ее — и дурой и чем хотите; потом дал глотать какую-то дрянь, и ей стало так плохо, что я чуть не умерла от беспокойства. Тут мы услышали об одном докторе и договорились, что он нас примет. Но боже, до чего ж мы трусили, когда шли к нему! Моя бедненькая Пэм дрожала, как лист, — так ей было страшно и так плохо, а я прямо совсем голову потеряла. Перед тем как сесть в машину, мы хлебнули бренди, а потом приложились еще разок — я всегда вожу с собой маленькую фляжку на всякий случай. Когда мы подъехали к мрачному дому в предместье Лондона, так называемому санаторию для выздоравливающих, мы обе были немножко под хмельком. Пэм — в слезы, а я так разволновалась из-за нее, да еще, верно, вино мне в голову ударило, — чувствую, не дам я ей делать эту гнусную операцию, и все!