Чамберс вздохнул.

— Я тоже беспокоюсь не за себя. У нас нет других кораблей. И мы не можем сорвать поставки продовольствия на внешние станции или обречь на голод ребят с Марса.

— Если на транспортнике взорвется реактор, — упрямо сказал Круглов, — Внеземелье все равно не получит продовольствие. А мы потеряем межпланетчиков. И мне не хочется, чтобы их хоронили раньше времени, пусть даже с траурным митингом и под их национальные гимны. Напрасно стараешься, Дик. Своего решения я не изменю. Впрочем, ты начальник, ты можешь положить мои акты в стол. Только хватит ли у тебя для этого совести?

Некоторое время они смотрели в глаза друг другу — один несколько рассерженно, другой с осознанием собственной правоты. Первым отвел глаза Чамберс.

— Значит, ты не уступишь, — сказал он. — Хорошо, оставим этот разговор. Конечно же, я не стану отменять распоряжения моего чрезвычайного инспектора. Придется поторопить верфи. Займешься этой работой. Но только чуть позже. Готовься, тебе придется лететь на орбиту.

— Что на этот раз? — спокойно осведомился Круглов.

— Загляни в отдел аналитики, — сказал Ричард Чамберс. — Там тебе все покажут. И еще… Когда у тебя будет свободная минута, занеси мне материалы по ярославскому проекту. Хочу посмотреть, действительно ли там перспективы столь блестящи, как ты это расписывал мне.

Круглов понимал, что Чамберс им недоволен. Но отступить от собственных принципов он не мог. Скорее он готов был уйти с этой работы, в которой, хотя ему и не хотелось в этом признаваться, Круглов начал медленно находить интерес. И — что было еще более важным — эта работа давала ему возможность видеть звезды и ощущать дыхание пространства, без которого он просто не мог жить.

На Ярославском заводе он был не единожды. Идея была крайне интересной. Строится цельнометаллический дирижабль невообразимых размеров из тугоплавких сплавов.

Внутри частично смонтировано необходимое оборудование.

Корпус дирижабля наполняется водородом, придающим дирижаблю необходимую воздушную плавучесть, которая позволяет машине подняться на высоту тридцать — тридцать пять километров. Затем включаются реактивные двигатели, которые выносят дирижабль на первую космическую орбиту вокруг Земли, используя в качестве топлива наполняющий его полость водород. Там его ждут автоматические транспортники, которые пополняют истраченные запасы горючего. И дирижабль, ставший космическим кораблем, уходит выше, пока не добирается до необходимой орбиты. Там оборудование расчехляется, ставятся переборки, и корабль становится искусственным спутником Земли или используется для монтажа планетолета. Для этого достаточно пристыковать к нему монтажную штангу, установить на ней емкости для ядерного горючего и реактор. Самое удивительное, что новые тугоплавкие соединения позволяли это сделать. Круглов дважды был на испытаниях, когда в ближний космос поднимались модели будущих машин. Эксперименты проходили на редкость удачно. Круглое понимал, что за этими игрушками большое будущее. Надо было, чтобы это поняли и остальные.

Вечером, за городом, он стоял на лоджии гостиницы и смотрел на звезды. Городские жители уже начали забывать, что это такое. Освещенность в городах велика, и звезды слишком бледны, чтобы произвести впечатление на людей. К тому же здесь не было смога, поэтому звезды сияли во всей своей первозданной чистоте, как, наверное, они светили над землей тысячи и десятки тысяч лет назад. Привычный взгляд Круглова выделял из звездной бесформенности и внешней хаотичности созвездия. Где-то восточней поселка висела Луна. Где-то в загадочных подземельях спутника Земли развивалась своя ни на что не похожая жизнь. Было бы очень интересно встретиться с селенитами, попытаться их понять, найти общий язык, вникнуть в их психологию, но для этого требовались знания, которыми Круглов не обладал, для этого требовалось невероятное терпение — ведь предстояло пройти через ошибки и многочисленные пробы.

Круглов смотрел на звезды и думал, что ему здорово повезло. Ему повезло, что он полетел в космос, что участвовал в межпланетных экспедициях, ему повезло даже тогда, когда врачи запретили ему самостоятельные полеты в космос, — не будь этого, он никогда бы не стал сопричастным удивительному открытию на Луне. Наверное, те, кто отправляется за пределы Земли, думают точно так же. В природе человека тяга к спокойной жизни, но в нем же одновременно живет жажда приключений. И исследование планет этому человеческому качеству полностью удовлетворяет. Скоро придет время прощания со звездами. Летать вечно невозможно, возраст этого не позволяет. Можно смотреть ночью на звезды, тысячу раз повторяя: «Я там был». Все равно эти слова покажутся фальшивыми, а прошлое — странным сном, который приснился на рассвете. Спустившись на Землю, уже никогда не увидишь, как разворачивается на обзорных экранах плоскость колец Сатурна, не увидишь движения угловатых неровных глыб кольца астероидов, не побродишь по бурому песку под темно-фиолетовым небом Марса, не увидишь, как выстраиваются в одну линию молочные луны Юпитера. И ты будешь понимать, что вышел в тираж. Время пришло. Это только казалось, что впереди вечность. И тогда останутся лишь воспоминания, да и они чаще всего кажутся прочитанными в детстве фантастическими рассказами. Да, возраст — это не шутка. Странно, но именно сейчас воспоминания вдруг обрели неожиданную свежесть, словно все, что с Кругловым случилось, происходило вчера. Многих, с кем он начинал, уже не стало под этими звездами. Впрочем, это еще надо подумать, кому из них повезло — Круглову, у которого в ближайшем будущем останутся лишь сухарики воспоминаний, или им, ушедшим из жизни в самом расцвете жизни. Помнится, Леонид Аркадьевич Лямин любил говорить, что настоящий пилот тот, кто умирает в своей постели. В чем-то он, наверное, прав. Профессия межпланетчика не любит неоправданного риска, она любит точный расчет. И все-таки тоскливо на душе от осознания того, что смерть к тебе придет в домашней постели и в окружении домочадцев. Еще тоскливее от того, что ты больше не увидишь звезды. Не те, что мы видим на Земле, что похожи на шляпки гвоздей, в беспорядке вбитых в бархатную черноту неба, а иные, разноцветно подмигивающие и недовольно бормочущие в окружающей тебя пустоте, которые дано увидеть лишь людям Неба и никому другому. Круглов вдруг вспомнил, как сказал председатель медицинской комиссии на последнем освидетельствовании. «Ну, батенька, — сказал он, — вам еще крупно повезло. Многие заканчивали куда раньше. Не расстраивайтесь, Алексей Николаевич, жизнь на этом не кончается. Будете преподавать астронавтику молодым, ведь вам есть чего рассказать. Работа для мыслящего человека всегда найдется».

Спасибо Чамберсу — выручил. На рассказы Круглова не тянуло. Воспоминания — это продолжающаяся тоска. Знаешь, что ничего уже больше не изменить, что космос для тебя закрыт, что теперь ты до конца своей жизни обречен смотреть на звезды с Земли, и на душе грустно, как при отлете в дальний рейс, только теперь к грусти примешивается безнадежность, и от этого еще тоскливее. Поэтому в преподаватели он не пошел.

Это уж слишком — каждый день смотреть на молодых и задорных щенков, у которых все впереди.

Нет, на жизнь ему жаловаться грех — участие в третьей экспедиции на Венеру, высадка на комету Лецкого, дальние маршруты — к Сатурну и Юпитеру, три поиска в поясе астероидов — всего этого с лихвой бы хватило на целый курс Астрошколы. Так что Круглов не без оснований считал, что ему крупно повезло. Впрочем, насчет везения у него есть своя теория — везет тому, кто сам суетится. Мог бы всю жизнь просидеть на лунных трассах, возить монтажников в Сумеречную зону и обратно. Везение везением, но ведь и он для этого везения кое-что сделал. Только что теперь об этом говорить, хвалиться прошлыми достижениями глупо, пусть тебя за это хвалят другие, если оно того заслуживает.

Завтра он улетал. Надо было бы утрясти свои семейные дела, которые, похоже, пришли в окончательное расстройство, но у Круглова на это времени не было. Успеется. Все равно разбитой чашки уже не склеишь. Если Оксана решила уйти от него, значит, на то были свои причины. Думать о семье Круглову не хотелось, чего таиться, он все еще переживал уход Оксаны, но боль уже немного утихла, и не стоило бередить чуть затянувшиеся раны. Конечно, ехать в Барнаул рано или поздно придется, однако поездку эту Круглов всячески оттягивал.