— Узнал что-нибудь? — обрадовался Баскунчак и от волнения отхлебнул из стакана, стоящего на столике, холодный сладкий чай.

— Ты что-нибудь о Былицком слышал? — поинтересовался Нулик. — Да откуда! Это наш местный компьютерный гений. Говорят, похлеще Гейтса будет, только непризнанный пока. Так вот, этот твой «Перекресток» принадлежит ему. Официально.

— Ну и что? — Баскунчак пожал плечами. — Можно подумать, что это все объясняет.

— А это значит, что весь этот дом компьютерной техникой нашпигован, — участливо принялся объяснять Нулик. — Былицкий на этом и поднялся. Светлая голова, он несколько лет хитрые компьютерные программы по бухгалтерскому учету для бизнесменов разрабатывал. Чтобы и учитывали все нюансы, и налоговые службы в них вклиниться не могли. Для бизнесмена вся картина как на ладони, а налоговики залезут — для них только официальные данные, которые кому хочешь можно показывать. А самое главное — и в том, и в другом варианте все цифры пляшут. Полный баланс. Заработал он много, в недвижимость деньги вкладывать стал. Ему еще программка «Кусака» принадлежит, не пользовался?

— Не пользовался, — недовольно проворчал Баскунчак.

Разговор уходил куда-то в сторону.

— Ну, скажем, взял ты программу со всеми наворотами, а тебе нужна только основная версия, которая, собственно, и составляет суть программы, — начал объяснять Нулик. — Запускаешь «Кусаку», она тебе и обкусывает все ненужные элементы, оставляя только эту саму суть, причем вполне работоспособную…

— Ну и что? — повторил Баскунчак. — Какое отношение эта самая «Кусака» имеет отношение к происходящему в гостинице?

— Никакого, — согласился Нулик. — Это я к тому, что Былицкий деньги не считает. Последнее время он фантоматикой увлекался. Еще Лем о подобном писал. Сам знаешь, лазерные голограммы, комбинированные полевые наведения.

Этот мой знакомый у Былицкого дома был. Там такого наворочено! С виду шикарные обои, даже рукой трогай — пушистые такие, полосатые, как шкура тигра. А на самом деле голимая голография. Зимний сад у него, тьг представить не можешь, во что он там обыкновенные кактусы и герани превратил! Вот и в гостинице твоей… Увлекся мужик фантастикой, а своя фантазия у него еще богаче и голова в нужном направлении работает. Ну и плюс к этому актеры некоторые роли играют.

Иначе и быть не может. Развлекается мужик. И газетка оттуда же. Ты что же, думаешь, у нас и в самом деле двадцать второй век наступил? Каждый с ума по-своему сходит… Ну что, давай интервью займемся? А то мне еще в больницу бежать, знакомого обязательно проведать надо.

Прозаическое объяснение происходивших событий разочаровывало. Ну гений, ну голография… Баскунчак чувствовал себя обворованным. Как в детстве, когда тебя манят вкусной конфеткой, а взамен неожиданно подсовывают горькое лекарство. Помнится, ходила тогда в школе шуточка — бралась красивая обертка от вкусной конфеты, и в нее аккуратно заворачивалось мыло, плоский камешек или еще чтонибудь похлеще. Подделка вручалась намеченной жертве, и окружающие одноклассники с интересом следили за реакцией испытуемого.

Без особого интереса Баскунчак задавал вопросы, на которые Нулик отвечал без рисовки, обычно присущей многим популярным писателям, которые продолжали почему-то считать, что поэт в России больше чем поэт и в условиях рынка.

Нулик считал, что в мире невозможно что-то придумать, любой фантастический элемент уже присутствует в нем в том или ином виде. Необходимо, считал он, подорвать доверие к печатному слову. Слишком долго в стране доверие к печатному слову было безграничным, к писателю относились если не как к мессии, то по меньшей мере как к ученому. Не зря же Сталин в свое время воспользовался удачным выражением Юрия Олеши и ввел в обиход понятие писателя как инженера человеческих душ. Но ведь врут писатели, безбожно врут, а еще больше врут средства массовой информации, и это значит, что обязанность писателя — помочь читателю выработать иммунитет от своей излишней доверчивости. «Дурак и жулик — две стороны одной медали, — закуривая, заметил Нулик. — Чем меньше будет дураков, тем меньше станет жуликов. Все жульнические компании конца прошлого века спекулировали на доверии к печатному слову. Даже известный слоган „Мы обуем всю Россию“ многие россияне воспринимали буквально, а не в иносказательном смысле, как требовало понимать время». Потому этих россиян и в самом деле обули. В смысле — оставили без штанов.

Вернулись к литературе.

— Женя, в свое время ты стал популярным из-за своих рассказов. Почему ты сейчас пишешь большие вещи? — спросил Баскунчак. — И вообще роман в последнее время лидирует, а рассказ оказался в загоне. Что, издательская политика влияет?

Нулик лукаво глянул на него.

— И в самом деле, — сказал он. — Сейчас в фантастике наступили интересные времена. Роман — плодится, рассказ — вымирает. Что поделать, Дима, — рынок! Надо честно сказать, рассказом сегодня сыт не будешь. Кроме того, рассказ — достаточно жесткий жанр. Он писателю ошибок не прощает. Рассказ кончается там, где кончается мысль. Ну и читатель. У нас сегодня он особенный, воспитанный на «мыльных операх» и сериалах. Это раньше читателю нужна была пища для размышлений, сейчас ему чаще нужна жвачка.

— Так ты считаешь, что рынок для писателя вреден, он писателя развращает, приучает его писать длинные вещи, в которых мысль не главное?

— Не знаю, — с сомнением сказал Нулик и тычком затушил сигарету в пепельнице. — Одно меня успокаивает — рынок всеяден. Наступит время, когда он удовлетворит большинство и вспомнит о меньшинстве. Например, о любителе рассказов, которому тоже хочется читать.

— Думаешь, такое время наступит? — удивился Баскунчак.

— Уже наступает. — И Нулик подмигнул журналисту. — В «ПСТ» третий сборник моих рассказов выходит. И альманах «Фантастика» уже по три выпуска в год выходить стал.

— И последний вопрос, — с облегчением сказал Баскунчак. — Традиционный. Над чем ты работаешь сейчас?

И тут же пожалел о своем вопросе.

— Над помидорами на даче! — злобно сказал писатель.

Закончив очередную повесть, Нулик находился в простое, который почему-то считал внезапно подступившей творческой импотенцией. В таком состоянии он становился до желчи раздражительным и потенциально опасным для собеседника.

Даже на близких людей бросался от бессилия. Но Баскунчак об этом, к сожалению, не знал.

Заметив испуг собеседника, Нулик тоскливо сказал:

— Не пишется… Вроде бы все есть, столько деталей интересных нашел, идеологическая борьба проктологов с гинекологами, один только мужик, подрабатывающий гиеной, чего стоит, а вот не ложится текст. Ума не приложу, исписался я, что ли?

Подобное состояние Нулика было Баскунчаку привычным.

— Не понимаю, — сказал журналист и выключил диктофон. — Откуда взялась грязь?

Углубленный в печальные размышления о собственном литературном будущем Нулик недоуменно вскинул бородку.

— Какая грязь? — вскинул он брови. — Ты о чем?

— Да все о том же, — сказал Дмитрий. — Если все это были голографические изображения, то откуда взялась грязь? Я ведь вернулся в номер весь в грязи, час стирал да отмывался.

— А я откуда знаю? — с некоторой агрессивностью откликнулся Нулик. — Спроси Былицкого.

— Я бы спросил. — Баскунчак встал, отошел к выходу на балкон, взял с подоконника забытые сигареты и закурил. — Только ведь ты говоришь, что он человек богатый. А к богатому сейчас просто так не подойдешь, не возьмешь его за пуговицу — ты, мол, милый друг, объясни, что тут у тебя и для чего. У него же охрана, да и искать мне его некогда, завтра уже уезжать надо. У вас в аэропорту с билетами хорошо?

— Конечно, — благостно покивал Нулик. — Цены на самолет куда дороже, чем на поезд. Да и опасны наши воздушные лайнеры, поездом, как говорится, сутки, а самолетом — в рай. Поэтому народ больше поездами ездит, здоровье бережет.

Он снова углубился в газету.

— Грамотно сделано, — сказал он. — Вполне профессионально, это я тебе как бывший газетчик говорю. Смотри, тут еще один фельетончик есть!