Так он ехал минут пять, после чего дорога перестала кружить, и локомотив начал набирать скорость. Из своего положения Швейцер не видел, куда он едет, и только испуганно таращился на придорожные канавы, затопленные цветущей водой. С платформы срывались мелкие камешки, прохладный ветер успокаивал зуд, вызванный укусами насекомых. Пролетел полосатый столбик с цифрой, которую Швейцер не успел разобрать. Беглец перестал удивляться, опасаясь безумия — чем бы ни был мир, покоренный и захваченный Врагом, в нем было ничуть не хуже, чем в мире, от Врага свободном. Во всяком случае, пока. Вопреки доводам рассудка Швейцер продолжал мыслить привычными понятиями, благо так было легче. Жизнь без Врага, о котором он пусть понаслышке, но что-то знал, отпугивала его пуще всяческих казней.

Однообразный пейзаж слился в пеструю камуфляжную ленту; Швейцер прикрыл глаза. Сон, занимавший последнее место в его планах, с неожиданной бесцеремонностью просочился вперед, и он перестал существовать; воскреснув же, понял, что поезд стоит на месте, а вдалеке пререкаются между собой хриплые голоса, похожие на лай брехливых дворняг.

Судя по стоянию солнца, Швейцер путешествовал недолго. Он не мог оценить расстояния, так как вообще не был знаком со скоростными перемещениями в пространстве. Поэтому он не дышал, и ему казалось, что вселенские силы интересуются им одним, оставаясь невидимыми; удар, получалось, мог быть нанесен с любой стороны — сверху, снизу, с флангов. Предусмотрительность, переставая быть жгучим любопытством, заставила его приподняться на локте и осторожно выглянуть из каменных россыпей. Лес поредел и выглядел не сказать, что ухоженным, но со следами незримого человеческого присутствия. Впереди это присутствие обретало форму: поезд остановился у переезда. Швейцер увидел крошечный домик и пустынное шоссе, которое перегораживала длинная полосатая палка. Чуть дальше, близ самых путей, попеременно мигали красный и зеленый огни. Еще дальше, метрах в двухстах от домика, находился второй, уже гораздо больше, обнесенный покосившимся забором. Дом был жилой — крестьянский, догадался Швейцер, вспоминая фотографии и рисунки. На заборе сохли штаны. Их Швейцер разглядел позднее, когда уже лежал, хоронясь в зарослях папоротника. Сейчас его взгляд был прикован к небольшому автофургону, приткнувшемуся рылом к шлагбауму: это шлагбаум, вспомнил Швейцер название полосатой жерди. Два человека в одеждах полувоенного образца громко пререкались с машинистом, который — высокий и тощий мужчина средних лет — даже спрыгнул с подножки на землю и возбужденно размахивал руками, постоянно указывая пальцем в сторону горизонта. Похоже было, что задержка вызывает в нем сильное раздражение. Слов Швейцер не разбирал. Невдалеке послушно стоял старик в оранжевой безрукавке, с флажком в руке. Человек в камуфляже — этого слова Швейцер так никогда и не узнал достал из-за пазухи какой-то документ и сунул в лицо машинисту. Тот грубо отмахнулся, повернул голову и призвал своего помощника, который до поры оставался в кабине. Оттуда громыхнуло железом — невидимый партнер швырнул, должно быть, в сердцах какой-то предмет. Вслед за звуком из кабины высунулась круглая рожа, за ней последовало остальное, и это прочее настолько впечатлило чужаков, что тон их моментально стал более мирным, а первый даже отступил на шаг, поспешно пряча синюю книжечку обратно в карман. Помощник грузно присел на ступеньку и покровительственно воззрился на возмутителей плавного следования. Машинист торжествующе шагнул в сторону, показывая молча, что дело принимает серьезный оборот. В разговор вступил второй мужчина. Он постучал по запястью и произнес короткую фразу. Детина оглянулся на состав, потом снова перевел взгляд на собеседника. Машинист, не выдержав, дернул его за футболку, но тот, осклабившись, отмахнулся и пожал плечами. Было ясно, что просьба незнакомца не вызывает в нем гневного протеста. Мужчина, видя, что дело идет на лад, полез в карман брюк и вынул новый предмет. Швейцер сначала решил, что это очередное удостоверение, но тут документ разломился надвое, и в пальцах мужчины мелькнула купюра. Положение Швейцера требовало от него мгновенной ориентации в обстоятельствах. Он не знал денег и документов, но для него не составило труда догадаться, что через секунду-другую пришельцы, остановившие локомотив, приступят к осмотру поезда — с милостивого благословения проклятого бугая.

Он лежал ближе к правому борту. Самым опасным было выбраться из щебенки; прикинув, Швейцер с тоской осознал, что ему не удастся проползти в толще каменной крошки к другому краю платформы, находившемуся вне поля зрения переговорщиков. Придется идти напролом; он быстро перекрестился, сделал глубокий вдох и рванулся к свету. Оказалось, что он зарылся не очень глубоко. Не веря в свое везение, Швейцер перекатился через камни незамеченным. Его дальнейшие действия полностью подтверждали сентенции Коллодия по поводу врожденного боевого мастерства русских богатырей. Искусство маскировки и бесшумного перемещения было у них в крови: "мысью по древу, соколом по небу, волком по суше" — так и произошло. Соединив в себе всех трех существ, Швейцер приземлился в папоротник. За сотые доли секунды он последовательно перевоплотился в одного, второго и третьего, результатом чего и явилась внешне неразличимая комбинация образов, помноженная на стремительность прыжка. Он успел вовремя: преследователи уже шли вдоль состава.

— Гляди сюда, — донесся голос.

Швейцер перестал дышать и только смотрел из укрытия на высокие ботинки со шнуровкой крест-накрест, остановившиеся по ту сторону поезда. По счастливому стечению обстоятельств он оказался не просто в папоротниках, а в яме, скрытой травами так, что ее нельзя было видеть не только с насыпи, но и с высоты платформы.

Вторая пара ботинок подошла через полминуты.

— Что тут?

— Гляди. Видишь? Камни разрыты. Повсюду ровно, а здесь…

— Ты смотри, точно…

Тот, что пришел первым, поднырнул под платформу и впился взглядом в подлесок.

Ботинок слегка толкнул его в бок.

— Следы посмотри. На насыпи должно быть видно.

Мужчина, кряхтя, пополз в направлении Швейцера. Тот нырнул поглубже. Ну что же, он сделал все, что было в его власти.

Преследователь выпрямился.

— Нет, — буркнул он миролюбиво. — Тут некуда бежать. Лесок чахлый, не спрячешься. Все как на ладони.

Второй перебрался к напарнику.

Швейцер знал обоих, он часто встречал их в хозяйственной зоне. Сейчас он только слышал их голоса.

— Он, сука, или раньше спрыгнул, или вообще сорвался. Валяется где-нибудь под откосом, с проломленной башкой.

Первый вынул из нагрудного кармана продолговатую черную коробочку. Из коробочки торчал стальной прут, заканчивавшийся маленькой шишкой. К полному изумлению Швейцера, который осмелился приподнять голову, мужчина вступил с коробочкой в разговор.

— Мы перехватили поезд на переезде. Да, на тридцать девятом километре. Товарняк, везет щебенку. На одной из платформ подозрительный след. Вокруг… — Мужчина запнулся. — Вокруг все спокойно, — сказал он решительно. — Я думаю, что надо пройтись по путям. Да, высылайте.

Он вдвинул прут в коробочку и обернулся:

— Слышишь, там! Вертаемся назад. Или нет, проедем еще, потом через ферму.

Второй потянулся.

— Ты не в курсе, прямые кишки пересаживают?

— А кто их знает. Тебе зачем?

— Да так. По-моему, нет. Когда поймаем быстроногого отрока…

— Утихни. Если попортишь, то тебе и пересадят…

Голоса начали удаляться. Охотники старались на совесть и шли теперь к хвосту поезда. Пройдя все платформы и не обнаружив ничего достойного внимания, они сочли свою задачу выполненной.

— Езжай! — заорал первый издалека и махнул рукой.

Швейцер шептал молитвы. Ему показалось, что прошел не один час, и вот состав дрогнул, колеса провернулись, и махина поползла через переезд. Швейцер видел, как рельсы прогибаются под тяжестью груза; в шпалах подпрыгивали ржавые, разболтанные костыли; посыпались струйки песка. Потом он увидел, как прошагала погоня; первый жевал травинку, второй отвинчивал пробку на диковинной бутылочке. Заросли мешали Швейцеру проследить за их отбытием, он слышал лишь, как заурчал мотор и хлопнула дверца. Ее стук отдался в мозгу эхом знакомого воспоминания.