"Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!" Эти слова из "Невского проспекта" могли бы стать эпиграфом "Ряженых". Сразу же вслед за восклицанием Гоголь приводит ряд примеров, раскрывающих обманчивость внешнего облика явлений: "Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом костюме, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка".

Данная ассоциация придает более глубокий смысл вполне традиционной метонимии, которой открывается чеховская череда аргументов:

"Вечер. По улице идет пестрая толпа, состоящая из пьяных тулупов и кацавеек" [С.2; 7].

Развитием той же невеселой мысли становится внешне юмористический рассказ "Двое в одном" (1883).

Герой-рассказчик, размышляя о хамелеонстве мелкого чиновника, своего подчиненного, создает очень выразительный портрет, который держится на двух впечатляющих парных сравнениях: "Лицо его точно дверью прищемлено или мокрой тряпкой побито. Оно кисло и жалко; глядя на него, хочется петь "Лучинушку" и ныть. При виде меня он дрожит, бледнеет и краснеет, точно я съесть его хочу или зарезать, а когда распекаю, он зябнет и трясется всеми членами" [С.2; 9].

В первоначальном варианте фрагмент завершался иначе: "умирает и обращается в пыль". Однако эта метафора, соединенная с метаморфозой, была автором изъята. По мнению комментатора, данный оборот придавал стилю большую гиперболичность стиля и, вероятно, поэтому был устранен. Между тем сравнения Чехов сохранил, хотя и в них есть серьезная доля преувеличения.

Проблематика произведений включает в себя и очень важный для Чехова, уже привлекавший его внимание вопрос о ложной картине мира и ложной оценке явлений.

Под этим знаком написан хрестоматийный рассказ "Радость" (1883). Его первоначальное заглавие "Велика честь", под которым он и был опубликован в журнале "Зритель", более откровенно указывает на неадекватность восприятия героем "радостного" события. С.51

Готовя текст для собрания сочинений уже в 90-е годы, А.П.Чехов снял "гиперболическое сравнение Мити с человеком, ". Комментатором вновь подчеркивается гиперболический характер устраненного оборота как главная причина изъятия. Но другая, более очевидная и более выразительная гипербола в тексте сохранена: "Испуганная лошадь, перешагнув через Кулдарова и протащив через него сани с находившимся в них второй гильдии купцом Степаном Луковым, помчалась по улице и была задержана дворниками" [С.2; 13].

Думается, что иные причины заставили Чехова убрать сравнительный оборот, скорее всего - слабая выразительность, стертость и неблагозвучие.

Поэтические штудии второй половины 1882 года не прошли бесследно для А.Чехонте, как и его обращение к серьезным, даже - драматическим сюжетам.

"Серьез" все активнее проникает в чеховскую ироничную, юмористическую прозу, становясь как бы ее "вторым дном".

В это время писатель создает немало текстов, в которых тропы используются подчеркнуто скупо и не играют существенной, концептуально значимой роли. "Пьян, как стелька", "падали, как мухи", "болталась, как тряпка" - такие сравнения-штампы вновь мелькают в его произведениях начала 1883 года.

Вместе с тем сохраняется, изредка проявляясь, тенденция к освежению штампа, в основном - путем размыкания его устойчивой свернутой формы, развития, обыгрывания заложенных в нем, но утративших новизну сопоставлений, качеств.

В шутливом рассказе "Отвергнутая любовь" (1883), описывая страдания и надежды "прекрасного гидальго", пылкого испанца, поющего серенады под окном возлюбленной, ироничный повествователь использует такие обороты: "Его песнь зажжет сердце неприступной, окно уступит напору маленькой ручки, послушной сердцу, и - дело в шляпе с широкими полями!" [С.2; 15].

Эти "широкие поля" возвращают буквальный, первоначальный смысл идиоме, заставляя читателя осознать условность приема, актуализируют его. И в то же время - снижают эффект контрастного соседства банальных, но выспренних метафор и фамильярно-прозаичного "дело в шляпе".

Стремление освежить штамп усматривается и в сравнении из рассказа "Исповедь" (1883): "Волки и страдающие диабетом не едят так, как они ели..." [С.2; 28]. Нетрудно обнаружить в основе оборота общеязыковую конструкцию "голодный, как волк", комично обыгранную попутным соотнесением серых хищников и больных диабетом - и тем и другим, по мнению героя-рассказчика, присущ незаурядный аппетит.

Меньшее впечатление производит не очень оригинальное, чисто количественное обновление другого штампа: "Я чувствовал себя на шестнадцатом небе(...)" [С.2; 26]. С.52

Но в том же рассказе находим индивидуально-авторское сравнение: "На душе было вольготно, хорошо, как у извозчика, которому по ошибке вместо двухгривенного золотой дали" [С.2; 26]. Сила этого оборота - в неожиданности открытия каких-то общих черт у весьма далеких друг от друга явлений.

И в "Исповеди", и "Отвергнутой любви", и в рассказе "На магнетическом сеансе" (1883) ощутимо присутствие того же единого подтекста: "все не то, чем кажется!"

Испанский "гидальго" никак не ожидал, что его "чудная, знойная" донна обругает певца за то, что он нарушает ее сон. И уж тем более он не ожидал такой двусмысленной угрозы: "Если вы не перестанете, милостивый государь, то я принуждена буду спать с городовым" [С.2; 16].

И читатель не ожидал от рассказа с подзаголовком "Перевод с испанского", что знойная донна заговорит языком современной ему дамочки, а своим грозным предостережением вернет его в Россию. И что последним будет слово "Протокол".

В "Исповеди" эффект неожиданности ослаблен, поскольку читателю с самого начала ясно, что любезность сослуживцев, знакомых и родственников новоиспеченного кассира имела сугубо материальный исток.

В рассказе "На магнетическом сеансе", уже своим названием отсылающем к проблеме иллюзий, крушение расхожих представлений превращается в цепную реакцию. Обманщиками, похоже, оказываются все.

Утрату иллюзий претерпевает и Макар Кузмич Блесткин из рассказа "В цирульне" (1883), что подчеркивалось первоначальным названием "Драма в цирульне".

Описывая убогое заведение, повествователь создает ряд выразительных тропов:

"Цирульня маленькая, узенькая, поганенькая. Бревенчатые стены оклеены обоями, напоминающими полинялую ямщицкую рубаху. Между тусклыми, слезоточивыми окнами - тонкая, скрипучая, тщедушная дверца, над нею позеленевший от сырости колокольчик, который вздрагивает и болезненно звенит сам, без всякой причины" [С.2; 35].

Опорные точки описания - необычное сравнение, а также олицетворения, выраженные глаголом и художественными определениями: "тщедушная дверца", колокольчик, "который вздрагивает и болезненно звенит".

Запоминается еще одно сравнение:

"У Эраста Иваныча половина головы выстрижена догола, и он похож на каторжника" [С.2; 37].

Трудно удержаться и не заметить, что такая мастерская работа с тропами предвещает гениальные чеховские находки более поздних лет. Готовились они здесь, в текстах, подавляющее большинство которых Чехов не включил в собрание сочинений. Данный рассказ вошел в марксовское издание с некоторыми изменениями, в том числе - с введением болезненно звенящего колокольчика, придающего произведению "другой эмоциональный колорит". С.53

Следует также подчеркнуть, что писатель счел контекст вполне способным усвоить это более позднее включение.

Чехов, конечно же, менялся, и довольно быстро.

В рассказе "Женщина без предрассудков" (1883), в ряду других не слишком выразительных тропов, привлекает внимание такое сравнение: "По спальной понесся и посыпался смех, похожий на истерический..." [С.2; 55]. Ничего необычного в нем нет, ни по форме, ни по содержанию, ни по функции в произведении.

И все же оно примечательно.

Спустя три с половиной года в письме М.В.Киселевой от 29 октября 1886 года Чехов, рекомендуя писательнице избегать штампов и экзальтации, заметит: "... слишком устарелый эффект..." [П.1; 270].