Вся наша жизнь - неизбывное бремя, но мы не должны стонать под его гнетом, и сплошные тиски, но мы не должны задыхаться в них. И как в нежном возрасте мы страдаем, но не даем волю слезам, за которые могут выпороть, так же и ныне, если мы начнем жаловаться, на нас будут смотреть с брезгливой жалостью и стоит нам назвать наше время больным, нас сочтут провинившимися. Но бремя; утяжеляется, а горечь от него умножается тем, что оно по-прежнему ложится на лучших. Только услышишь, что Бог нашел человека, который был "непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла", тотчас появляется сатана, насылающий Савеян и Халдеев на его скот и слуг, огонь и бурю - на его детей и страшный недуг - на него cамого. Едва услышишь, как Бог говорит, что "найдет Себе мужа по сердцу Своему" (1 Цар 13.14), как сыновья тотчас похищают его дочерей и убивают друг друга, а после восстают на отца и бросают его в нужде. Едва лишь Бог засвидетельствовал о Христе при крещении: "Сей есть Сын мой Возлюбленный, в Котором Мое; благоволение" (Мф 3:17), как сразу же вслед за этим Он оказывается возведенным "Духом в пустыню, для искушения от диавола". И не уcпел Бог еще раз подтвердить это свидетельство во время Преображения (Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение), как возлюбленный Сын оказывается всеми покинутым и преданным в руки книжников и фарисеев, мытарей и иродиан, первосвященников и солдат, народа, судей, свидетелей и палачей. Тот, кто был назван Возлюбленным Сыном и в час Преображения стал соучастником Славы Божьей в мире сем, ныне берет на Себя все зло, все грехи мира не как Сын Божий, но как обычный человек, и даже не человек, а презренный червь. Словно быть человеком в этом мире - величайшее преступление и быть праведником величайшая вина. Человек несчастней остальных тварей, а праведник несчастней всех людей.

Но за этим следует преизбыток вечной славы, и она перетягивает чашу весов, превращая все мирское благополучие в навоз, а все мирские напасти - в прах, ибо на другой чаше весов покоятся не только временные страдания, но и пытка духовная. И к ним мы можем отнести слова: "кто упадет на этот камень (то есть земные страдания), разобьется, а на кого он упадет (духовные страдания), того раздавит". Немалая опасность обычно таится в том, что духовные муки проистекают из мирских страданий: из ропота и недоверия к Богу и очерствения души, вызванного мирскими бедствиями. Но вопреки всем земным законам плод оказывается больше и тяжелее, чем древо, муки духовные ужаснее, чем мирские и преходящие страдания (Плиний "Естественная история" Кн. 27, 98.)

Натуралисты полагают, что сие растение - величайшее чудо природы: не тверже камыша или тростника, но плоды его - не что иное, как цельные и очень твердые камни. То, что мирские страдания производят духовное окаменение и ожесточение, привычно, хотя и не естественно. Потому Бог и говорит о величайшем блаженстве, коим Он щедро одарит Свой народ: "...и возьму из плоти их сердце каменное, и дам сердце плотяное" (Иез 11:19, 36:26). Так пусть же сердце мое всегда будет плотяным, а не каменным! Знатоки редких явлений природы упоминают о волосатых сердцах - людских сердцах, поросших волосами (Плиний и Плутарх), но об окаменевших сердцах - человеческих сердцах, превратившихся в камень - мы не прочтем нигде, ибо окаменение сердца и оцепенение человека - последний удар десницы Божьей по нашему сердцу в мире дольнем. Великие бедствия, которые семь Ангелов выливают из чаш, (Откр 16) по-прежнему сопряжены с тяжестью, ужесточающей страдание. И после того, как четвертый ангел вылил чашу, "жег людей сильный зной, и они хулили имя Бога и не вразумились, чтобы воздать Ему славу". Пятый ангел навлек на них мрак, и они "хулили Бога Небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих". И после того, как седьмой ангел выливает чашу, "град, величиною в талант, пал с неба на людей"; но вместо того, чтобы воздать Ему славу, у них еще хватало дерзости хулить Его "за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая". И если от тяжкой язвы хулят они Бога, то сколь тяжкой будут новые язвы, которые падут на них за это хуление?

Пусть я зачахну и буду доживать свой век в тесной, гнусной и убогой тюрьме, расплачиваясь за долги своими; костями, и возмещу расточительность молодости нищетой преклонных лет, пусть я иссохну от внезапного, мучительного и постыдного недуга, искупая распутную юность отвратительной старостью, но если Бог не лишит меня Своих милостей, Своей благодати и терпения, если сумею принять от Него страдания и муки, то все мимолетное, преходящее будет подобно гусенице, заползшей в угол моего сада, или плесени, тронувшей груду зерна, а тело мое, все существо мое будет цело, доколе цела душа. И если я предамся тому, что мы называем благодушием, а Бог сокрушит, разорит и отнимет его; если буду держаться за нравственные устои, а Бог начнет сотрясать и подрывать, уничтожать и разрушать их; если задумаю освежить себя покоем и сладостным сознанием чистой совести, а Бог призовет на меня весь мрак и все исчадия ада, и поднимет во мне бурю неверия, и совесть мою покроет глухой коростой отчаяния, если силы оставят меня и я буду держаться за богатство, которое утешит меня в болезни, а богатство мое отнимется и восторжествуют надо мною ложь и клевета; если нужен мне будет мир, и некому будет постоять за меня, кроме Тебя, Господи, а я увижу, что все раны нанесла мне Твоя десница, все стрелы - из Твоего колчана, тогда-то я и уразумею, что пока я предавался пороку и причинял Тебе только зло, Ты отвечал мне добром. И на этой высоте, когда лихорадит не тело со всеми его соками, а дух, когда противник - не воображаемый, а истинный, - сама судьба, и враг - не коварство земных владык, но настоящий, неотразимый, неумолимый, вечный противник - сам Господь сил, Всемогущий Бог, Вседержитель - и только Он один знает всю меру нашего страдания, которое перетянуло бы чашу весов и непоправимо, безвозвратно, безнадежно поглотило бы нас, если бы Он Своей собственной рукой не возложил на другую чашу весов преизбыток вечной славы.

Что за пугающая бездна, что за духовный недуг - так отпасть от Бога? Но это ли произошло с псалмопевцем? Разве он пал в бездну неверия? - Нет. И все же опасный склон, по которому можно соскользнуть в эту бездонную глубь, не должен преграждать путь к Богу, к общению с Ним - об этом-то и плачет Давид, говоря, что в своем изгнании, в пустыне Иудейской, он не может войти в святилище Господне, чтобы принести в жертву свою хвалу и; молиться вместе со всеми, ибо и ангелы не сразу достигают цели, но движутся окольными путями, и люди приобщаются к славе Церкви Торжествующей через общение с Церковью Воинствующей. На этот лад настраивает Давид свою арфу, рассказывая во многих псалмах, как Бог страдал от врагов, желавших завладеть его скинией: "Отринул жилище в Силоаме, скинию, в которой обитал Он между человеками; И отдал в плен крепость Свою и славу Свою в руки врага" (Пс 78 (77):60). Но чаще всего он жалуется, что Бог не дал ему прийти во святилище. Вот предел его желаний и молитв: "Одного просил я у Господа, того только ищу, чтоб пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать храм Его" (Пс 26 [27]:4). Это неистовое желание выплескивает он вновь и вновь: "Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда прийду и явлюсь пред лице Божие!" (Пс 42:2 [41:3]). Он исполнен святого рвения, религиозной ревности даже к воробьям и ласточкам ("И птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих, Господи сил, Царь мой и Бог мой!" (Пс 84 [83] 4.) И хотя ты - Царь мой и Бог, Ты лишаешь меня того, что даешь птицам: А разве не дороже мы "многих малых птиц"; (Лк 12:7)?