Аборигены едят нечто напоминающее по виду круглый белый хлеб, а по вкусу простоквашу, который нам не понравился. Готовят это кушанье из вещества, находящегося между корой и древесиной какого-то дерева[77]. У них имеются также свиньи, как нам показалось, с пупком на спине[78], и большие птицы с клювом, похожим на ложку, но совсем без языка[79].

Женщины выполняют самую тяжелую работу, их часто можно видеть спускающимися с горы с тяжелыми корзинами на голове; но они никогда не ходят одни; мужья всегда следуют за ними со стрелами в одной руке и луком, сделанным из бразильского дерева, или черной пальмы, в другой. Если у женщин есть маленькие дети, то они их носят в сплетенной из хлопкового волокна сетке, подвешенной к шее.

…Эти люди чрезвычайно доверчивы и добры. Их было бы легко обратить в христианство. Случай помог нам снискать у туземцев благоговение и уважение. Великая сушь царила в стране в течение двух месяцев, и, поскольку именно в момент нашего прибытия небо послало им дождь, они не преминули приписать нам это благодеяние. Когда мы высадились, чтобы на суше отслужить мессу, туземцы молча с сосредоточенным видом присутствовали на ней. Увидев, что мы спускаем на воду шлюпки, привязанные к бортам судна или следовавшие за ним на буксире, они вообразили себе, что это детеныши корабля и что он их кормит.

В этой гавани мы провели тринадцать дней, после чего продолжили наш путь и проследовали вдоль берега этой страны до 34°20′ южной широты, где обнаружили большую реку с пресной водой.

Именно здесь жили каннибалы, или людоеды.

Один из них, громадного роста, с голосом, напоминавшим рев быка, приблизился к нашему кораблю, стараясь успокоить своих соплеменников, которые в страхе, что мы причиним им зло, убегали от берега и отступали вместе со своим имуществом в глубь страны. Сотня наших людей спрыгнула на землю и бросилась вдогонку, чтобы поговорить с аборигенами и рассмотреть их поближе, но они делали такие огромные шаги, что даже бегом и прыжками догнать их было невозможно.

На этой реке было семь маленьких островов: на самом большом, называемом Санта-Мария, нашли драгоценные камни. Прежде считалось, что это не река, а протока, по которой можно попасть в “Южное море”. Но вскоре убедились, что это все-таки впадающая в море река, устье которой имеет ширину семнадцать лиг. И именно здесь Хуан де Солис, пришедший, как и мы, чтобы открыть новые земли, был съеден каннибалами, которым он слишком доверился.

Продолжая плыть вдоль берега в направлении Южного полюса, мы остановились на двух островах, населенных только гусями и морскими волками[80].

Первые были в большом количестве и такие доверчивые, что в течение часа мы сделали большой запас провианта для экипажей наших пяти кораблей. Гуси были черные, сплошь покрытые мелкими перьями, длинные маховые перья на крыльях, необходимые для летания, у них полностью отсутствовали; они и в самом деле не умели летать. Птицы питались рыбой и были такие жирные, что мы вынуждены были снимать с них кожу, чтобы очистить от перьев. Их клюв походил на рог.

Морские волки были разного цвета и размером почти с теленка, на которого походили головой. Уши короткие и круглые, зубы очень длинные. У них почти не было ног, и лапы, посаженные прямо на тело, напоминали расплющенные кисти наших рук с маленькими ногтями, пальцы соединялись перепонкой, как на утиной лапе. Если бы эти животные могли бегать, их можно было бы испугаться, такой у них был свирепый вид. Они быстро плавали и кормились только рыбой.

…В середине этих островов мы пережили страшную грозу, во время которой огни святого Эльма, святого Николаса и святой Клары[81] появлялись несколько раз на концах мачт, и в момент их исчезновения было заметно, как на мгновение стихала гроза.

Удаляясь от этих островов, чтобы продолжить путь, мы достигли 49°30′ южной широты, где нашли хорошую гавань; и поскольку приближалась зима, следовало решить, где провести это плохое время года.

Прошло два месяца, а нам не встретился ни один обитатель этой страны. Но однажды совершенно неожиданно перед нами предстал человек гигантского роста. Почти голый, он пел и танцевал на берегу, посыпая себе голову песком.

Капитан послал на сушу одного из матросов и приказал жестами подавать знаки мира и дружбы. И гигант спокойно позволил проводить себя на маленький остров, куда высадился капитан. Я находился там среди прочих. Туземец очень удивился, увидев нас, и, подняв палец, показал, что думает будто бы мы спустились с неба.

Прекрасно сложенному незнакомцу мы едва доставали до пояса. На его широком лице, выкрашенном в красный цвет, глаза были обведены желтым, а на щеках красовались два пятна в форме сердца. Его негустые волосы казались выбеленными каким-то порошком, одежда, напоминавшая пальто, была из хорошо сшитых шкур животного, в изобилии водившегося в этой стране. Это животное, которое мы потом неоднократно встречали, имело голову и уши мула, тело верблюда, ноги оленя, а хвост и ржание, как у лошади[82]. На ногах туземец носил нечто похожее на обувь, сделанную из той же шкуры. В его левой руке находился короткий массивный лук с тетивой, чуть толще струны лютни, из кишки того же животного; в правой — короткие тростниковые стрелы с перьями на одном конце и с кремневым белым и черным наконечником, вместо металлического, на другом. Из того же камня делают режущий инструмент для обработки дерева.

Начальник экспедиции накормил и напоил его и среди прочих безделиц подарил большое стальное зеркало. Гигант, не имевший ни малейшего представления об этом предмете и, без сомнения, впервые увидев свое лицо, испуганно отступил, опрокинув на землю четверых из наших людей, стоящих сзади. Ему подарили еще бубенчики, маленькое зеркало, гребень и несколько стеклянных бусин, а потом отправили на сушу в сопровождении четверых хорошо вооруженных людей.

Через шесть дней наши люди, занятые заготовкой дров для эскадры, увидели другого гиганта, одетого и вооруженного, как наш первый гость, но еще выше ростом, еще лучше сложенного и с более приятными манерами. Он провел с нами несколько дней. Мы научили его произносить имя Христа, “Патер ностер”[83] и т. п., что у него получалось не хуже, чем у нас, но очень громко, и окрестили, дав имя Хуан. Капитан-генерал подарил ему рубашку, куртку, суконные штаны, колпак, зеркало, гребень, бубенцы и другие безделушки. Наш гость вернулся к своим соплеменникам, казалось, очень довольный нами.

Эти люди, — продолжает рассказчик, — питались обычно сырым мясом и сладкими кореньями “капак”, мышей поедали, даже не сняв с них шкурку. Но при этом, находясь у нас в гостях, они не стеснялись съедать каждый по полной корзинке сухарей и выпивать на одном дыхании по полведра воды. Наш капитан назвал их патагонами (что значит по-испански “большие ноги”)».

…Эскадра оставалась на этой якорной стоянке, получившей название бухта Святого Юлиана[84], около пяти месяцев. За это время здесь возник заговор с целью убийства Магеллана, преподавшего покушавшимся страшный урок. Один из руководителей заговора, Хуан де Картахена, был четвертован, другой, Луис де Мендоса, заколот кинжалом, третий, Гаспар де Кесада, был оставлен со священником, его сообщником, в стране патагонов. И другое событие — один из кораблей эскадры «Сантьяго» разбился о скалы. К счастью, экипаж и часть груза удалось спасти.

Двадцать первого октября 1520 года, когда эскадра, продолжая путь на юг, находилась, по мнению Магеллана, на 52° южной широты, а в действительности на 52°25′, с борта заметили проход, вид которого наполнил радостью сердце командора. Но весь экипаж, говорит Пигафетта, был так уверен, что это бухта, а не пролив, что никто даже не подумал бы его исследовать, если бы не интуиция и обширные знания Магеллана. И как потом оказалось, это действительно был пролив, имевший в длину 110 морских лиг, а в ширину в среднем половину лиги[85], и выходил в другое море, названное нами Тихим.