Восьмого ноября отважный авантюрист вошел в Мехико, город с трехсоттысячным населением. Монтесума, хорошо владеющий собой в этот горестный и критический момент, предстал перед победителями в паланкине[144], который несли несколько знатных горожан. При виде Кортеса, следующего первым, верхом на лошади, повелитель ацтеков сошел на землю, опираясь на плечи племянника и брата. Кортес, со своей стороны, также спешился, приветствовал императора и надел ему на шею стеклянные бусы. Потом император, отдав приказ брату проводить испанцев в приготовленные для них кварталы, вернулся в свой дворец, проходя через толпу, простершуюся перед ним, словно перед божеством.
В этих кварталах находился пышный дворец Аксаякатля[145], в котором свободно разместилась вся армия захватчиков, предварительно позаботившись об обороне. И Кортес, предполагая ловушку, запретил своим людям под страхом смерти выходить из здания. Зная, что среди тласкаланов ходят зловещие слухи о том, что Монтесума согласился допустить их в свою столицу, чтобы легче расправиться с ними, Кортес постарался, как обычно, поразить разум и воображение туземцев могуществом испанцев. Когда спустилась ночь, множество артиллерийских залпов объявили о прибытии войска его католического величества в столицу государства Анауак, принятого в испанское владение от высочайшего имени. Грохот пушек, подобный громовым раскатам, отраженный фасадами огромных зданий, рокотал над водами озера, яркие частые вспышки, возникающие внезапно в едком дыму, с опьяняющим запахом действовали устрашающе на рассудок, мешая заснуть всему городу, погрузив его в эту первую ночь в омут мистического страха.
В принципе все прошло хорошо. Испанцев радушно приняли в Мехико, и самая искренняя сердечность, казалось, царила между Кортесом и Монтесумой. Император вроде бы убедился, что имеет дело с посланцем бога Кецалькоатля, и соответственно принимал конкистадора. Прежде всего Кортес, чтобы показать свою власть над туземным вождем, решил категорически запретить употреблять в пищу человеческое мясо, что было очень разумно со стороны европейца. Затем он потребовал от Монтесумы принять вместе со своим народом католичество и водрузить огромный крест на плоской крыше большого храма, чтобы верхушка креста возвышалась надо всем городом. Это было по меньшей мере преждевременно, даже для ревностного христианина. Таково было и мнение отца Олмедо, который мягко пресек этот неуместный порыв.
На предложение принять всем народом христианскую религию Монтесума ответил просто: «Я думаю, что все боги хороши; ваш может быть таким, как вы говорите, не принося вреда моим. Они хорошо служили мексиканцам, и будет неблагодарно отречься от них».
Однако их боги были омерзительными идолами, которым приносили страшные жертвы. Как Уицилопочтли, бог войны, так и Тескатлипока, бог — создатель народа, и Кецалькоатль, бог-просветитель, хотели только человеческих жертв. Повсюду кровь текла рекой, оскверняя стены, стекая ручейками по желобам, окрашивая в красный цвет одежды безобразных жрецов, совершающих жертвоприношения! Поражали сваленные в кучу трупы, с зияющими провалами ртов, обескровленные, изуродованные, с вырезанными сердцами, которые преподносили на золотых блюдах этим страшным божествам. Повсюду жестокая ярость убийства, заклание сотен жертв, из которых выпускали кровь, а потом трупы потрошили ужасные жрецы, превратившие свои храмы в страшные бойни, один вид которых приводил в негодование даже грубых кастильских воинов!
«Запах, исходивший из этих смертоносных святилищ, — писал Берналь Диас, один из хроникеров покорения Мехико, в котором он принимал непосредственное участие, — был невыносимее, чем запах от скотобоен Кастилии!..»
По прошествии восьми дней пребывания в Мехико Кортеса начало одолевать беспокойство. После первого опьянения победой, после столь неожиданного подчинения, возможно слишком абсолютного, чтобы быть искренним, мог ли он довериться Монтесуме и огромному народу, среди которого затерялась его маленькая армия? Уйти также было невозможно из-за опасности нападения со стороны жителей, имевших подавляющий численный перевес. Впрочем, как унести огромные богатства, с которыми никто не пожелал расстаться! С другой стороны, оставаться в городе было почти так же гибельно, поскольку у мексиканцев имелось немало средств, чтобы уничтожить испанскую армию: достаточно было просто блокировать ее и лишить продовольствия.
Надо было действовать без промедления; и в этих критических обстоятельствах Кортес еще раз доказал свою изворотливость и энергию. Он без колебания принял необыкновенно дерзкое решение, которое тем не менее одно могло спасти всех, однако в случае неудачи все могло быть безвозвратно потеряно. План состоял в том, чтобы взять в заложники самого Монтесуму и удерживать его в испанском квартале, во дворце Аксаякатля.
Предлог вскоре был найден. Кортес вспомнил о тревожном послании, полученном еще в Чолуле, в котором ему сообщали о смерти Эскаланте, убитого вместе с восемью другими испанцами при защите тотонакских союзников, атакованных касиком Нотлана. Кортес, будто только что узнав эту новость, созвал своих офицеров, сообщил им ее, посвятив в свой план захвата императора, одно присутствие которого среди испанцев могло гарантировать им безопасность.
План был одобрен. На следующий день Кортес испросил аудиенции у императора, и тот без промедления принял испанца. Прослушав мессу, вероломный испанец выстроил свою армию во дворе дворца, провел ее внутрь мелкими подразделениями, и сам предстал перед императором с пятью самыми храбрыми и решительными воинами. Монтесума встретил гостя очень любезно, но Кортес, изобразив суровость на лице, рассказал о западне, в которой погибли его люди и союзники, потом, обвиняя в вероломстве касика Нотлана, возложил на Монтесуму ответственность за происшествие. Император возразил, что виновный будет немедленно вызван в Мехико и наказан, но что лично он сам ни в чем не виновен. Кортес ответил, что в его монаршьих заверениях он не сомневается, но у короля Испании нет такой уверенности.
— Что надо сделать, чтобы доказать ему мою непричастность к этому преступлению? — спросил несчастный монарх.
— Вам следует жить среди нас и доказать этим знаком доверия, что у вас никогда не было и не будет плохих намерений против подданных его католического величества.
Монтесума выразил протест; его гордость была уязвлена, он приготовился сопротивляться, выгадать время, позвать на помощь верных людей. Но дворец был во власти закованных в латы испанцев со шпагами или мушкетами в руках. И повелителю Мексики пришлось уступить окружавшим его людям, которых звали Веласкес де Леон, Сандоваль, Альворадо, Луго и де Авила, уже зарекомендовавших себя телохранителями Кортеса. Они отвели Монтесуму во дворец Аксаякатля, и его подданные даже не осмелились протестовать.
Сначала испанцы обходились с монархом почтительно. Он давал аудиенции, посылал приказы своим касикам, принимал министров, короче, внешне сохранил все свои императорские прерогативы. Это продолжалось пятнадцать дней, вплоть до того момента, пока касик Кецальпопока, который организовал восстание в Нотлане, не прибыл в Мехико в сопровождении своего сына и трех старших военачальников. Несчастные были приговорены к сожжению живьем и, узнав о своей страшной участи, заявили, что они действовали по приказу императора. Именно этого и ждал Кортес, чтобы окончательно сокрушить то, что еще могло остаться у монарха от его гордости и достоинства. Пока пять человек подвергались страшным истязаниям, он послал за Монтесумой, предъявил последнему обвинение в вероломстве и приказал заковать его в кандалы.
Отныне Монтесума стал лишь призраком властителя и марионеткой в руках Кортеса, который манипулировал им по своему желанию. Его сокровища были разделены между испанцами и их союзниками. Униженный и разоренный, император присягнул в верности королю Испании и отдал один из главных храмов, чтобы с большой помпой посвятить его христианскому Богу. Кортес сам снял с Монтесумы кандалы, сказав, что он свободен вернуться в свой дворец. Но воля мексиканского повелителя была сломлена, он отказался, предпочитая оставаться среди испанцев, не осмеливаясь предстать перед свидетелями своего отрешения от власти.