В Париже я говорил о своих планах с кардиналом Ротелли, с которым ранее познакомился в Константинополе. Он также был против публикации моей работы, под мнимым предлогом, что это будет преждевременно. «Церковь, – добавил он, – и так уже очень страдает от новой волны атеистических идей. Вы только предоставите свежую пищу клеветникам, порочащим церковную доктрину. Я говорю вам это, отстаивая интересы всех христианских конфессий».

Затем я отправился к господину Жюлю Симону. Он нашел мое сообщение интересным и порекомендовал мне попросить совета господина Ренана относительно лучшего способа публикации записей.

На следующий день я сидел в кабинете великого философа. Наш разговор закончился так: господин Ренан предложил мне доверить ему обсуждаемые записи с тем, чтобы он сделал доклад о них в Академии.

Можно представить, что это предложение было весьма заманчиво и льстило моему amour рrорrе*. Тем не менее, сославшись на необходимость повторной проверки, я забрал свой труд. Я предвидел, что если соглашусь, то приобрету лишь славу первооткрывателя летописей, в то время как прославленный автор «Vie de Jesus»** заберет себе все почести, комментируя летописи и представляя их широкой публике. Поэтому, полагая, что я сам совершенно готов опубликовать перевод летописи и снабдить его своими комментариями, я отклонил сделанное мне таким образом любезное предложение. Однако, дабы никоим образом не задеть чувствительность великого мастера, которого я глубоко уважал, я намеревался дождаться его кончины, печальное приближение которой, как я предвидел, – судя по его ослабленному состоянию, – не заставило себя ждать.

Когда случилось то, что я предвидел, я поспешил навести порядок в заметках, которые теперь публикую, оставляя за собой право подтверждать подлинность этих хроник и развивая в своих комментариях доводы, которые должны убедить нас в искренности и добросовестности буддийских составителей.

В заключение я предлагаю: прежде чем начинать критику моего сообщения, любое научное общество могло бы в относительно короткий срок снарядить научную экспедицию, имеющую своей целью исследовать эти манускрипты на месте и установить их историческую ценность.

Николай Нотович

Р.S. Во время своего путешествия я сделал значительное число весьма любопытных снимков, но, когда по приезде в Бомбей проверил негативы, то обнаружил, что все они были засвечены. Этой неудачей я обязан небрежности своего чернокожего слуги, Филиппа, которому была доверена коробка с фотографическими пластинами. Во время путешествия, сочтя ее тяжелой, он осторожно вытащил содержимое, таким образом, засветив пластины и сведя на нет мой труд.

Посему иллюстрацией моей книги я обязан исключительно великодушной помощи моего друга господина д’Овернье, который, совершив поездку в Гималаи, милостиво предложил мне подбор своих фотографий.

Во время своего пребывания в Индии мне часто случалось общаться с буддистами, и рассказанное ими о Тибете до такой степени возбудило мое любопытство, что я решил совершить поездку в эту сравнительно неизвестную страну. С этой целью я выбрал маршрут через Кашмир, место, которое давно намеревался посетить.

14 октября 1887 года я сел в поезд, наполненный солдатами, и отправился из Лахора в Равалпинди, куда и прибыл на следующий день около полудня. Немного отдохнув и изучив город, который из-за нескончаемых гарнизонов имел вид военного лагеря, я закупил вещи, которые казались необходимыми в походе по местности, где отсутствует железнодорожное сообщение.

В сопровождении моего слуги «Филиппа», негра из Пондишери, которого я взял на службу по горячей рекомендации французского консула в Бомбее, собрав свои вещи, наняв тонгу (двухколесный тарантас, запряженный пони) и, расположившись на заднем сиденье, пустился по живописной дороге, которая ведет в Кашмир.

Наша тонга довольно быстро двигалась вперед, хотя однажды нам пришлось с известным проворством пробираться через большую колонну солдат, которые, вместе с верблюдами, навьюченными поклажей, были частью отряда, возвращавшегося из лагерей в город. Скоро мы пересекли долину Пенджаба и, взобравшись по тропе, где дули никогда не стихающие ветры, вошли в лабиринты Гималаев.

Здесь началось наше восхождение, и великолепная панорама местности, которую мы только что пересекли, откатывалась назад и исчезала под нашими ногами. Солнце осветило последними лучами горные вершины, когда наша тонга весело покинула изломы, пройденные нами по гребню лесистой вершины, у подножия которой уютно расположился Мюрри – санаторий, заполненный летом семьями английских служащих, приезжавших сюда в поисках тени и прохлады.

Обычно всегда можно нанять тонгу от Мюрри до Шринагара, но по приближении зимы, когда все европейцы покидают Кашмир, перевозки временно прекращаются. Я намеренно предпринял свое путешествие в конце сезона, к большому изумлению англичан, которых встретил по дороге, ведущей в Индию, и которые тщетно пытались угадать причину подобных действий.

Дорога во время моего отъезда все еще строилась, я нанял – не без трудностей – подседельных лошадей, и вечер спустился в тот момент, когда мы начали спуск от Мюрри, который расположен на высоте 5 000 футов.

Наше путешествие по темной дороге, изборожденной промоинами от недавних дождей, было не особенно веселым, наши лошади скорее чувствовали, чем видели дорогу. Когда наступила ночь, на нас неожиданно обрушился проливной дождь, а из-за огромных дубов, росших вдоль дороги, мы окунулись в такую непроглядную темноту, что, опасаясь потерять друг друга, были вынуждены то и дело кричать. В этой абсолютной тьме мы угадывали тяжелые скалы, нависавшие почти над нашими головами, в то время как слева, невидимый за деревьями, ревел поток, воды которого должно быть струились каскадом.

Ледяной дождь пробрал нас до костей, и мы почти два часа брели пешком по грязи, когда слабый свет вдалеке возродил наши силы.

Огни в горах, однако, ненадежный маяк. Кажется, что они горят совсем близко, когда в действительности находятся очень далеко, и исчезают, чтобы вновь засиять, когда дорога поворачивает и петляет, – то влево, то вправо, вверх, вниз, – будто получая удовольствие от того, что обманывают усталого путника, который из-за темноты не видит, что его желанная цель в действительности неподвижна, а расстояние до нее каждую секунду сокращается.

Я уже оставил все надежды когда-либо добраться до света, который мы заметили, когда он неожиданно вновь возник, и на этот раз так близко, что наши лошади остановились по своей собственной воле.

Здесь я должен искренне поблагодарить англичан за предусмотрительность, с которой они построили на всех дорогах маленькие бунгало – одноэтажные гостиницы, предназначенные для заплутавших путников. Правда, не следует ожидать большого комфорта в этих полуотелях, но это вопрос маловажный для усталого путешественника, который более чем благодарен, получая в свое распоряжение сухую, чистую комнату.

Несомненно, что индусы, обслуживавшие бунгало, на которое мы набрели, не ожидали увидеть посетителей в столь поздний ночной час и в такое время года, так как они покинули это место и унесли с собой ключи, вынуждая нас выбить дверь. Оказавшись внутри, я растянулся на постели, наскоро приготовленной моим негром, – став счастливым обладателем подушки и наполовину пропитанного водой коврика, – и почти мгновенно заснул.

С первым проблеском дня, после чая и небольшой порции консервированного мяса, мы продолжили наше путешествие, купаясь в палящих лучах солнца. Время от времени мы проезжали деревни, сначала в прекрасных ущельях, затем вдоль дороги, пролегавшей через самое сердце гор. В конце концов мы спустились к реке Джхелум, воды которой быстро несутся среди скал, направляющих их течение, и между двумя ущельями, чьи края, кажется, касаются лазурных сводов гималайского неба, являющего собою пример замечательной безоблачности и чистоты.