– Бедный ребенок! Что вы там с ним делаете? Нельзя же так издеваться над детьми.

Некоторые зрительницы даже вскочили с мест и успокоились только тогда, когда Лизетт изобразила мирное посапывание засыпающего младенца, и всем стало ясно, что это трюк демонстраторов «Волшебного фонаря». Публика разразилась хохотом.

Сюжет с плачущим ребенком пользовался неизменным успехом за исключением одного случая, когда истеричная зрительница довольно больно ударила Даниэля зонтом, обвинив его в том, что тот затолкал в свой проектор младенца.

Прошел месяц с тех пор как Лизетт начала сопровождать Даниэля в турне. Однажды утром, прибыв в небольшой городок, они оказались невольными свидетелями свадьбы. Жених с невестой только что вышли из церкви, сопровождаемые шумной толпой уже с утра подвыпивших гостей, которая полностью перегородила дорогу фургону.

Даниэль взмахнул хлыстом в знак приветствия новобрачных, со счастливыми лицами смотревших на него и Лизетт.

– Счастья вам! – пожелал он.

– Будьте счастливы! – крикнула Лизетт, помахав им рукой, однако при виде счастливой пары влюбленных у нее защемило сердце – ведь такой парой могли быть они с Филиппом. На какое-то мгновение Лизетт почувствовала, что не выдержит этой муки и ее сердце разорвется на куски. Вся накопившая в ней боль, которую она сдерживала до этой минуты, вдруг выплеснулась наружу. Когда они снова тронулись в путь, Лизетт горько воскликнула:

– Я ни за что и никогда не выйду замуж! Я сбежала от бывшего жениха, потому что не вынесла измены. Для женщины брак – это конец свободе. А мой брак был бы сплошной пыткой. Я чуть не попала в ловушку. Надеюсь, этой девушке повезет больше, чем мне.

Из этих слов, которые она произнесла с такой страстью, Даниэль понял намного больше, чем из всего того, что она рассказала ему раньше. В общих чертах он представлял себе историю беглянки, но вся глубина ее отчаяния еще ни разу не проявлялась с такой силой. Повернувшись к ней, он увидел страдальческое лицо Лизетт.

– Я ей того же желаю, – тихо сказал он, – но для меня брак не существует. Когда-то в моей жизни была женщина, которая вышла замуж за моего лучшего друга. После этого тема брака для меня закрыта.

Лизетт почувствовала, что слова сочувствия здесь неуместны.

– Стало быть, у нас обоих есть основания для холостяцкой жизни, – спокойно сказала она.

Даниэль кивнул.

– Вы не первая женщина, Лизетт, которая хотела сбежать со мной. Вот почему я сначала отказал вам. Я давно расстался с романтическими представлениями о жизни, какие были у меня раньше.

Он не уточнил, каких женщин имел в виду, – тех, с которыми у него была любовная связь или простой флирт.

– Я уступил вам только потому, что ваша история не была связана со мной лично.

– Я вам благодарна за это.

Лизетт понимала, что он, безусловно, обладал мужественной красотой и сексуальной притягательностью для женщин. Однажды, когда он менял рубашку, она заметила, как играют его мускулы. После выступлений к нему нередко, извиняясь, заходили молодые, а иногда и не очень молодые женщины, чтобы выразить свое восхищение. Лизетт была рада, что у них с Даниэлем очень похожие взгляды на жизнь, что оба они – независимые и самодостаточные личности.

Случай со свадьбой сильно подействовал на нее. Она продолжала сохранять самообладание, однако накопившееся внутри напряжение только ждало случая выплеснуться наружу. Не имея возможности выплакаться, она держала все чувства глубоко в себе, и это лишь усиливало ее страдания.

Постепенно новая работа перестала быть противоядием от терзавших ее мыслей о Филиппе. Казалось, воспоминания о мачехе полностью вытеснили его образ, но теперь она все чаще вспоминала счастливые минуты, проведенные с ним. Лизетт задавала себе один и тот же вопрос: не было ли ее вины в том, что случилось. Может, ей надо было уступить его любовному натиску? Возможно, это положило бы конец его связи с Изабель? Почему она не доказала ему свою любовь? Возможно, он так и не понял, как сильно она его любит с той самой первой встречи в поезде?

Вечером, как обычно, Лизетт, надев маску, села за фортепиано и начала играть. Зрители в зале рассаживались по своим местам, и вдруг она увидела, как в зал вошел высокий молодой человек, поразительно похожий на Филиппа. У нее так задрожали руки, что она не могла пошевелить пальцами. Он меня выследил, подумала Лизетт, чтобы вернуть. Когда молодой человек повернул к ней голову, она поняла, что обозналась. Справившись с охватившим ее волнением, снова ударила по клавишам, с ужасом признавшись себе, что если бы незнакомец действительно оказался Филиппом, она, не задумываясь, бросилась бы ему в объятия.

Даниэль скоро понял, что творится с Лизетт. Она замкнулась, ушла в себя, почти не разговаривала с ним и полностью потеряла аппетит. Жгучая ярость и злость, поддерживавшие ее до сих пор, сменились ощущением униженности и тоской. Даниэль решил, что ему следует уделять ей больше внимания, почаще разговаривать, чтобы отвлечь девушку от мрачных мыслей. Он понимал, что ее бывший жених не заслуживал таких страданий. Лизетт обладала необычной красотой, удивительно привлекательными чертами лица, несмотря на бледность и ввалившиеся щеки. Казалось, она даже не догадывалась, насколько волнующей была ее походка. Глядя на длинные юбки красавицы, Даниэль томился смутными чувствами, невольно рисуя в своем воображении ее стройные ноги и изящные бедра. Его удивляло, что Лизетт вела себя как скромная, незаметная девушка, одеваясь в простенькие платьица, хотя он не мог не видеть, что ни один мужчина не проходил мимо нее не оглянувшись.

– Вы никогда не рассказывали, где вы родились и выросли, – сказал он однажды, когда они пили кофе, сидя за мраморным столиком в кафе под зеленым полосатым тентом.

Лизетт удивилась. До сих пор, не считая того случая со свадебной процессией, они говорили только о работе, обсуждали новости из газет и прочие пустяки, но никогда не затрагивали личных тем.

– Да, пожалуй, так можно сказать, – ответила девушка с легкой улыбкой. – Моя мама умерла вскоре после моего рождения, а для отца я была нежеланным ребенком. Он хотел, чтобы родился сын. Меня до одиннадцати лет воспитывала бабушка, у которой был дом в Лионе, но вскоре я потеряла и ее. Потом жила в фамильном замке с отцом и мачехой, хотя больше времени проводила в частной школе. Тогда я очень сблизилась с отцом, как будто между нами и не было той пропасти, которая образовалась после смерти мамы. Незадолго до его смерти моя мачеха родила ему сына – последний подарок, который сделала ему судьба.

– Вы прожили счастливые, насыщенные годы. Моя жизнь в отличие от вашей не так богата событиями. С тремя сестрами я вырос в большом доме в самом центре Лондона. К сожалению, мои отношения с отцом складывались довольно трудно. Он был банкиром, уважаемым человеком в лондонском Сити, но с очень консервативными взглядами и образом жизни. Он считал меня вольнодумцем. Не таким он представлял себе своего сына. Мы резко расходились с ним и в вопросе выбора профессии. Я ушел из семьи, а потом изредка виделся только с сестрами и матерью. После ее смерти отец тяжело заболел, и в последний раз мы встретились с ним незадолго до его смерти.

– А с сестрами вы встречаетесь?

Он покачал головой.

– Старшая, Анджела, вышла замуж за шотландца и переехала в Эдинбург, а две другие сестры со своими мужьями живут в Австралии. Отцовский дом продали.

– Как вас всех разбросала жизнь! – с грустью заметила Лизетт. – А у меня только один родственник. Это мой малолетний сводный брат Морис.

Лизетт любила брата. Морис действительно был очаровательным ребенком, хотя полной уверенности в том, что он родной сын ее отца, у нее не было.

– Когда я ушла из дома, он только делал свои первые шаги. А теперь… я никогда больше не увижу его.

– Кто знает? Может быть, когда он вырастет, вы снова встретитесь?

– Я бы очень хотела его увидеть. Будем надеяться на лучшее.