Может быть, они не такие старые? Я представил их себе стариками, но, возможно, трость — последствия артроскопического хирургического вмешательства, потому что профессор по выходным играет в хоккей и повредил колено. А может быть, они одного возраста с моей мамой, а владелица толстовки — их дочь, моя ровесница. Возможно, она ходит в мою школу. И даже сидит рядом со мной на биологии.

Кладу плеер в карман, наливаю воду из свистящего чайника и тут обнаруживаю, что слышу шум льющейся наверху воды.

Забыв о чае, я крадучись пробираюсь в гостиную мимо громадного развлекательного центра, потом вверх по лестнице.

Похоже, шум льющейся воды доносится из хозяйской ванной комнаты.

Кровать разобрана. На ней стеганое одеяло, расшитое розами, на стуле стопка одежды. Я беру кружевной бюстгальтер и провожу рукой по застежке.

Внезапно я замечаю, что дверь ванной приоткрыта, и в зеркале мне видно происходящее в душе.

Мой день за последние тридцать секунд стал значительно лучше.

В душе много пара, поэтому я могу рассмотреть только изгибы тела, а когда девушка поворачивается, вижу, что волосы у нее до плеч. Она что-то напевает, чудовищно фальшивя. «Повернись, — мысленно умоляю я. — Лицом».

— Чертовщина! — восклицает девушка и резко раскрывает дверь душа.

Я вижу ее руку, которая пытается нащупать полотенце на вешалке у двери. Вытирает глаза. Я, затаив дыхание, смотрю на ее плечи. На сиськи.

Продолжая щуриться, она опускает полотенце и поворачивается.

В эту секунду наши взгляды встречаются.

Люди постоянно говорят не то, что думают, но эмоционально неустойчивые, тем не менее, умудряются понимать между строк. Возьмем, например, Мими Шеек из нашей школы. Она сказала, что умрет, если Пол Макграт не пригласит ее на школьный бал, но на самом деле она не собиралась умирать — она бы просто очень расстроилась. Или, например, Тео. Иногда хлопает кого-нибудь по плечу и говорит «Иди ты!», когда на самом деле хочет, чтобы его приятель продолжал рассказ. Или когда мама бормочет «Просто отлично!», если у нас на дороге спускает шина, хотя понятно, что ничего отличного в этом нет, — только колоссальная трудность.

Возможно, когда Джесс сказала мне в воскресенье «Исчезни!», на самом деле она имела в виду что-то другое?

Мне кажется, что я умираю от спинномозгового менингита. Головные боли, слабоумие, ригидность затылка, высокая температура. У меня два симптома из четырех. Не знаю, попросить ли маму отвезти меня, чтобы взяли поясничную пункцию, или продолжать терпеть, пока не умру. Я уже собрался в письменном виде объяснить, как хочу быть одет на похоронах. Так. На всякий случай.

Еще одно столь же вероятное предположение: у меня страшно болит голова и занемела шея из-за того, что я с воскресенья — когда в последний раз видел Джесс — потерял сон.

Она не прислала заранее фотографию своего нового жилища, как обещала. Вчера я отправил ей по электронной почте сорок восемь напоминаний, ни на одно она не ответила. И позвонить ей не могу, чтобы напомнить о фотографии, потому что ее сотовый телефон до сих пор у меня.

Минувшей ночью, часа в четыре, я задался вопросом, а что сделал бы доктор Генри Ли, если улики таковы:

1. По электронной почте фотографии так и не пришли.

2. Все мои сорок восемь посланий остались без ответа.

Первая гипотеза: у Джесс за неуплату отключена электронная почта, что кажется маловероятным, потому что она связана с электронной почтой Вермонтского университета. Вторая гипотеза: она намеренно решила не общаться со мной, что означает злость или разочарование (см. выше: «Просто исчезни»). Но это бессмысленно, поскольку она сама сказала во время нашей последней встречи: я должен рассказать ей, какой урок извлек… А это означает очередную встречу.

Между прочим, я составил список уроков, которые извлек из последней нашей встречи:

1. Пицца без глютена на вкус отвратительна.

2. В пятницу Джесс в кино не пойдет.

3. Звонок ее телефона похож на птичью трель, если прикрутить громкость.

4. Марк — тупоголовый идиот. (Хотя, честно говоря, это: а) одно и то же, б) я давно об этом знаю.)

Сегодня я, находясь в таком ужасном состоянии, пошел в школу по единственной причине — мама настоит на том, чтобы я остался дома и не ходил к Джесс, а этого я допустить не мог. Я должен отдать ей сотовый. И при личной встрече я смогу узнать, почему она не отвечает на электронные послания.

Обычно в обязанность Тео входило провожать меня до городка Вермонтского университета, который находится всего в километре от школы. Он провожал меня до комнаты Джесс, которую она для меня всегда оставляла незапертой, чтобы я мог подождать, пока она освободится после занятий по антропологии. Иногда, пока жду, я выполняю домашние задания, иногда читаю газеты на ее письменном столе. Однажды я брызнулся ее духами и остаток дня ходил, а вокруг меня витал ее аромат. Потом появляется Джесс, и мы отправляемся в библиотеку, временами в студенческий совет или в кафе на Черч-стрит.

Я могу и во сне добраться до комнаты Джесс, но сегодня (когда мне на самом деле необходима помощь Тео, чтобы добраться по новому адресу) он ушел из школы, потому что заболел. Он находит меня после шестого урока и говорит, что паршиво себя чувствует и пойдет домой умирать.

«Не ходи, — говорю я. — Мама расстроится».

Моей первой реакцией было спросить его, а как же мне добраться к Джесс, если он заболел и идет домой. Но тут я вспоминаю слова Джесс, что я не пуп земли и поставить себя на место другого человека, влезть в его шкуру — часть социального взаимодействия. (Не буквально. Я не смогу влезть в шкуру Тео. У меня 50-й размер, а у него 46-й.) Поэтому я желаю Тео выздоравливать, а сам иду к школьному психологу, миссис Гренвил. Мы изучаем карту, которую нарисовала Джесс, и решаем, что мне следует сесть на автобус № 5 и выйти на третьей остановке. Джесс даже начертила маркером дорогу от автобусной остановки к ее дому.

Оказывается, карта очень подробная, пусть даже и сделана не в масштабе. Я выхожу из автобуса, поворачиваю направо у пожарного гидранта, потом отсчитываю слева шесть домов. Новое временное жилище Джесс представляет собой старый кирпичный дом, поросший плющом. Интересно, а она знает, что усики плюща прорастают сквозь известь и кирпич? Стоит ли ей рассказать? Если бы такое сказали мне, я бы по ночам лежал в постели и боялся, что на меня обвалится весь дом.

Я продолжаю нервничать, нажимая кнопку дверного звонка, потому что никогда раньше не видел этот дом изнутри, — от этого мне кажется, что кости превращаются в желе.

Никто не открывает, поэтому я иду к черному входу.

Бросаю взгляд на снег и запоминаю увиденное, но не это сейчас главное, потому что Дверь Не Заперта, а это означает, что Джесс меня ждет. Я сразу успокаиваюсь: совсем как в общежитии; я войду и буду ждать, а когда она вернется, все встанет на свои места.

Джесс только два раза сердилась на меня, и оба раза это случилось, когда я ждал ее возвращения. Первый раз — когда я вытащил из шкафа всю ее одежду и разложил вещи в соответствии с электромагнитным цветовым спектром, как свою. Второй раз — когда я сидел за ее письменным столом и заметил ошибку в вычислениях, которые она производила. Она половину задачи решила неправильно, поэтому я ошибку исправил.

Именно Тео дал мне понять, что законы насилия базируются на угрозе. Если существует настоящая опасность, есть два пути:

1. Возмездие.

2. Противодействие.

Из-за них я и попадаю в беду.

Меня отправили в кабинет директора за то, что я ударил мальчика, который бросал в меня бумажным самолетиком на уроке английского. Когда Тео уничтожил одно из проводимых мною криминалистических исследований, я отправился в его комнату с ножницами в руках и методично разрезал на кусочки его коллекцию комиксов. Однажды в восьмом классе я понял, что группа школьников смеется надо мной. Меня как будто перемкнуло, я обезумел от ярости. Забился в уголок школьной библиотеки, составил список людей, которых ненавижу, и написал, как бы я хотел, чтобы они умерли: от удара ножом в раздевалке; от взрыва бомбы, засунутой в шкафчик; от отравления цианидом, подсыпанным в диетическую колу. Как и всякий больной синдромом Аспергера, я крайне организован в одном и совершенно неорганизован в другом: эту бумажку я, к счастью, потерял. Возможно, кто-то (даже я сам) выбросил ее, но ее нашел учитель истории и отнес директору, который тут же вызвал в школу мою маму.