Не помню, сколько раз, держа в руках жетон, я вдыхал еле уловимый запах «Звездной пыли» и порывался вызвать станцию космических коммуникаций, чтобы увидеть Биату и целых триста секунд говорить с нею. У меня был заготовлен целый очерк о жизни на острове, нашем учителе, дельфинах, косатках, усатых китах, «скачках» на ракетах, моем друге Тави, желтых крабах, Пенелопе. После тщательного редактирования он занимал ровно двести пятьдесят секунд. Пятьдесят остающихся я выделил для пролога, состоящего из приветствий и междометий, и эпилога, выражающего сожаление о краткости встречи и надежд на скорое свидание. Я поражался своему таланту так емко концентрировать информацию.

Полный гордости за свой литературный шедевр, я показал его Косте.

— Здорово! — Костя небрежно пробежал глазами по строчкам. — Просто здорово! Особенно это место: «Ты бы посмотрела на Костю, стоящего между глаз Матильды». Но… — он усмехнулся, — как мало мы знаем женщин!

— Пожалуйста, не обобщай. — Я отобрал у него очерк. — Не забывай, о ком идет речь!

— Прости. Действительно, Биата необыкновенная девушка, но и она не настолько травмирована своей звездой…

Я резко прервал его и попросил оставить меня одного.

Костя пожелал мне приятных секунд, попросил в «эпилоге» передать от него привет и, ухмыляясь, вышел.

Как только за ним закрылась дверь, я решительно подошел к видеофону.

На экране вместо Биаты появилась круглолицая девушка. Она с улыбкой смотрела на меня.

— Не узнаешь старых друзей, бродяга!

— Надежда! Лунный Скиталец!

— Она самая. А я тебя сразу узнала. Забыл, как нас извлекли из контейнера?

Мы с Надей учились в школе первого цикла. Как это было давно! В те времена Надя больше походила на мальчишку и верховодила всей нашей группой. Как-то ей пришло в голову покинуть Землю и отправиться на Луну, где тогда еще строили первый астрономический городок. Ее предложение было встречено нами с восторгом. Разработан гениально простой план. Мы решили лететь в контейнерах, которые загружали строительными материалами и продуктами. Ночью пробрались на космодром, нашли ракету, возле нее груду пустых ящиков из почти невесомого пластика. Просидели в них до утра, были обнаружены роботами-контролерами и переданы в руки администрации космодрома…

— Ты сильно изменилась, я еле узнал тебя.

— Подурнела?

— Нет. На тебя приятно смотреть.

— Ты говоришь это тоном сожаления.

— Да, мне жаль нашего детства.

— Правда было хорошо? — Лицо ее раскраснелось, глаза заискрились, она стала удивительно похожа на ту Надьку, Лунного Скитальца, как ее еще долго звали в школе.

— Очень, — сказал я. — Ты что, проходишь практику вместе с Биатой?

Она покачала головой.

— Биата там, — ее тоненький пальчик поднялся вверх, — а я здесь, — пальчик опустился, — на Земле, нажимаю кнопки, но это временно, в Телецентре я промучаюсь еще недели две: обязательный труд для лиц с неустойчивыми решениями. Представь, я все еще не могу ни на чем остановиться. А ты доишь китов?

— Нет еще, это не так просто. Пока занимаюсь их косметикой.

— Как интересно!.. Ты не беспокойся, пока у спутника заняты все каналы, какие-то срочные разговоры академиков по поводу Сверхновой. Что-то она никак не может вспыхнуть. Так ты занимаешься в косметическом салоне для приматов моря? Как-нибудь расскажешь подробнее. А возможно, я сама нагряну к тебе в период раздумий о подыскании постоянной профессии. Недавно я встретилась, вот так же случайно, с Дэвисом. Помнишь, такой Длинный, печальный, ну тот, что нас закрывал в контейнерах и плакал, что остается на Земле.

— Рыжий Чарли!

— Именно! Сегодня вот так же появился, как чертик из коробочки. Ищет кости динозавров и птеродактилей в Монголии. Приглашал принять участие. Мне когда-то нравилась палеонтология. Надо обдумать этот серьезный шаг. — Она засмеялась.

Надя была очень красива. Куда девалась ее мальчишеская угловатость, презрительный прищур глаз и безапелляционность суждений. Вот никогда не думал, что ей так трудно будет найти место в жизни!

— И еще я встретила Грету Гринберг… Да, ты не знаешь ее. Мы учились с ней в театральном. Снимается в Мексике… Ну, хороших тебе снов. Целую!

Она растаяла, оставив грустное чувство, как после чтения старых писем.

Через несколько секунд на экране материализовалась комната Биаты. Не вся. Я видел только часть бледно-зеленой стены с серым успокаивающим узором. Биата стояла ко мне спиной и поправляла перед зеркалом волосы. Она повернулась ко мне и, улыбнувшись, сказала:

— Здравствуй. Я совсем заработалась. Мы столько получаем информации! Загрузили даже твоего тезку Большого Ивана. Академики сначала подняли шум, но потом сдались, и теперь самый главный электронный мозг планеты в нашем распоряжении. Ты слушаешь наши сводки?

— Иногда… У нас тоже напряженная обстановка. Я попытался было прочитать ей свой очерк, выученный наизусть, но при первой же моей фразе на лице ее отразилось такое сожаление — я, занятый такими пустяками, сравниваю в какой-то мере свою деятельность с трудом астрономов, ожидающих вспышки Сверхновой, — что я смущенно замолчал.

— Ты прости, — сказала Биата, — я стала какая-то одержимая: все, что не относится к нашей Звезде, мне кажется не заслуживающим сейчас внимания. Ты пойми, что, возможно, после вспышки Сверхновой произойдут какие-то непредвиденные изменения в мире. Возможно, трагические. Кстати, мы наблюдаем мутации бактерий под влиянием прапрачастиц. Что, если эти частицы — катализаторы, способствующие образованию нуклеиновых кислот и, следовательно, жизни?.. У тебя такое выражение, будто все, что я говорю, — откровение. Ты и в самом деле весь поглощен своими китами. И, наверно, ничего не слышал о новой элементарной частице? Это же величайшее открытие века! Это, видимо, один из «кирпичиков», и, может быть, самый первый кирпичик, из которых строится все.

— Как? — задал я глупый вопрос. Биата улыбнулась:

— Не знаю. — Она посмотрела на меня осуждающе и спросила: — Что у вас творится на Земле?

— Да все по-прежнему. Хотя я живу на воде и в воде… — начал было я самый интересный кусок из своего очерка и снова осекся.

— Именно по-прежнему. Я слежу за Землей. Все мы здесь смотрим ваши бледные программы о чем угодно, но только не о самом главном. Даже появились теоретики, вообще отрицающие возможность появления Сверхновой в нашем веке. Приводят в доказательство своих нелепых взглядов такие аргументы, что наш Вуд хватается за сердце. — Она глубоко вздохнула, и я, воспользовавшись паузой, спросил:

— Когда же все-таки она вспыхнет? Она поняла истинный смысл моего вопроса: «Когда же мы встретимся», и ответила:

— Скоро, очень скоро. Поток нейтрино почти стабилизировался. — Затем она задала кучу вопросов: — У вас хорошо? Ты доволен? Наверное, весь день на солнце и в воде? И ты дружишь с дельфинами, как Костя?

Чтобы сэкономить время, я только кивнул в ответ и спросил:

— Что, если он будет стабилизироваться еще сто лет?

Она улыбнулась:

— Ну как ты можешь! Вопрос дней, может быть часов или минут, даже мгновений! — Прищурившись, она продолжала: — Ты представь себе, для того чтобы это произошло, температура в ее ядре должна достигнуть шести миллиардов градусов! Чудовищно! Я обязательно буду на вашем острове. Костя мне так обо всем рассказал, что порой мне хочется прыгнуть к вам, забыть все на свете. Ну почему ты молчишь? Костя мне не давал слова сказать, а ты…

Я слушал, уставившись на серебристый циферблат ионных часов за спиной Биаты. Секундная стрелка неумолимо заканчивала последний круг.

Биата обернулась и сказала быстро:

— Уже. Привет Косте. Твоя «Звездная пыль» прелесть. Ею благоухает весь спутник и даже космос вокруг нас в окружении парсека…

Экран источал серо-зеленый цвет, словно впитал в себя окраску стен комнаты Биаты. Я смотрел на стекло видеофона.