Сандира, обнаженная до пояса, стояла у рабочего стола Лоулера и наблюдала, как он приготавливает стетоскоп для исследования. Она выглядела довольно неплохо: стройна, даже немного худовата; длинные руки с небольшими твердыми мускулами; груди — маленькие, округлые и далеко расположенные друг от друга. Черты ее широкого лица словно концентрировались в его центре: небольшой рот, тонкие губы, узкий нос, холодные серые глаза. Лоулер с удивлением подумал, что же такого привлекательного он поначалу нашел в ней. Бесспорно, ее внешность не имела ничего такого, что традиционно считается красивым. «Наверное, все дело в осанке Тейн, — начал строить умозаключения Вальбен, — в том, как она себя подает… Голова гордо поднята на длинной шее, выдающаяся вперед сильная челюсть, подвижные, проницательные и живые глаза. Черт возьми! Эта женщина прямо-таки пышет энергией и агрессивностью».

К своему удивлению, Лоулер обнаружил — она физически волнует его, и не потому, что ее тело сейчас наполовину обнажено, — ничего необычного в наготе, частичной или полной, не было — а из-за той энергии и силы, которую излучала Тейн.

Уже прошло много времени с тех пор, как он в последний раз увлекся женщиной. Теперь безбрачная жизнь казалась ему проще и удобнее, свободной от боли и суеты — для этого, правда, пришлось преодолеть первоначальные ощущения одиночества и пустоты. Его любовные отношения, за редким исключением, терпели фиаско. Единственный брак Вальбена, заключенный в возрасте двадцати трех лет, продержался меньше года. Все, что последовало за ним, имело фрагментарный, случайный и весьма непродолжительный характер.

Но легкая вспышка возбуждения быстро прошла. Через мгновение он снова стал только врачом, осматривающим больную, — доктором Лоулером.

— Откройте рот, — попросил он. — Так… Шире, шире.

— Не получается.

— Ну, а вы все-таки постарайтесь.

Она выполнила его просьбу.

У Лоулера имелась небольшая трубка с лампочкой на конце — устройство, доставшееся ему от отца. Там была крошечная батарейка, которую приходилось перезаряжать через каждые несколько дней. Вальбен просунул сие примитивное приспособление в горло Сандиры и начал детальный осмотр.

— Ну? Все в «красных нитях»? — поинтересовалась она, когда доктор закончил свои манипуляции.

— Не похоже… Просто небольшое воспаление в области надгортанника. Словом, ничего особенного.

— А что такое «надгортанник»?

— Своеобразный клапан, защищающий ваши голосовые связки. Совсем не то, о чем стоит беспокоиться.

Он приставил стетоскоп к ее груди и принялся внимательно прослушивать легкие.

— Вы слышите, как там прорастают «красные нити»?

— Ш-ш-ш…

Лоулер медленно перемещал цилиндр прибора по твердому и плоскому участку между холмиками грудей, выслушивая сердце, а затем переместил стетоскоп на поверхность грудной «клетки.

— Я пытаюсь уловить шумы, свидетельствующие о воспалении перикардия, — пояснил Вальбен, — то есть «сумки», в которой помещается сердце. Кроме того, стараюсь определить шумы в легких… Сделайте глубокий вдох и не выдыхайте. Постарайтесь не кашлять.

Сразу же — и это в порядке вещей — у нее начался новый приступ. Лоулер не отнимал трубки стетоскопа от ее груди, несмотря на кашель. Любая информация пригодится в том или ином случае. Постепенно приступ закончился, лицо Сандиры вновь побагровело — она выглядела измученной и страдающей.

— Извините, — еле слышно произнесла Тейн. — Когда вы попросили не кашлять, ваши слова прозвучали, словно сигнал, и я…

Она снова зашлась в кашле.

— Не волнуйтесь… Полегче, полегче…

На этот раз приступ закончился быстро. Он внимательно выслушивал легкие, кивал и снова выслушивал. Все выглядело вполне нормально.

Но Лоулер никогда раньше не сталкивался со случаями заражения грибком-убийцей. Единственное, что знал Вальбен об этом, сводилось к услышанному от отца и от врачей с других островов. «Можно ли с помощью стетоскопа, — думал он, — распознать признаки этого заболевания?»

Лоулер прослушал ее легкие со спины, затем попросил поднять руки и пропальпировал бока, стараясь обнаружить хоть какие-то признаки патологических изменений. При этом она корчилась и подергивалась, словно от щекотки.

Вальбен взял кровь для анализа и отправил Сандиру за ширму, чтобы получить мочу на исследование. У него имелся своеобразный микроскоп, изготовленный руками Свейнера. Его разрешающая способность была невелика, но все-таки этот примитивный прибор давал возможность проводить лабораторные анализы. Ведь, в конце концов, он знал так мало.

Его пациенты являлись для Лоулера повседневным укором в недостаточном профессионализме. Большей частью в своей работе он шел путем проб и ошибок. Его познания в медицине представляли собой жалкую смесь из наследия прославленного доктора Бернета Лоулера, его отца, отчаянных догадок и предположений, из опыта, накопленного в результате тяжкого труда и за счет здоровья и жизней пациентов. Лоулеру едва исполнилось двадцать шесть, когда умер его отец. К этому времени Вальбен постиг только азы медицинского искусства, но пришлось принять на свои плечи тяжелую ношу единственного врача на Сорве. Нигде на Гидросе не существовало возможности получить настоящую врачебную подготовку, не говоря уже о современных медицинских инструментах, не было лекарств, кроме тех, которые Вальбен сам составлял и добывал из морских организмов, своего воображения и молитв. Во времена его покойного знаменитого отца на Санрайзе существовала какая-то благотворительная организация, иногда перебрасывавшая на планету посылки с медикаментами и оборудованием, но сии «подарки» были немногочисленны и редки. Их приходилось распределять между множеством островов. Но это происходило так давно! Населенная часть Галактики представляла собой огромный мир. О людях на Гидросе, вернее, небольшой горстке мужчин и женщин, с течением времени просто стали забывать.

Лоулер делал все возможное в своей области, но этого оказалось просто недостаточно, хотя он и стремился к совершенству, пусть и относительному. Когда у него появлялась возможность, Вальбен стремился получить консультацию у врачей с других островов, надеясь чему-нибудь научиться у коллег. Их познания в медицине были не менее туманны и немногим более профессиональны, нежели его собственные, но он понял, что иногда в ходе подобного обмена незнаниями и недоумениями могла родиться искра истинного понимания. Иногда…