Воспоминания обрушились на Лоулера, грозя затопить мощным потоком. Вот возникла призрачная фигура его матери… Появились его братья: этот, который умер совсем юным, и тот, что ушел в море и навсегда исчез с Сорве и из жизни Вальбена. Вспомнился отец, неутомимый, величественный, отчужденный, всеми почитаемый, постоянно наставляющий его в вопросах медицины тогда, когда ему так хотелось поплескаться в заливе; в памяти всплыли те дни далекого детства, совсем не походившего на счастливое (так много в нем было тяжелых и мрачных часов занятий, лишавших его обычных для мальчишек игр и развлечений).

«Когда-нибудь ты сам станешь врачом, — постоянно твердил ему отец, — обязательно станешь!»

А вот его жена — Мирейль — поднимается на борт Морвендирского парома…

Время пошло в обратную сторону. Удар колоколов незримого часового механизма — и перед ним тот день, когда он совершил путешествие на остров Тибейр.

Удар — и вот Лоулер вместе с Нестером Янезом убегает, задыхаясь от смеха и ужаса, от разъяренной самки джилли, в которую они бросали яйцами гинзо.

Удар — и перед ним делегация людей с вытянутыми от горя лицами. Они сообщают ему о смерти отца. Теперь Вальбен должен по праву занять его место и начать самостоятельную медицинскую практику.

Удар — и к нему возвращается то мгновение, когда он впервые узнал, как происходит рождение ребенка.

Удар — и вот Вальбен, пьяный до умопомрачения, танцует на самом верху приливного вала в разгар Ночи Трех Лун с Нико и Нестором Лионидисом, с Мойрой, Милой и Квиггом… Молодой, веселый…

Вся его жизнь, все сорок с небольшим лет, проведенных на Сорве, проплывали перед ним сейчас в яркой ретроспективе. Часы памяти отстукивали «тик-так, тик-так»…

«Да, я действительно хорошо прогуляюсь по прошлому до того, как встанет солнце, — подумал Лоулер. — Пройдусь с одного конца острова до другого… Да, кстати, неплохо бы наведаться в свой ваарг, прежде чем отправиться на прогулку… Зачем? А черт ее знает!.. Но надо…»

Проходя через низкий вход своего жилища, Вальбен за что-то зацепился ногой и растянулся на полу да так и остался лежать до самого рассвета, пока лучи утреннего солнца не разбудили его.

Какое-то мгновение Лоулер не мог вспомнить, что он говорил и делал прошлой ночью, но потом все вернулось: объятия джилли (запах, напомнивший ему об этом эпизоде, еще не улетучился), затем — Делагард, бренди, потом еще бренди, перспектива путешествия на Вельмизе или куда там еще… Всплыло в памяти и это странное мгновение восторга при мысли, что можно покинуть остров.

«Неужели все происходило на самом деле? — с каким-то радостным испугом подумал Вальбен. — Да. Да!.. Теперь я трезв, но восторг и восхищение не покинули меня. Но, Боже мой, голова!.. Какое же количество бренди удалось влить в меня Дела гард у?»

Высокий детский голосок зазвенел у входа в ваарг.

— Доктор! Доктор! Я ушиб ногу.

— Одну секунду, — хрипло ответил Лоулер, собираясь с мыслями и готовясь начать свой рабочий день, один из последних рабочих дней на Сорве.

Сегодня в общественном центре состоялось собрание. Люди обсуждали сложившуюся ситуацию. Там стояла духота от испарений множества тел, остро пахло потом.

Страсти накалились до предела.

Лоулер сидел в дальнем углу, рядом с дверью, на своем обычном месте. Отсюда он видел практически все.

Делагард не пришел, отговорившись неотложными делами на верфи: он ждал известий со своих кораблей, находившихся в море.

— Я думаю, все это — ловушка, — сказал Данн Хендерс. — Наше пребывание здесь просто надоело джилли, но они не хотят пачкать руки и стремятся силовыми методами заставить нас выйти в море, где морские леопарды быстренько все обтяпают за них.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Нико Тальхейм.

— Мне известно ровно столько же, как и тебе. Я просто строю предположения… пытаюсь понять, почему джилли заставляют нас покинуть остров из-за столь тривиальной вещи, как три мертвых ныряльщика.

— Три мертвых ныряльщика — не так уж и тривиально! — откликнулась Сандира. — Не забывайте — мы говорим о разумных существах!

— Разумных? — насмешливо переспросил Даг Тарп.

— Да, разумных! И будь я на месте двеллеров, у меня бы тоже появилось желание избавиться от этих убийц.

— Ну, как бы там ни было… — произнес Хендерс. — Если аборигенам удастся нас отсюда вышвырнуть, то, скажу я вам, весь этот треклятый океан восстанет против людей с Сорве, как только мы оторвемся от берега. И не просто так… Ведь джилли контролируют всех обитателей моря. Это прекрасно все знают. Они воспользуются этой возможностью, чтобы стереть с лица Гидроса надоевших им людей.

— А если мы просто не позволим аборигенам вышвырнуть нас отсюда? — спросил Дамис Сотелл. — Начнем бороться…

— Бороться?! — перебил его Бамбер Кэдрелл. — Как? С кем и чем? Ты сошел с ума, Дамис.

Они оба являлись капитанами паромов, людьми, твердо стоявшими на ногах и уверенными в себе, друзьями с детских лет. Но сейчас моряки смотрели друг на друга тупыми, ненавидящими глазами смертельных противников.

— Сопротивление, — провозгласил Сотелл. — Партизанская война.

— Мы проберемся на их край острова, похитим все, что кажется ценным из их священных зданий, — предложил Нимбер Танилинд, — и не отдадим до тех пор, пока они не разрешат остаться на Сорве.

— Господи! Вы говорите, словно идиоты! — возмутился Кэдрелл.

— Согласен с вами, — вставил словечко в разговор Нико Тальхейм. — Похищение их амулетов ничего не даст нам. Вооруженное сопротивление — вот выход, как верно заключил Дамис. Партизанская война — это правильно… Пусть кровь джилли зальет улицы, пусть она течет до тех пор, пока они не согласятся отменить свой ультиматум о нашем изгнании. На этой планете аборигены даже не представляют себе, что такое война. Джилли не поймут наших действий, когда мы приступим к ведению боевых действий.

— Шаликомо, — произнес кто-то из задних рядов. — Вспомните, что там произошло.

— Да, Шаликомо, — поддержал высказавшегося другой голос. — Они перебьют нас точно так же, как уничтожили людей там. Мы ничего, черт побери, не сможем сделать, чтобы остановить их.