Автомобиль Гюнвальда Ларссона стоял на Тегнергатан возле дома номер сорок. Мартин Бек взглянул на часы и толкнул входную дверь.

Было двадцать минут четвертого. Это означало, что Гюнвальд Ларссон, который всегда старается быть точным, уже двадцать минут находится у фру Асарсон. И к этому времени он наверняка уже успел выведать все о жизни директора Асарсона, начиная с первого класса школы.

Методика допросов Гюнвальда Ларссона опиралась на правило начинать с самого начала и продвигаться вперед шаг за шагом. Эта методика могла, конечно, оказаться эффективной, но частенько она была всего лишь изматывающей и скучной.

Дверь квартиры открыл мужчина средних лет, одетый в темный костюм и при галстуке серебристого цвета. Мартин Бек назвал себя и показал служебный жетон. Мужчина протянул руку.

— Туре Асарсон, — представился он. — Я брат… умершего. Входите. Ваш коллега уже здесь.

Мужчина подождал, пока Мартин Бек повесит пальто, и вошел впереди него в широкую раздвижную дверь.

— Дорогая Мерта, это комиссар Бек.

Гостиная была большая и довольно темная. На низкой золотистой кушетке длиной не меньше трех метров сидела худощавая женщина в черном трикотажном костюме, с бокалом в руке. Она поставила бокал на стоящий возле кушетки низенький черный столик с мраморной столешницей и подала Мартину Беку руку, изогнув ладонь так, словно ждала поцелуя. Мартин Бек неловко пожал безвольные пальцы и пробормотал:

— Примите мои соболезнования, уважаемая фру.

По другую сторону мраморного столика стояли три низких розовых кресла, в одном из которых с довольно странным выражением лица сидел Гюнвальд Ларссон. Только тогда, когда Мартин Бек после любезного кивка хозяйки сам уселся в такое же кресло, он понял, что угнетает Гюнвальда Ларссона.

Дело в том, что конструкция кресла вынуждала сидящего принять горизонтальное положение, а было бы несколько странно проводить допрос лежа. Гюнвальд Ларссон сложился, как перочинный ножик, что требовало значительных усилий. Лицо у него было красным, он зло глядел на Мартина между торчащих перед ним, как альпийские вершины, колен.

Мартин Бек сначала поджал ноги влево, потом вправо, после чего попытался скрестить их и убрать под кресло, однако оно оказалось слишком низким. В конце концов он улегся в той же позе, что и Ларссон.

Вдова за это время успела опорожнить бокал и подала его деверю для того, чтобы он снова его наполнил. Деверь испытующе поглядел на нее и принес с ночного столика графин и чистый бокал.

— Позвольте предложить вам бокал шерри, комиссар, — сказал он.

Прежде чем тот успел отказаться, он наполнил бокал и поставил перед Мартином Беком.

— Я как раз спрашивал фру Асарсон, знает ли она, почему ее муж в понедельник вечером ехал в том автобусе, — сказал Гюнвальд Ларссон.

— А я ответила вам то же самое, что сказала субъекту, который был настолько бестактен, что принялся задавать вопросы о моем муже через секунду после того, как сообщил о его смерти. Не знаю.

Она сделала движение бокалом в направлении Мартина Бека и осушила его одним глотком. Мартин Бек попытался дотянуться до своего бокала, но промахнулся и снова упал в кресло.

— А вам известно, где ваш муж был раньше в тот вечер? — спросил он.

Хозяйка поставила бокал, взяла из стоящей на столе зеленой стеклянной шкатулки сигарету с оранжевой гильзой и золотым фильтром, размяла ее в пальцах, несколько раз постучала ею по крышке шкатулки и подождала, пока деверь подаст ей огонь. Мартин Бек заметил, что она не вполне трезва.

— Да, известно, — сказала она. — Он был на собрании. В шесть часов мы пообедали, потом он переоделся и около семи ушел.

Гюнвальд Ларссон вынул листок бумаги и авторучку. Ковыряя ею в ухе, он спросил:

— На собрании? Каком именно и где?

Асарсон посмотрел на невестку и, поскольку она не отвечала, пришел ей на выручку.

— На собрании кружка под названием «Верблюды». Кружок состоит из девяти членов, которые дружат со времен совместной учебы в морской школе кадетов. Они обычно собирались у директора Шёберга на Нарвавеген.

— «Верблюды», — с подозрением повторил Гюнвальд Ларссон.

— Да, — объяснил Асарсон, — они обычно приветствовали друг друга словами: «Как дела, старый верблюд?», отсюда и название «Верблюды».

Вдова бросила на деверя критический взгляд.

— Это содружество на идеологической основе, — сказала она. — Они занимаются благотворительной деятельностью.

— Вот как? — произнес Гюнвальд Ларссон. — Какой именно, к примеру?

— Это тайна, — ответила фру Асарсон. — Даже мы, жены, об этом не знаем.

Мартин Бек, ощущая на себе взгляд Ларссона, спросил:

— Вам известно, в котором часу директор Асарсон ушел с Нарвавеген?

— Известно. Я не могла уснуть и около двух встала, чтобы сделать глоточек на ночь. Тут я увидела, что Гесты еще нет дома, и позвонила Винтику, они так называют директора Шёберга, и Винтик сказал мне, что Геста ушел около половины одиннадцатого.

Она замолчала и положила сигарету.

— Как вам кажется, куда ваш муж ехал в автобусе маршрута № 47? — спросил Мартин Бек.

Асарсон испуганно посмотрел на него.

— Естественно, он ехал к какому-нибудь клиенту. Мой муж был очень энергичным и много работал в фирме. Туре ее совладелец. Нередко мужу приходилось заниматься делами фирмы даже по ночам. Например, когда кто-нибудь приезжал из провинции и должен был только на одну ночь остановиться в Стокгольме и… — Она замолчала, подняла свой пустой бокал и принялась вертеть его в руке.

Гюнвальд Ларссон был занят тем, что делал записи на листке бумаги. Мартин Бек выпрямил ногу и помассировал колено.

— У вас есть дети? — спросил он.

Фру Асарсон подвинула бокал деверю, чтобы тот его наполнил, однако деверь не глядя поставил бокал на ночной столик. Она окинула его обиженным взглядом, с трудом поднялась и стряхнула с юбки пепел.

— Нет, комиссар Пек. Мой муж, к сожалению, не смог подарить мне детей.

Она около минуты глядела горящими глазами в какую-то точку за левым ухом Мартина Бека. Несколько раз моргнула, потом посмотрела на него самого.

— Ваши родители американцы, герр Пек? — спросила она.

— Нет, — ответил Мартин Бек.

Гюнвальд Ларссон по-прежнему писал. Мартин Бек вытянул шею и заглянул в листок. Он был покрыт изображениями верблюдов.

— Прошу прощения, комиссар Пек и Ларссон, мне нужно уйти, — сказала фру Асарсон и неуверенным шагом направилась к двери. — До свидания, мне было очень приятно, — заплетающимся языком пробормотала она и закрыла за собой дверь.

Гюнвальд Ларссон спрятал авторучку и листок с намалеванными верблюдами, выкарабкался из кресла и спросил, не глядя на Асарсона:

— С кем он спал?

— С Эйвор Ольсон, она работает в офисе фирмы, — ответил Асарсон, бросив быстрый взгляд в сторону закрытой двери.

Вряд ли можно было сказать что-нибудь хорошее о той неприятной среде.

Как и следовало ожидать, вечерние газеты раскопали историю со Шверином и изложили ее в обширных репортажах, нашпигованных подробностями и саркастическими намеками в адрес полиции.

«Расследование зашло в тупик. Полиция втихомолку спрятала главного свидетеля. Полиция бессовестно обманула прессу и общественность».

«Если пресса и Великий Детектив — Общественное Мнение — не получают точной информации, то каким образом полиция может рассчитывать на их помощь?»

Единственная вещь, о которой не упоминали газеты, была смерть Шверина, однако это объяснялось, по-видимому, лишь длительностью процессов набора и печати.

Каким-то образом им также удалось разнюхать горькую правду о неудовлетворительном состоянии места преступления, когда туда прибыли специалисты из Института судебной экспертизы.

«Драгоценное время было упущено!»

К несчастью, групповое убийство совпало с запланированным несколько недель назад обыском киосков и табачных лавочек с целью обнаружить порнографическую литературу, оскорбляющую общественную мораль.