Монссон вытаращил на него глаза.

Мартин Бек подошел к Меландеру и взял зеленую книжку.

— Я хочу почитать это в спокойной обстановке, — сказал он. — Без остроумных комментариев.

Он направился к двери, однако его остановил Монссон, который вынул зубочистку изо рта и спросил:

— Что я должен делать?

— Не знаю. Спроси у Колльберга, — коротко ответил Мартин Бек и вышел.

— Можешь сходить побеседовать с домохозяйкой, у которой жил тот араб.

Он написал на листке бумаги фамилию и адрес и протянул листок Монссону.

— Что происходит с Мартином? — спросил Гюнвальд Ларссон. — Почему у него такой кислый вид? Колльберг пожал плечами.

— Наверное, у него есть на то свои причины, — ответил он.

Монссону понадобилось добрых полчаса, чтобы добраться до Норра-Сташенсгатан при таком интенсивном уличном движении. Когда он поставил машину напротив дома № 48, было начало четвертого и уже почти стемнело.

В этом доме было два жильца с фамилией Карлсон, однако Монссон без труда вычислил того, кто ему нужен.

К двери было прикноплено восемь картонок с фамилиями. Две из них были напечатаны, остальные — написаны от руки разными почерками. На всех картонках были иностранные фамилии. Фамилии Мохаммеда Бусси среди них не оказалось.

Монссон позвонил. Дверь открыл мужчина с черными усиками, в мятых брюках и майке.

— Фру Карлсон дома? — спросил Монссон.

Мужчина продемонстрировал в улыбке ослепительно белые зубы и развел руками.

— Фру Карлсон нет в дом, — ответил он на ломаном шведском языке. — Она скоро будет.

— Я подожду ее, — сказал Монссон, входя в прихожую.

Он расстегнул плащ и посмотрел на улыбающегося иностранца.

— Вы знали Мохаммеда Бусси, который здесь жил?

Улыбка на лице мужчины мгновенно исчезла.

— Да, — ответил он. — Это было ужасно. Ужасно. Мохаммед быть мой друг.

— Вы тоже араб? — спросил Монссон.

— Нет, турок. А вы тоже иностранец?

— Нет, — ответил Монссон. — Я швед.

— О, я решил, что вы иностранец, потому что вы чуть-чуть запинаетесь.

Монссон строго посмотрел на него.

— Я полицейский, — объяснил он. — Мне хотелось бы немного осмотреться здесь, если позволите. Дома есть еще кто-нибудь, кроме вас?

— Нет, только я. У меня выходной.

Монссон огляделся по сторонам. Прихожая была темная, длинная и узкая, здесь стояли плетеный стул, столик и металлическая вешалка. На столике лежали газеты и несколько писем с иностранными марками. Кроме входной, в прихожую выходило еще пять дверей, в том числе одна двойная и две маленьких дверки, очевидно, в туалет и кладовку.

Монссон подошел к двойной двери и открыл одну створку.

—  — Личная комната фру Карлсон, — испуганно сказал мужчина в майке. — Вход запрещен.

Монссон заглянул в комнату, уставленную мебелью и служащую, вероятнее всего, спальней и гостиной одновременно.

Следующая дверь вела в кухню. Большую и хорошо оборудованную.

— Запрещено ходить в кухню, — сказал стоящий за спиной Монссона турок.

— Сколько здесь комнат? — спросил Монссон.

— Комната фру Карлсон, кухня и наша комната, — сказал турок. — Еще туалет и кладовка.

Монссон нахмурил брови.

— Значит, две комнаты и кухня, — уточнил он для себя.

— А сейчас смотреть на нашу комнату, — сказал турок, открывая дверь.

Комната была размерами приблизительно пять на шесть метров.[8]

Два окна выходили на улицу, на них были обвисшие выцветшие занавески. Вдоль стен стояли разные кровати, а между окнами — топчан, обращенный изголовьем к стене.

Монссон насчитал шесть кроватей. Две были не застелены. Везде валялись обувь, предметы одежды, книги и газеты. В центре комнаты стоял белый лакированный стол в окружении пяти разнокалиберных стульев. Меблировку дополнял высокий комод из темного дерева с выжженными на нем узорами, стоящий наискосок у одного из окон.

В комнате было еще две двери, кроме входной. Перед одной из них стояла кровать; значит эта дверь наверняка вела в комнату фру Карлсон и была заперта. За другой дверью находилась кладовка, набитая одеждой и чемоданами.

— Вас живет здесь шестеро? — спросил Монссон.

— Нет, нас восемь, — ответил турок. Он подошел к кровати, стоящей перед дверью, и выдвинул из-под нее еще один матрац, одновременно показав на другую кровать. — Две раздвигаются, — сказал он. — Мохаммед спал на той кровати.

— А на остальных семи кто? — спросил Монссон. — Турки?

— Нет, три турка, два… нет, один араб, два испанца, один финн и новенький, грек.

— Едите вы тоже здесь?

Турок быстро прошел к противоположной стене, чтобы поправить подушку на одной из кроватей. Монссон успел заметить раскрытый порнографический журнал, прежде чем его прикрыла подушка.

— Извините, — сказал турок. — Тут немного… не так хорошо убрано. Едим ли мы здесь? Нет, готовить еду запрещено. Запрещено ходить в кухню, запрещено иметь электрическую плитку в комнате. Не разрешается варить еду и кофе.

— А сколько вы платите?

— По триста пятьдесят крон с человека.

— В месяц?

— Да. Каждый месяц триста пятьдесят крон.

Турок кивал головой и почесывал темные, жесткие, как щетина, волосы в вырезе майки.

— Я очень хорошо зарабатываю, — сказал он. — Сто семьдесят крон в неделю. Я вагоновожатый. Раньше я работать в ресторане и не зарабатывать так хорошо.

— Вы не знаете, у Мохаммеда Бусси были какие-нибудь родственники? — спросил Монссон. — Родители, братья и сестры?

— Не знаю. Мы были хорошие друзья, но Мохаммед не говорит много. Он очень боялся.

Монссон, глядящий в окно на кучку замерзших людей, которые ждали на остановке автобус, обернулся.

— Боялся?

— Нет, нет, не боялся. Как это сказать? Он был не храбрый.

— Ага, понятно, несмелый, — сказал Монссон. — И долго он здесь жил?

Турок сел на топчан, стоящий между окнами.

— Не знаю. Я приехал сюда прошлый месяц. Мохаммед уже жил здесь.

Монссон потел в утепленном плаще. Воздух был тяжелым от испарений восьми обитателей комнаты.

Он неожиданно затосковал по Мальмё и своей уютной квартирке, на Регементсгатан. Монссон достал из кармана последнюю зубочистку и спросил:

— Когда вернется, фру Карлсон?

Турок пожал плечами.

— Не знаю. Скоро.

Монссон с зубочисткой во рту уселся за круглый стол и принялся ждать.

Через полчаса он выбросил в пепельницу остатки изжеванной зубочистки. Появились еще два жильца фру Карлсон, однако сама хозяйка все еще отсутствовала.

Вновь прибывшие оказались испанцами, и так как их запас шведских слов был невероятно мал, а запас испанских слов у Монссона вообще равнялся нулю, то он вскоре отказался от попытки допросить их. Ему удалось выяснить лишь то, что одного из них зовут Рамон, а другого — Хуан, и что они работают мойщиками посуды в кафе самообслуживания.

Турок лежал на топчане и лениво перелистывал немецкий еженедельник. Испанцы оживленно разговаривали, готовясь к вечерним развлечениям, составной частью которых должна была быть девушка по имени Керстин; она-то и была главной темой их беседы.

Монссон взглянул на часы. Он решил ждать до половины шестого и ни минутой дольше.

Фру Карлсон пришла, когда до половины шестого оставалось две минуты.

Она усадила Монссона на свой роскошный диван, угостила его вином и принялась сетовать на невыносимую жизнь домовладелицы, у которой есть квартиранты.

— Одинокой бедной женщине не очень приятно, когда у нее в доме полно мужчин, — говорила она. — И к тому же иностранцев. Но что еще остается делать бедной несчастной вдове?

Монссон быстро сосчитал. Несчастная вдова загребала почти три тысячи в месяц от сдачи комнаты.

— Этот Мохаммед, — сказала она, — остался должен мне за прошлый месяц. Не могли бы вы как-нибудь уладить это дело? У него ведь были деньги в банке.