Совета своего Друга Оболенский послушался. Он знал, что Охотников высоко ставит вопросы чести, но раз он считает, что необходимо мириться, значит так и нужно. Николай Оболенский протянул Паркеру руку.

— Ура! — закричали офицеры. — Мир! Мир!

Посидев еще немного, Николай с Охотниковым откланялись. Они быстро пересекли опустевшие улицы города и вышли к гавани. Оба молчали. Спор с надменным английским офицером вызвал в душе Николая целую бурю самых противоречивых чувств.

И, точно угадывая его мысли, Охотников тихо проговорил:

— Долг каждого честного человека стараться сделать свою страну просвещенной и счастливой…

Николай вспомнил далекий, холодный Петербург, брата Сергея, его слова о родине, зажатой в железные тиски самодержавия, и тоскливая жалость к своему любимому краю наполнила его сердце.

Волны океана, облитые рассеянным лунным светом, тускло блестели. Словно злясь и жалуясь одновременно, они налетали на берег и, урча, откатывались назад.

А за океанской далью как будто виделся далекий берег родной страны — суровой, угрюмой, но дорогой и желанной сердцу.

Наняв рыбачью лодку, Оболенский и его друг добрались до своего фрегата. “Аврора” мирно покачивалась на волнах.

— Кто едет? — сурово окликнул часовой.

— Свои! — обрадовавшись родному голосу, ответил Оболенский. — Свои, братец!

Чуть свет на “Авроре” начался трудовой день: матросы меняли порванные снасти, плели канаты, осматривали и исправляли обшивку фрегата. До завтрака ничто не нарушало размеренного хода работ.

Но после завтрака с мостика раздался голос вахтенного матроса:

— Шлюпки с правого борта!

Дежурный офицер посмотрел в подзорную трубу и побежал к капитану.

Изыльметьев сидел в своей каюте и внимательно рассматривал карту и лоцию Тихого океана.

— Господин капитан! — вытянувшись, отрапортовал офицер. — К нам подъезжают шлюпки с английскими моряками. На первой — командующий английской эскадрой адмирал Прайс.

Изыльметьев поднялся, потом несколько минут сосредоточенно обдумывал, как принять высокого гостя, и наконец приказал:

— Все работы на корабле прекратить. Песенникам собраться на юте. Всем офицерам надеть парадную форму и выстроиться на палубе.

После ухода офицера капитан спрятал в стол карты и лоцию, надел форменный сюртук, прицепил шпагу и вышел на палубу.

Три шлюпки с гостями быстро приближались к фрегату. Уже отчетливо были видны лица английских офицеров, знаки различия.

— Приготовить трап, принять шлюпки! — раздалась команда.

Первая шлюпка пришвартовалась, и на палубу поднялся адмирал Дэвис Прайс. Ему было на вид около пятидесяти лет. Несмотря на тучность, он легко и ловко нес свое высокое, сильное тело. Лицо у него было несколько удлиненное, обветренное, со множеством мелких морщинок возле глаз и в уголках рта.

Вслед за адмиралом поднялись на палубу и другие английские офицеры. Среди них был и Паркер.

Капитан Изыльметьев, сделав несколько шагов навстречу гостю, отдал ему, как старшему в звании, воинскую честь, представился.

Адмирал Дэвис Прайс протянул руку. Последовало краткое рукопожатие. Потом капитан представил Прайсу своих офицеров. С каждым из них Прайс здоровался за руку и невнятно бормотал какую-то фразу.

Изыльметьев пригласил гостей в кают-компанию, где уже был накрыт стол.

Офицеры заняли места. Изыльметьев поднял первый тост за гостей. За этим тостом последовали и другие. После первых бокалов вина беседа за столом стала оживленней, горячей.

— В океане мы встретили китобойное судно, — заговорил Прайс. — Оно шло от берегов вашей Камчатки. Капитан рассказывает прямо чудеса: в русских водах он видел, огромные стада, китов. Это правда, капитан?

— Да, богатства там нетронутые, — осторожно ответил Изыльметьев.

— Капитан китобоя, между прочим, рассказывал о порте Петропавловск на Камчатке. Если верить ему, это пока еще большая деревня, неустроенное поселение.

Изыльметьев мельком скользнул взглядом по лицу адмирала, насторожился.

— К сожалению, никак не могу удовлетворить ваше любопытство: давненько в тех местах не бывал. И может статься, там уже многое изменилось.

Потом Прайс любезно спросил капитана, как долго он собирается пробыть в Кальяо. Изыльметьев ответил, что фрегат получил серьезные повреждения и стоянка продлится довольно длительное время. Прайс выразил готовность помочь произвести починку фрегата. Изыльметьев поблагодарил, но от помощи вежливо отказался.

В свою очередь, он спросил адмирала, чем объяснить такое большое скопление иностранных судов в порту Кальяо, почему они так усиленно проводят ученья; разве в этом есть срочная необходимость?

— На море всегда надо ожидать бури, — с улыбкой сказал Прайс.

Изыльметьев с ним охотно согласился и подтвердил, что долг военного человека — всегда быть готовым к войне.

— А вы, русские, сейчас готовы к войне? — спросил адмирал.

Изыльметьев, спокойно выдержав взгляд Прайса, ответил:

— Мы всегда готовы умереть за отечество.

— Умереть? — переспросил адмирал Прайс. — Есть ведь и другие выходы.

— Какие именно?

— При трудных обстоятельствах всегда есть возможность сдаться на милость победителя. Сам великий полководец Наполеон говорил, что сложить оружие к ногам сильнейшего не есть признак трусости, а признак благоразумия и воинского этикета.

— Русский человек знает один этикет: защищать родину до последнего вздоха.

Прайс задержал на нем свой взгляд и усмехнулся:

— Бессмысленное упорство не есть доблесть.

— Любовь к отечеству — чувство весьма осмысленное и благородное. Оно и придает русскому человеку железную стойкость…

На другом конце стола Паркер вел беседу с русскими офицерами. Он был очень любезен с Оболенским и ничем не давал повода думать, что помнит о стычке в харчевне.

Время шло. Гости продолжали сидеть за столом. Из капитанских запасов на стол подали уже не одну бутылку хорошего вина, выкурили много сигар.

Изыльметьев пригласил гостей послушать пение матросов. Англичане охотно согласились.

Но песни, как видно, заинтересовали не всех гостей.

Офицер Паркер со скучающим видом бродил по палубе фрегата, осматривал паруса, снасти, потом попытался спуститься в трюм.

Николай Оболенский довольно решительно остановил его:

— Что вас интересует, сударь?

Паркер любезно осклабился:

— Я желал бы осмотреть повреждения, полученные фрегатом во время плавания. Мы можем оказать вам помощь в ремонте.

— Одну минуту… Я должен спросить разрешения капитана.

Николай сделал знак матросу Чайкину, и тот загородил вход в трюм.

Оболенский подошел к Изыльметьеву и вполголоса передал разговор с Паркером.

Капитан нахмурился.

— Очень хорошо сделали, что не допустили в трюм, — сказал он. — Следите за гостями и дальше.

Наконец гости собрались покинуть гостеприимный корабль.

Вскоре шлюпки с английскими моряками одна за другой отошли от фрегата. Офицеры “Авроры” разбрелись по своим каютам. На мостике остался один капитан Изыльметьев. Он долго смотрел в сторону еле видимых в сгустившихся сумерках кораблей английской и французской эскадр.

“Нет, неспроста собрались здесь корабли! — с возрастающей тревогой думал Изыльметьев. — Наверное, близится война. Англичане и французы ждут сигнала, чтобы начать военные действия против России”. Слухи о войне давно уже доходили до Изыльметьева. Еще когда “Аврора” была в португальском порту, некоторые офицеры заключали пари о неизбежности войны. Значит, события назревают быстро.

“Что же делать? — спрашивал себя капитан. — Здесь, у берегов Перу, не место русскому военному кораблю в такое время, когда решается судьба отечества. Надо ускорить все работы, быстрее закупить продукты и уйти на родину… Здесь корабль бесполезен, а там пользу принести может немалую”.