Джелла остановила его предостерегающим жестом.

— Не перебивай, Малик. Да, правительство действует жестко, зато у нас практически нет насилия в семье. Гуманитарные организации даже подозревали нас в обмане и собирали независимую статистику. Потом признали: да, здесь мы опережаем весь цивилизованный мир с огромным отрывом. Дальше нас заподозрили в чрезмерном давления правительства на семью, но оказалось, что и этого у нас намного меньше, чем в других странах. Наконец, нас обвинили в тотальном подавлении культурных общин. В ответ координатор Накамура опубликовал коммюнике правительства, из которого я зачитаю кусочек.

Она потыкала в свой электронный блокнот:

— Ага, это: «Хартия признает субъектом прав только человека. Если какая-то группа людей желает заявить о своих коллективных правах — она создает корпорацию, представляющую лишь тех, кто в нее вступил, и лишь по вопросам, которые он ей делегировал. Этническая или религиозная принадлежность не есть принадлежность к корпорации. Это значит, что никто не может заявлять о правах этноса или религии и выступать от имени всех лиц, к ним принадлежащих. Заявления такого рода будут игнорироваться правительством». Все.

Верховный суд признал коммюнике соответствующим Хартии и контракту правительства.

Секар покачал головой:

— Вот уж действительно жестко.

— Йо! — согласилась Джелла, — но подход себя оправдал. Правительство открыто наплевало на требования, исходящие, якобы, от всех индусов, всех христиан или всех европейцев, и оказалось, что так называемые «все» — это кучка политических аферистов. Их взгляды не разделяются большинством культурной общины. Все здорово упростилось. Взять хотя бы случай с папской энцикликой о евгенике.

— Да, сен Влков упоминал об этом.

Джелла кивнула и продолжала:

— Потом от иллюзий про «всех» избавилось и большинство индивидов, принадлежащих к культурным общинам. Есть исследования поля мнений. Подростки все чаще говорят об общей меганезийской культуре, в которой есть вклад европейцев и африканцев, китайцев и индусов, всей уймы этносов, культур и религий, которые тут перемешались за 200 лет.

— Да, наверное, — согласился Секар, — когда я ляпнул про отдельную культуру аборигенов, младший Влков глянул на меня, как на дебила, и обругал на языке утафоа.

— А чего ты ждал? — спросила Джелла, — еще скажи, что сонеты Шекспира это отдельная культура британцев.

— Ты меня запутала, — сказал он, — то говоришь, что культура у нас не защищена вообще, то наоборот, что она защищена лучше, чем где-либо.

— Да какая, ерш ей в дюзы, защита! — взорвалась она. — Культура — это жизнь общества, она неотделима от общества. Пока общество живо, с культурой ничего не может случиться! Попробуй, тронь культуру — общество тут же снесет тебе башню.

— Зачем тогда придумали акты о защите культурных прав? — спросил репортер.

— Затем, что некоторые государства недовольны той культурой, которую общество создает и потребляет естественным путем. Ты посмотри, что защищается под видом культуры! Не Гомер, не Шекспир, и даже не Микки Маус.

— А действительно, что защищается?

— Вот это правильный вопрос, бро, — одобрила Джелла, — защищается то, что обществу на фиг не нужно, зато нужно типам, которые говорят «за всех». Мы эту проблему решили жестко, а западные политики спасовали перед кучкой аферистов и психически увечным отребьем. Струсили и пытаются выкрутиться через толерантность. Мол, давайте будем делать вид, что не замечаем их психических увечий. Во избежание конфликтов, будем во всем потакать этим уродам. Будем избегать того, что может их обидеть. Неизбежный результат: нормальным людям приходится вести себя так, будто они тоже изувечены. Толерантное общество строится под уродов. Норма объявляется увечьем, а уродство — социальной нормой. Знаешь, бро, в чем причина скандала вокруг «детей троглодитов»?

— Не уверен. Скажи лучше сама.

— Ладно, скажу. Там, — Джелла махнула рукой на закат, — уроды привыкли, что в гуманном постиндустриальном обществе все под них строятся. Ни один сраный фундаменталист не стал бы так выпендриваться во Вьетнаме. Там марксистская индустриальная технократия, там за это… — она прицелилась указательным пальцем в лоб собеседнику, — пиф-паф и все. А у нас они рассчитывали всех построить под себя. Размечтались…

— А при чем тут Комитет-48? — спросил он.

— При том. Они напечатали отчет: в Хартии 16 противоречий с актами ООН о семейных и культурных правах, и предложили Генеральной Ассамблее проект экономических санкций против Меганезии до ликвидации этих противоречий. Не будь проекта — их не привлекли бы к суду, у нас свобода слова. А тут — публичный призыв к уничтожению Хартии.

— И что, этот проект может пройти?

Джелла задумчиво подвигала чашечку по столу.

— Черт его знает, я тут не спец. Но, по-моему, у них пороху не хватит.

— Понятно. А на несколько вопросов о себе можешь ответить?

— Легко. Что интересует?

— В общих чертах — семья, хобби, религия.

— Смотря что называть семьей. Как минимум, это я и мой трехлетний сын. Но, поскольку я девушка мобильная, он много времени проводит у мамы и ее третьего мужа, либо у папы и его второй жены, либо у моего экс-бойфренда, его технического папы. Правда, Энди (это парень, с которым я в основном живу), предпочитает, чтобы мы сами больше занимались сыном. Он в чем-то прав, ведь если мы заведем еще ребенка (а почему бы нет?), то опыт…

— Стоп, стоп, — Секар беспомощно поднял руки, — я запутался.

— Ничего удивительного, я сама иногда путаюсь.

— Гм… Можно я напишу так: живет в большой семье, воспитывает сына?

— Нормально, — согласилась она, — что там еще? Хобби — дайвинг. Религия — католицизм.

— Католицизм? — удивился репортер, — ты верующая католичка?

— А что такого? В конце концов, почему бы там, — Джелла ткнула пальцем вверх, — не быть кому-нибудь, кто сотворил эту прикольную вселенную.

— Да нет, просто ты… Скажем, так, не очень похожа…

— Фигня. Католическая церковь учит, что ему, — она снова ткнула пальцем вверх, — это все равно. У него с чувством юмора все в порядке.

— Католическая церковь так учит? — переспросил он. — Никогда бы не подумал. Ах да, вы же отделились от Ватикана.

— Точнее, мы их выгнали отсюда на фиг. Наш консультант, доктор теологии из Оксфорда, научно доказал, что римские папы — самозванцы, и написал хороший понятный катехизис на 5000 знаков. Его удобно читать на мобильнике или элноте, — Джелла постучала ногтем по электронному блокноту, — им пользуются не только здесь, но и в Южной Америке, Индии и Австралии. На сайте нашего епископства можно скачать текст и аудиофайл.

— Непременно почитаю, — сказал репортер, — или послушаю.

В редакции «Pacific social news» был привычный аврал, сопровождающий доводку утреннего номера. Шеф отдела политических новостей, пробурчав что-то вроде «тебя за смертью посылать», выхватил у Секара из рук флеш-карту и папку с бумажными копиями, после чего нырнул в лифт и унесся на этаж, где шла верстка.

— Ни тебе «привет», ни тебе «как дела», — буркнул Секар в пространство.

Часы показывали четверть пятого. Значит, Хелена уже давно спит без задних ног, и торопиться домой не имеет смысла. Придя к этому умозаключению, он решил зайти на часок в кафе, узнать свежие новости и поболтать с коллегами. Собственно, так делала почти вся горячая смена, так что в кафе уже болталось полдюжины человек. Услышав громкие хлопки, топанье и свист, Секар подумал было, что народ смотрит футбол. Оказалось — ничего подобного. В телевизоре наблюдался круглый стол под эмблемой ABC-online, и дело там, судя по жестикуляции участников, шло к точке кипения.

В кафе эмоции тоже били через край, и в центре бузы находилась Инаори Атаироа из отдела программного обеспечения. Одета она была по обыкновению в линялые джинсовые шорты и ослепительно-белую рубашку с короткими рукавами. Рубашка была расстегнута и завязана узлом примерно в районе пупа, так что можно было описать фигуру девушки практически полностью. Но только весь фокус был не в фигуре, а в той неуловимой пластике, которой отличаются утафоа (а что Инаори относилась именно к этой расе, было видно за километр). Как правило, вокруг нее увивались пять-шесть мужчин, но сейчас, под утро, их оставалось всего двое.