Мои родители кивнули. Им было невдомек, мне, разумеется, тоже, что, распространяясь о коварных незнакомцах, пользующихся наивностью доверчивых девушек, Уэст говорит о себе самом.

— Вас, конечно, удивило, что мне вдруг вздумалось сделать актрисой девушку, которую я встретил случайно на съемочной площадке, — продолжал он. — Но в Голливуде не так много талантов, как вы можете подумать, и лично мне всегда приятно найти новое дарование и помочь этому дарованию осуществить себя. А ваша дочь сказала, что она очень увлечена театром. К тому же у нее есть все внешние данные для того, чтобы стать киноактрисой…

И так далее и тому подобное. Потом Уэст рассказал моим отцу и матери о школе актерского мастерства при Голливуде.

— Об оплате не беспокойтесь, — заверил он. — Все расходы оплатит киностудия — если, конечно, ваша дочь выдержит вступительный экзамен. А я уверен, что она его выдержит…

К этому он добавил, что у него уже есть на примете подходящая роль для меня в фильме, который он собирается снимать будущей зимой.

— По-моему, он вполне порядочный человек, — сказала мне мать, когда Уэст ушел. — И действительно хочет тебе помочь…

Съемочная группа пробыла в поселке около месяца, и чуть ли не каждый вечер Уэст заявлялся к нам в гости с коробкой конфет и с цветами для моей мамы (хотя в нашем саду их было сколько угодно), засиживался допоздна, вновь и вновь описывая моим родителям будущее, ожидающее меня в Голливуде.

— Конечно, Голливуд — это не рай, — рассуждал он. — И если ты хочешь удержаться там, то ты должен усердно работать, а не развлекаться. Но ваша дочь любит актерскую специальность, и, по-моему, она очень серьезная, целеустремленная девушка. Она будет думать о том, как выбиться в люди, а не кокетничать с кем попало, как всякие безмозглые актрисули.

После нескольких таких визитов Уэст уже стал чем-то вроде друга семьи. Вместе с моими родителями он посетил школьный спектакль, в котором я исполняла главную роль, а после спектакля, похвалив мою игру, не забыл также указать и на недостатки, дав мне несколько полезных советов. И в остальном он тоже вел себя как старший наставник. «Не одевайся слишком нарядно на каждый день. Это дурной тон», — говорил он мне. Или: «В этом розовом платье ты выглядишь совсем ребенком. Попытайся одеваться более по-взрослому — в тебе и так слишком много детского». Он также посоветовал мне подстричь волосы, сказав, что длинные сейчас не в моде. Я с готовностью следовала его советам — я ведь и сама знала, что, живя на ферме, порядочно отстала от моды, а мне вовсе не хотелось выглядеть деревенщиной в Голливуде.

То лето, когда мне было шестнадцать, было, наверное, самым счастливым летом в моей жизни. Я была полна веры в будущее, и мечта уже была для меня реальностью, а реальность была прекрасна, как мечта. Мир раскрывался передо мной, приглашая меня стать его хозяйкой, а жизнь представлялась мне в самых радужных красках. «Моя судьба в моих руках, — думала я. — Теперь все зависит только от меня».

В июле съемочная группа уехала из поселка, а в конце августа и мне пришло время уезжать. Разумеется, мои родители уже смирились с моим отъездом из дома. Но они, конечно же, тревожились, отпуская меня в этот неведомый мир, где девушку могли подстерегать Бог знает какие опасности, в особенности если она в свои шестнадцать лет еще совсем не знала жизни.

— Если что-то будет не так, возвращайся домой, — сказала мне на прощание мама, стараясь изо всех сил не разрыдаться. — Или звони, и мы с отцом приедем за тобой. Обещаешь?

— Обещаю, — ответила я. — Только все будет хорошо, мама. Я уверена, все будет хорошо.

Мне было жаль родителей, но я успокаивала себя мыслью, что они будут гордиться мной, когда я стану актрисой. Гордиться и радоваться за меня.

Так оно и получилось. Мои отец и мать были без ума от счастья, когда началась моя «головокружительная» карьера в кино. Знали бы они…

Голливуд мне сразу же понравился. Как ни странно, я вовсе не почувствовала себя там деревенщиной — наверное, я умею приспосабливаться к окружающей среде с той же легкостью, с какой вхожу в тот либо иной образ.

Поначалу все шло прекрасно. Приемный экзамен в школе актерского мастерства я выдержала без всякого труда. Учеба давалась мне легко. Педагоги только и делали, что хвалили мой талант, а девушки из моего класса относились ко мне очень дружелюбно — если у меня не появилось близких подруг среди них, так это лишь потому, что я сама не очень общительная по натуре. Что касалось Уэста, он все так же был моим наставником и старшим другом. Он снял для меня маленькую уютную квартирку неподалеку от киностудии. Мама несколько раз навестила меня за время обучения и теперь была полностью спокойна.

Кое-кто из молодых актеров пытался завязать со мной знакомство, но я отклоняла любые знаки внимания со стороны мужчин. Уэст, наверное, был прав, назвав меня целеустремленной: я твердо решила сначала выбиться в люди, а потом уже думать о личной жизни. Конечно, я бы поступилась моим решением, если бы в ком-то из этих молодых людей увидела своего героя, но почему-то среди голливудских красавцев его не оказалось.

Уэст, кстати, предостерегал меня насчет мужчин.

— Они только о том и думают, как бы затащить тебя в постель, — не раз говорил он. — Они привыкли к тому, что актрисы — развратницы. Ты должна доказать им, что ты не такая. Веди себя серьезно и не заставляй меня краснеть за тебя перед твоими родителями.

К декабрю я закончила трехмесячный курс обучения в голливудской школе, а съемки фильма, в котором Уэст пообещал мне роль, начинались в январе. Однажды вечером, вскоре после того, как я получила диплом об окончании курса актерского мастерства, Уэст позвонил мне и предложил отметить мое, как он выразился, «посвящение в актрисы».

— Ты не против, если я заеду сейчас к тебе? — спросил он. — Устроим маленький праздник — с тортом и шампанским.

Я не имела ничего против торта, но вот шампанское… Нет, у меня и в мыслях не было заподозрить Уэста в чем-то дурном, но мне было внушено с детства, что пьяная женщина выглядит смешно, чтобы не сказать вульгарно. Я подумала, что ведь мне потом будет стыдно перед Уэстом, если он увидит меня в таком состоянии. А поскольку я никогда прежде не пила спиртного, я не знала, какую реакцию оно может у меня вызвать.

— Думаешь, я позволю тебе напиться? — сказал Уэст в ответ на мои возражения по поводу шампанского. — Я сам терпеть не могу алкоголиков. Тем более не потерплю пьянства от актрисы, которую собираюсь снимать в своем фильме. Шампанское — это чисто символически, Констанс. Я думаю, ты не опьянеешь, если выпьешь несколько глотков за компанию со мной.

Я согласилась с ним.

Придя ко мне, Уэст с порога окинул внимательным взглядом мое темно-синее шерстяное платье модного покроя, купленное мною уже в Голливуде, и сказал:

— Почему бы тебе не одеться понаряднее, Констанс? У нас как-никак сегодня праздник.

— Но мне казалось, это платье вполне…

— Это очень элегантное платье, — уверил он меня. — Но мне бы все-таки хотелось, чтобы ты надела что-то более нарядное. К примеру… Ты привезла с собой то розовое платье, что носила летом?

Он был настоящим извращенцем, этот Уэст. Потом я поняла, почему ему хотелось, чтобы на мне в тот вечер непременно было то розовое платье, в котором, как он сам говорил, я выглядела лет на двенадцать-тринадцать. Но это я поняла, к сожалению, потом. Тогда же я поспешила выполнить его просьбу, тем более что это было одно из самых любимых моих платьев.

Мне вовсе не казалось странным, что Уэст придает такое значение тому, что на мне надето. Он — режиссер, я — актриса, и этим сказано все. Я все еще безоговорочно верила этому человеку…

Когда я вошла на кухню, оправляя на коленях воздушное розовое платье — за последние месяцы я сильно вытянулась, и оно было мне коротковато, — Уэст уже разлил шампанское и протягивал мне бокал.

— За будущую актрису, — торжественно провозгласил он, поднимая свой бокал. — За великую актрису Констанс Эммонс.