Чем выискивать автоматы и гранатометы по складам и по приходящим в Чечню составам… Чем боеприпасы… Лучше бы тебе, милый Коля, доски-гвозди. Шифер и кирпич. Мешки с цементом… С тех же самых прибывающих в Грозный составов… И не спешить, не хапать… Войти в контакт с грозненцами. Постепенно… Окучивать под себя какой-нибудь строительный бизнес. Хиленький с виду, никак не блестящий, но всегда надежный и всегда востребованный бизнес со стройматериалами… Чем не дело?.. Завести знакомство на товарняках… В тупики заглядывать. В вагоны.

Гусарцев, весь бледный, слушает меня молча. И вдруг жестко перебивает:

– Никогда больше не предлагай мне такого.

Тщеславный.

Я только пожимаю плечами – ладно… Живи сам. Не буду предлагать… Не хочешь – не буду.

Мы пьем молча.

Наконец, я вижу, он собирается с духом. Говорит:

– Саша… Я не выдерживаю. Денег ноль!.. Мне скоро в отпуск…

И еще:

– Саша… Ну, ты подумай, что у нас сейчас за полоса! Хворь после операции… А теперь Костомаров опять запоносил! Хорош сталкер! Сталкер-дристун, а?.. Как жить?.. Я совсем без денег. Скоро отпуск. Как жить?

Он лез в душу.

– Живем же.

– Это ты живешь, потому что с талантом. Ты ждешьсвое время… Ах, как ты ждешь, Саша! Как красиво ты ждешь!..

Психотрюк мил и, конечно, мне знаком… Когда человек вот так за водкой себя, любимого, умаляет. А тебя, сидящего и пьющего напротив, – соответственно, возносит до высот. И значит… Значит, он еще не все свое выложил. Что-то еще он скажет. Что-то на уме…

– Коля… Давай прямо.

Он вдруг смеется:

– А я прямо. Прямее не бывает… Ты родился с талантом, а я нет.

Я фыркаю. Я не родился с талантом. Это мое нынешнее умение (каким словом ни назови) родилось само собой и прямо здесь. Прямо на войне… Бог прищелкнул пальцами. На только-только начинавшейся тогда войне.

Бог в ту минуту прищелкнул пальцами, чтобы человеческое ухо услышало (а ближе других ухо оказалось мое), и Ему, щедрому, подумалось – а не послать ли кой-какое умение этому майору Жилину. На войне и дурачку надо же что-то послать. Хотя бы иногда. Хотя бы однажды.

Пьем… Все же Колина лесть стала попадать в меня. Ближе и ближе к разогревшемуся водкой сердцу.

Но тем внимательней я следил, куда гнет милый Коля Гусарцев.

Он явно хотел что-то досказать. Но смолчал… Сегодня смолчал. Мол, на сегодня и без того круто.

Молодой!.. Оставаясь со мной с глазу на глаз, он часто говорил о чужих успехах. О Шуманове… О Хворостинине… А ведь и сам он, майор Гусарцев, достаточно заметен (если о штабистах) – и храбростью, и манерами. Он мог бы, я думаю, понравиться многим, если бы не эта спешка взять свое.

Человек внушаем. Иногда кажется, что человека дразнит его собственная, очень ему по жизни подходящая – звучная! – фамилия.

Мы еще говорим… И Коля опять с пережимом! Он восхищается Крийко, а этот Крийко попросту и примитивно вездесущ – подполковник, который носится по Чечне как одержимый. Который слишком быстро, суетно делает себе имя. Меняет пленного араба на контрактника… Трупы трех боевиков – на одного нашего раба из ямы… На часть денег (с каждой сделки) он выкупает еще и солдатские жетоны, знаки мертвых. Горстями!

И опять я Колю одергиваю – этот Крийко безумен, слишком суетен. И наверняка недолговечен. Он из тех, кто жрет пыль. Мельтешит… Грех говорить, но не сегодня-завтра такого убьют.

Перед уходом Коле Гусарцеву хочется, чтобы мы пили, многократно чокаясь. Это подчеркнет, что теперь, после откровенного разговора, мы стали еще ближе. Я согласен – пью с удовольствием, надо расслабиться. День, и впрямь, выпал трудный… Меня уже разбирает на части ночь. Хозяйка-ночь!.. Отправить Колю спать… А самому на лунную полянку… И цифра за цифрой медленно в темноте набирать жёнкин номер. Дочка ночью спит, не откликнется… Но я сейчас только и хочу голос жены.

Однако Коля еще не ушел.

– Ты объяснил… Ты хорошо мне объяснил, Саша.

– Ну-ну.

– Мы же друзья? – и он глядит мне в глаза.

Но я начеку:

– Мы в деле, Коля. В серьезном деле.

Он опять хочет что-то сказать. Но не решается… Что-то еще у него. Что?.. Так ведь и не сказал.

Спохватившись, Коля хочет какой-нибудь своей подмогой еще и еще загладить жесткий наш разговор. И предлагает:

– Давай, твоих контуженных отвезу… Я сам отвезу.

Он знает эту мою возникшую заботу.

– Отвезу… Свалю обоих в их воинскую часть… Базанов как раз шлет меня в сторону Ведено.

Там, под Ведено, наши в/ч плохо снабжаются. Даже с консервами, с тушенкой проблемы… Генерал Базанов, отвечающий за “контакты с местыми жителями”, посылает Гусарцева – попробовать наладить закупки. Но не у чеченцев… а, скажем, у дагестанцев, проживающих в том районе Чечни.

А что?.. Он, Гусарцев, запросто отвезет пацанов, раз уж ему по пути. Он смеется. Штабистам, мол, все запросто! (Сам я в этом смысле невыездной. На блокпостах не поймут. Складской начальник из Ханкалы не ездит так далеко.)

– Прихвачу их с собой… Я еду в джипе. Один. Без сопровождения.

– Лихой! – похвалил я.

Я вынул карту и провел пальцем, а потом ткнул, показывая, куда ехать. В родную в/ч моих шизов.

– Саша. Спрячь карту… Я знаю эту часть.

В те дни становилось модно мчаться, гонять по дорогам без грохочущего тяжелого сопровождения. Модно и притом оправданно!.. Было даже негласное предписание – офицерам пересесть на козелки-джипы. Слишком часты стали подрывы бронетехники. Слишком гибнут!.. Обстрелять, понятно, и джип могут. Но одиночку засада чаще всего пропускает. Без БТРов одиночке счастья больше.

Лихо!.. Штабисты смекнули первыми и первые пересели на джипы. И знай катают. На больших скоростях! У чичей таких козелков-джипов (отнятых в свое время у федеральной милиции) тоже полным-полно. И в камуфляжах чичи точно таких же! А мчащий по дороге джип (в котором непонятно кто) пылит, не притормаживая!.. Отличи-ка своих.

Гусарцев крепко пожал мне руку:

– Отвезу, Саша… Обещаю.

И добавил:

– Найди, Саша, пацанам камуфляжи старые, какие сейчас в ходу у чичей.

– Найду.

– Чтоб самые потертые. Чтоб вонючие!

Костыев… с ударением на “ы”… это с ним вместе (и с ним в дружбе) мы построили те известные, а сейчас в дым разрушенные дома в двух шагах от Минутки. Где проспект упирается в площадь. Их звали Журавлиные дома… Не знаю, почему. Крыша, как слегка искосившееся птичье крыло… Возможно, людям, идущим со стороны проспекта, вид запоминался… этот запараллеленный скос крыш.

Но кому нужны в то время в Грозном дома! Нам с Костыевым велели строить склады. Два, три склада… Пять… Лепя один к одному.

Мы крепко сдружились. Жилин и Костыев. Два инженера-строителя… Я всерьез и уже нацеленно думал, отработав положенное в Грозном, переехать жить из моего уральского Ковыльска навсегда в его Питер. Перевезти мою жену с ребенком – к его жене с ребенком. А с квартирой Костыев в Питере обещал помочь. Мы так и дружили: строили склады и строили планы. Вечерами Костыев слушал музыку… Идиллия.

А затем мне и Костыеву было велено нами же построенными складами управлять – называлось, заведовать. Мы оба легко согласились. Склады как-никак – пядь мирной жизни. Костыев инженер вольнонаемный. Я – в инженерных войсках… Меня, конечно, приказом… Два зава, русский и чеченец. Как и положено.

Костыев чеченец, но старого питерского розлива. Над фамилией, я думаю, хорошо поработало петербургское произношение. Изначально был Хасыев… Газыев… Не знаю… Тем не менее уже с первых дней смуты именно Костыев следил за Джохаром Дудаевым по-чеченски чутко, настороженно. И как только генерал Дудаев шагнул на очередную ступеньку выше, в какой-то взбаламученный Совет, а затем в некую Комиссию по оружию, Костыев сказал мне: “Саня… Дуда – это война…” – произнес он негромко и тер кончики пальцев. Пальцы о пальцы… Такая у него малозаметная привычка. Интеллигентные чеченцы уже в самом начале Дудаева звали Дудой, что звучало серьезно и значительно. Не дудка, мол, а ДУДА… Труба… Горн!