Похоже, все-таки хвоста не было. Или я сумел от него оторваться. Приказав Захарычу даже под пыткой не признаваться, кого он возил, и торжественно, от имени государства, поблагодарив за оказанную услугу "при исполнении", я рванул в глубь квартала с намерением отыскать переговорный узел…

– Иван Тарасыча можно?

– Э-э-э…

Видимо, на другом конце провода кого-то заклинило.

– Ты что, приятель, оглох?! – рявкнул я от всей души.

– Э-э… Вы ошиблись…

– Да что вы говорите? Иван Тарасыч… он сам мне этот номер дал.

– Ошибка, гражданин.

Другое дело. Голос звучал уже тверже и уверенней.

Повторив набор того же номера, я вновь спросил:

– Иван Тарасыча можно?

– Он прогуливает пса.

– И когда вернется?

– Минут через десять – пятнадцать.

– Спасибо, я перезвоню через час.

Через десять – пятнадцать минут! Ура! Шеф на месте, и, судя по кодовым цифрам, я должен звонить немедленно по одному из заранее обусловленных номеров космической спецсвязи.

Я перешел в другую телефонную кабину, чтобы оставлять поменьше "электронных" следов, и быстро набрал нужные цифры.

– Наконец-то! – Удивительно, но в голосе Кончака звучали несвойственные ему радостные нотки. – Где ты находишься?

– В Питере… – Я лаконично рассказал ему о последних событиях, естественно, иносказательно, только нам понятным языком, и назвал зашифрованные адреса наших с Мухой "хавир".

– Есть Бог на этом свете… – Полковник облегченно вздохнул.

– Ему больше нечем заниматься, как нашими делами, – не выдержал я, чтобы не укусить благодушествующего Кончака.

– И то правда, – не стал он заниматься конфронтацией. – У нас мало времени, слушай.

– Весь внимание.

– В вагоне хотели "познакомиться" не с твоим товарищем, а с тобой.

– Что-о?!

– Кричать не нужно, я не глухой. То, что слышишь.

– Моб твою ять… Ни хрена себе…

– Остальное узнаешь от нашего общего друга. Он скоро будет в ваших краях. Будь здоров!

– До свидания, – машинально ответил я в трубку, бибикающую сигнал отбоя.

Вот так номер! Ехали по шерсть, да сами вернулись стрижеными…

Что там снова случилось в наших спецназовских долбаных верхах?! Опять, похоже, схлестнулись амбиции широкозадых звездополохов. Как в старой поговорке: паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Что они не поделили?

О том, что по моему следу могли пойти мафиозные структуры, я даже не думал – не тот калибр. Так быстро и четко работают только спецслужбы. Не исключено, что с привлечением "посторонних", наподобие моего будущего клиента Малыша.

Пока мысли устраивали в голове консилиум, я чесал задворками в стоматологическую поликлинику – отметиться там я был просто обязан, на случай проверки, тем более в свете последних сообщений шефа.

Но теперь я уже ступал, как вышедший на охоту леопард: глаза подмечали малейшие изменения окружающей обстановки, уши ловили все доступные человеческому слуху звуки, а руки готовы были в мгновение ока отправить в преисподнюю любого, кто попытается стать на моем пути.

Я понимал, что вряд ли смогу разгадать намеки Кончака по телефону, и только приезд связника – "нашего общего друга", как сказал полковник, – развеет завесу вонючего дыма, витавшего над операцией "Брут".

Конечно, он прибудет в Питер не на днях, а скорее всего, через два-три часа военным самолетом. И наверное, не сам, а с целой бригадой поддержки. И теперь уж Муха точно никуда не спрыгнет, как после событий в вагоне, когда вмешался его величество Случай, и то только потому, что я перестраховался, отправив связника от себя подальше, чтобы не засветиться.

ГРУ – фирма солидная, два раза на одни и те же грабли наступает очень редко, если не сказать никогда.

Но про моего "кореша" Муху ладно, его жизнь лично мне до лампочки.

А вот то, что на меня устроили облаву, это очень неприятно. Мне уже осточертело после или во время каждой второй операции ужом виться, чтобы уберечь заднее место от своих же дерьмохлебателей, с испугу старающихся замести следы "борзых" любыми способами. Это чтобы, упаси Бог, никто даже не мог подумать, что у нашей мертворожденной демократии имеют место случаи несанкционированной ООН охоты на людей…

Я был зол, как исчадие ада.

Встреча с городом для меня оказалась как удар молотка по хрустальному шару. И этим шаром была моя голова.

Столица Непала являла собой совершенно невероятную смесь орущих, галдящих, куда-то бегущих, чудовищно пестро одетых в шелка и лохмотья, вонючих и благоухающих человеческих индивидуумов непонятно каких рас, национальностей и вероисповеданий, запрудивших узкие улочки, вымощенные брусчаткой площади, подозрительные тупики, захламленные черт знает чем дворы, какие-то ненормальные общипанные скверы и даже ступени храмов.

Меня едва не затоптали, и я, оглохший, ослепший, потерявший ориентацию, почти на карачках вылез из толпы и забился в первый попавшийся угол.

Мимо меня лился нескончаемый поток двухколесных повозок, запряженных ослами и мулами, машин всевозможных моделей, расцветок и уровней дряхлости, велосипедов и мотоуродов, склепанных местными умельцами из найденных на свалке частей комбайнов, молотилок, мотоциклов и автобусов.

Все это вавилонское столповерчение рычало, визжало, скрипело, чихало и плевалось искрами и дымом из выхлопных труб.

Безумным взглядом я провожал крестьянские арбы со связками сахарного тростника, архаическими островками плывущие в середине цивилизованного потока; грузовики для перевозки скота, в кузовах которых толклись предназначенные к закланию на бойне несчастные овцы и козы; тележки, трехколесные велосипеды рикш, тачки, платформы с кулями риса…

Мне казалось, что я сошел с ума; хотелось по-обезьяньи забраться по стене дома наверх и бежать по крышам, не спускаясь на землю, до самых горных вершин, сверкающих немыслимо чистой белизной.

Мой столбняк продолжался не менее часа. Автобус, подобравший меня на горной дороге и доставивший в Катманду, давно затерялся среди себе подобных ископаемых тарантасов, выпущенных на дороги в начале века и законсервированных талантливыми непальскими умельцами еще как минимум до конца нынешнего столетия.

Наверное, немолодой водитель-гуркх, которому в оплату за проезд я дал драгоценный камень (мешочек с ними хранился у меня за пазухой – прощальный подарок Юнь Чуня), теперь мчал на предельной скорости куда подальше от меня: стоимость моего "проездного билета" по европейским меркам была не меньше цены самого автобуса, и бородатый лихач, едва не доставивший немногочисленных пассажиров на дно глубокой пропасти, теперь спасал свое нежданное сокровище, боясь, что я передумаю и потребую камень обратно.

Я настолько отвык от городского шума, что голова просто шла кругом. Все мои реакции на внешние раздражители, терпеливо оттачиваемые под руководством отшельника и бывшие моими друзьями и помощниками в горах, сейчас стали истязателями и палачами.

Еще совсем недавно я слышал, как стучит сердце у какой-нибудь зверюшки где-то в кустах на расстоянии десяти метров, а теперь мои перепонки кромсали едва не с кровью, по живому, пронзительные автомобильные клаксоны, вопли юродствующих зазывал, рев современных музыкальных чудовищ, вой перегретых моторов на подъемах…

Легкие, привыкшие к чистому горному воздуху, отказывались всасывать городской смог, и я, чтобы не потерять сознание от удушья, дышал часто и не полной грудью, словно выброшенная на берег рыба. Отвратительные запахи человеческого пота, животных испражнений, горячего бараньего жира и мясных лавок терзали обоняние, как кровожадные рыбы-пираньи.

Я был смят, раздавлен, ошеломлен и напуган.

Однако так долго продолжаться не могло. На меня уже начали обращать внимание ротозеи, что вполне объяснимо, и даже полицейский, почему-то в тюрбане, но в щегольской форменной рубахе песочного цвета, пропотевшей насквозь, стал ходить мимо меня, как кот, играющий с глупой мышью: не глядя, мелкими шажками вразвалочку, небрежно помахивая резиновой дубинкой.