Вот тут-то и приключилась нашумевшая история. Почтальон повесил свою шляпу и рожок на гвоздь возле печки, затем мы разделись и готовы были уже уснуть, как вдруг раздались чрезвычайно мелодичные звуки, и, к изумлению нашему, мы убедились, что они исходят... из отверстия рожка!
После короткого раздумья мы поняли, впрочем, что ничего чудесного тут нет. Когда почтальон многократно дул в свой рожок, звуки в нем замерзали (я уже упоминал о страшных холодах той зимой), чем и объяснялась тщетность его усилий в пути. Теперь же звуки эти оттаяли и изливались перед нами в тех самых мотивах, какие выдувал своими губами почтальон. Песни, услышанные нами, несомненно, делали честь его музыкальному дарованию! Тут были и "Ой вы, сени мои, сени", и "Ах, мой милый Августин", и несколько кавалерийских маршей, и многие народные песни, далеко за полночь услаждавшие нас. Вот как в точности было дело со звуками, замерзшими и оттаявшими в почтовом рожке.
ВЕЧЕР ПЯТЫЙ
Дорогие друзья охотники! Я заметил, что некоторых из вас особенно заинтересовала та часть моих повествований, где я упоминал о своем пребывании в турецком плену.
Им, я думаю, еще более любопытным покажется то обстоятельство, что турецкому султану, державшему меня в качестве сторожа при своих пчелах, пришлось принимать меня вторично, но уже совсем в иной роли - в роли чрезвычайного посла со специальным дипломатическим поручением от венского двора!
Моя отвага; с одной стороны, и находчивость - с другой, были особенно подчеркнуты и похвалены его величеством султаном. Щедро наделенный всеми благами со стороны падишаха, я отбыл в Каир.
Отъехав немного от Константинополя, я со своей свитой заметил очень тощего человека, с необычайной быстротой приближавшегося к нам. Вскоре мы увидели, к изумлению своему, что к каждой ноге бежавшего была прикреплена огромная гиря.
- Куда ты спешишь так, дружище? - окликнул я его. - И почему у тебя на ногах гири?
- Я скороход, - отвечал мне тощий человек, останавливаясь. - Часа два тому назад я вышел из Алжира, где служил у тамошнего бея. Но так как мне не хочется торопиться, то я привязал к ногам гири для задержки.
Этот молодец понравился мне, и я взял его к себе на службу. Он сел на одного из моих верблюдов, но, то и дело соскакивая с него, убегал мили на две вперед и потом опять возвращался: таково свойство привычки. Сегодня уже поздно, милые мои друзья, но в следующий раз я не премину вам рассказать о том, насколько удачен был в этом отношении мой выбор. Пью за ваше здоровье и не сомневаюсь в том, что предстоящая ночь будет для вас безмятежно спокойна.
ВЕЧЕР ШЕСТОЙ
Итак, я обещал вам, друзья мои, описать дальнейшие свои похождения в Турции.
Должен сообщить вам, что из Каира я не сразу возвратился в Константинополь, так как желал отдохнуть и в качестве частного лица побродить по знаменитому Нилу. Наняв лодку, я поплыл в Александрию, надеясь в пути полюбоваться восхитительными красотами этой реки.
Желая соблюсти инкогнито, я никому не говорил о предполагаемой прогулке по Нилу, иначе меня, разумеется, предупредили бы о том, что близится как раз срок ежегодного разлива этой великой реки. И вот на третий день путешествия мы вдруг почувствовали, что поднимаемся, поднимаемся и, наконец, потеряли из виду берега, потому что выступавшая вода залила всю страну.
Не рассчитывая на длительное пребывание на воде, мы не взяли с собой достаточно припасов и потому очень обрадовались, когда лодка наша запуталась в ветвях дерева, которые оказались покрытыми прекрасными спелыми плодами миндаля. Поднявшийся шторм потопил вскоре нашу лодку, и лишь благодаря этому чудесному миндальному дереву мы не только, уцепившись за ветви, продержались около полутора месяцев, но и вполне сытно питались все это время восхитительным на вкус миндалем. В питье, как вы сами можете догадаться, мы тоже не испытывали недостатка.
Наконец в начале седьмой недели вода начала быстро спадать, и мы, вместе с нею опускаясь вниз, нашли твердую почву, а вместе с тем и нашу лодку. Спустя несколько дней мы были уже в Александрии, откуда я со своей свитой вернулся в Константинополь к султану.
Естественно, что после необыкновенных услуг, оказанных мною повелителю правоверных, он полюбил меня еще больше и, в конце концов, ни часу уже не мог прожить без меня. Впрочем, вы слышали, наверное, об этом периоде моей дружбы с султаном, так как об этом ходит масса россказней, и любой мусульманин, приезжающий в Европу по торговым делам, считает долгом похвалиться моей близостью с турецким султаном.
Но вот о чем знают, пожалуй, далеко не все, так как происшествие это сопряжено с обстоятельствами, которые падишах волей-неволей должен был скрывать от своих подданных, особенно от мусульман, настроенных слишком фанатично, а таких, как вы знаете, немало.
Султан любил выпить. Вам известно, что закон Магомета воспрещает употребление вина, и во время официальных приемов за столом султана подают самые изысканные яства, но всякие крепкие напитки исключены. Но по окончании обеда или ужина его величество обыкновенно делал мне условный знак последовать за ним, и в тайном кабинете султана мы нередко распивали с ним бутылку-другую тончайшего вина.
Однажды турецкий монарх подмигнул мне таким образом, а затем шепнул:
- Мюнхгаузен, сегодня мы попробуем с вами нечто необыкновенное!
Когда мы остались наедине и бутылка была раскупорена, я попробовал вино и сказал:
- Это недурно, ваше величество, но...
- Молчите, Мюнхгаузен, - вскричал султан. - Это последняя бутылка токайского, присланная мне одним венгерским вельможей! Неужели вы станете утверждать, что пробовали лучшее вино в своей жизни?
- Ваше величество, - спокойно отвечал я. - Для Мюнхгаузена правда всегда была дороже всего. Не скажу ничего плохого об этом напитке, но в сравнении с тем токайским, которое я пил некогда у императора в Вене, это вино для кучеров.
- Дорогой мой, что вы говорите! - воскликнул падишах.
- Для того, чтобы у вашего величества не было сомнений, готов биться об заклад, что через час я доставлю вам бутылку токайского прямо из венских императорских погребов.