49. АРИСТОФАН

«ЛИСИСТРАТА»

«Лисистрату» в определенной мере можно считать изящиным ответом на женоненавистнические пассажи Еврипида своих многочисленных комедиях Аристофану приходилось напрямую высмеивать своего великого современника (как он это проделывал и с другими соотечественниками-афинянами, например, с Сократом). Но «Лисистрата» — ответ концептуально-идеологический. В самом известном творении самого знаменитого античного комедиографа в сжатом виде содержится глубокая философская идея о женском начале, лежащая в основе любого гуманизма.

Для проведения данной мысли придуман гениальный сюжет, пригодный, как говорится, на все времена. Второго такого сочинить уже никому не удастся. Женщины, которые истомились от постоянного отсутствия на брачном ложе своих мужей и любовников, задумывают остановить войну ведь именно она отвлекает воинов от семейного очага, случается — и навсегда. Данная ситуация вполне соответствовала тогдашним реалиям, когда Афины и Спарта истощали свои силы в братоубийственной и кровопролитной войне (названной впоследствии Пелопоннесской).

И вот женщины на тайной сходке задумывают осуществить простой, но, как оказалось, весьма действенный план: лишить своих возлюбленных сексуальных утех и не подпускать их к себе до тех пор, пока не в меру разгоряченные вояки не договорятся друг с другом о мире и не забудут об оружии, походах и битвах. Изобретательницей и вдохновительницей этой беспрецедентной акции стала бессмертная аристофановская героиня — красавица Лисистрата. Ее имя, вошедшее в поговорку, означает «Прекращающая войну». У стен афинского акрополя она обращается к посланницам воюющих сторон со страстным призывом.

Так я скажу!
Скрывать не стану дум моих!
Услышьте же, подружки! Чтобы силою
Мужчин принудить к миру долгожданному,
«…» Должны мы воздержаться от мужчин, — увы!
«…»Да! Клянусь богинями!
Когда сидеть мы будем надушенные,
В коротеньких рубашечках в прошивочку,
С открытой шейкой, грудкой, с челкой выбритой,
Мужчинам распаленным ласк захочется,
А мы им не дадимся, мы воздержимся,
Тут, знаю я, тотчас они помирятся.
(Перевод — здесь и далее — Адриана Пиотровского)

Первоначально собравшиеся женщины приходят в ужас и впадают в истерику от подобной перспективы:

Я не согласна!
Дальше пусть идет война!
«…» Другое что придумай!
Приказанье дай —
В костер я рада прыгнуть.
Но не это лишь!
Всего страшнее это, о Лисистрата!

Но Лисистрату неожиданно поддерживает представительница «вражеской стороны» — прекрасная Лампито: спартанкам война также осточертела, как и афинянкам:

… Трудно, трудно, друг,
Без мужа ночью на постели женщине.
Но будь что будет!
Мир нам тоже надобен.

Наконец и до остальных удрученных предстоящими постными ночами доходит, что временное воздержание принесет в будущем безоблачное счастье на постоянной основе. И все собравшиеся женщины под диктовку Лисистраты дают страшную клятву «на крови», перечисляя в мельчайших деталях и интимных подробностях, что и как они обязуются не делать, пока мужчины не прекратят ненавистной войны. Вот главный стержень комедии. Далее разворачивается подлинная буффонада. Женщины захватывают акрополь, где хранится государственная казна, постоянно истрачиваемая на содержание армии, одурачивают представителя городской власти, возбуждают толпы демоса обоих полов и всех возрастов.

Наконец, героини «Лисистраты» изощренно реализуют свой главный замысел — тонко и умело обводят вокруг пальца истекающих истомой возлюбленных. Вся пьеса от начала до конца, как и подобает античной комедии, наполнена безудержным весельем, язвительными остротами, непристойными шутками и жестами, а также ненормативными словечками, ставящими, как правило, в тупик переводчиков в их тщетных попытках втиснуть в рамки приличия исходный авторский текст.

В итоге у Аристофана Любовь побеждает элементарную человеческую глупость, которой при беспристрастном рассмотрении оказывается всякая война. Доведенные до отчаяния и неистовства дружным отпором неприступных женщин — мужчины капитулируют перед их непреклонностью и договариваются о прекращении боевых действий.

Безусловно, в философском плане «Лисистрата» — страстный протест против всякой войны как социального явления, оборачивающегося неисчислимыми бедами для целых народов и для отдельно взятого человека. Но гуманизм Аристофана имеет и более конкретное выражение. «Лисистрата» — вдохновенная песнь Мужчины в честь Женщины. Это — гимн мудрости Женщины и одновременно — ее дьявольской хитрости, которой в конечном счете невозможно не восхищаться. Это — гимн звездной жизнерадостности Женщины и ее неисчерпаемой жизнестойкости. Аристофан лишний раз (и, кстати, одним из первых) подчеркнул давно известную истину, которую вот уже много веков не устают повторять поэты, драматурги, художники, философы, социологи и прочий ученый и неученый люд:

Мир без женщины — ничто

50. ВЕРГИЛИЙ

«ЭНЕИДА»

Самая большая поэма Вергилия имеет совершенно уникальную, ни с чем не сравнимую репутацию и историческую судьбу. И в Древнем Риме и во все последующие века она прочно и, несомненно, относилась к величайшим и великолепнейшим творениям мировой художественной литературы. И в то же время никогда не было недостатка в ожесточенной ее критике, порицаниях, в осмеивании. К «Энеиде» прочно приклеилось определение «искусственное». И тем не менее есть что-то такое в главном произведении Вергилия, что позволяет ему проходить через века, тысячелетия, страны, империи и континенты.

Прежде всего, следует, конечно, подчеркнуть преемственную связь с поэмами Гомера. Энциклопедически образованный римлянин Вергилий хорошо понимал влияние гомеровских стихов на художественную традицию античного мира. Конечно, античная греческая культура — это культура Гомера. Гомеровские сюжеты, образы, легендарная история, переходящая в реальную, — все это наполняло умственный мир образованных греков; но и необразованным, простым грекам были не чужды главные художественные ценности, в основании которых лежат «Илиада» и «Одиссея».

И мысль — создать на римской почве нечто подобное гомеровскому эпосу — конечно же, должна была естественно возникнуть в интеллектуальной литературной среде Вечного Города. «Сверхзадача» «Энеиды» — воспеть Римскую державу, показать божественное происхождение ее виднейших и благороднейших основателей, сравняться по глубине и древности культуры с Элладой. Вполне естественно, что эту труднейшую миссию взял на себя такой поэт, как Вергилий. Судьба обеспечила ему изначально высочайшее положение в высшем обществе Рима. Дружба и покровительство императора Августа благоприятствовали исполнению гигантского замысла. И все-таки поэма не была окончена; замысел оказался непостижимо огромным. Как сказал современник Вергилия поэт Проперций:

«Прочь тут, римские все вы писатели, прочь вы и греки:

Большее нечто растет и «Илиады» самой».

Скажем прямо, до поэм Гомера «Энеиде» «не дотянуться». Греческий эпос слепого старца вообще, наверное, имеет характер абсолюта, то есть недосягаемого по высоте, как Шекспир в пьесах, Чайковский в музыке. В веках совершенно справедливо отмечалась некоторая «искусственность» «Энеиды», неучастие в ней народного начала — самого живительного источника высших достижений в искусстве. За эту «искусственность» поэма Вергилия набрала рекордное число пародий, переделок, имитаций, насмешек. Некоторые основания для этого имеются. Но одновременно «Энеида» включает в себя огромное эстетическое богатство, и это обеспечило постоянный интерес к ней последующих поколений. Прежде всего язык — виртуозность владения классическим латинским Вергилия может оценить только глубокий специалист-латинист. Но мир признал эти его заслуги давно и навсегда. Разнообразие жанров — эпос, лирика, ода, риторика, идиллия — выдает в Вергилий высокопрофессионального поэта. Описание ландшафтов, описание битв — всего этого в избытке в «Энеиде». Как эпос римского народа поэма, несомненно, состоялась, несмотря на ее незавершенность.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: