Шараев поднял голову и оценивающим взглядом пробежался по виткам скрученной спиралью колючей проволоки, натянутой поверх кирпичной стены. Раньше этой детали не было, и он подумал, что старое здание теперь наверняка выглядит совсем по-другому. Еще ему подумалось о том, сколько денег нужно было рассовать в бездонные карманы чиновников из мэрии, чтобы получить разрешение на оборудование производства именно здесь. Прикинув размеры капиталовложений, он болезненно поморщился: это была не его весовая категория, и он чувствовал себя так, словно его упорно выталкивали с саперной лопаткой переть против танка. О том, что принесет задуманная операция Кудрявому, можно было только гадать, но вот насчет собственной судьбы Виктор не сомневался: его почти наверняка ждала смерть.

Снова закурив, он двинулся вдоль забора, изучая его гладко оштукатуренную поверхность. Он почти сразу убедился в том, в чем, в общем-то, и не сомневался: украсть здесь ничего не удастся, и значит, придется идти на прорыв и брать то, что требовалось, силой.

Деревья и кустарник вокруг забора были тщательно вырублены – кто-то старательно расчистил карантинную зону, чтобы никто не мог незаметно подобраться к трехметровой кирпичной стене. Виктор на всякий случай отошел под прикрытие деревьев и двинулся дальше, обходя стену справа. Стена повернула, и вскоре Активист вышел на дорогу, в тупике которой маячили решетчатые ворота, увешанные запрещающими знаками и грозными табличками. У ворот топтался какой-то тип в камуфляжном бушлате, слишком рослый и плечистый для обычного вохровца, и еще один такой же красавец бродил взад-вперед по ту сторону решетки. Автоматов у них, кажется, не было, но в том, что они охраняют ворота не пустыми руками, можно было не сомневаться.

Сквозь прутья решетки виднелось длинное одноэтажное строение – то же самое, но приведенное в идеальный порядок и сверкавшее чисто промытыми стеклопакетами широких, без решеток и переплетов, окон. Над окнами Виктор заметил светлые прямоугольные кожухи ролет. Немного правее над верхним краем забора торчала полукруглая кровля сборного металлического ангара, приспособленного, по всей видимости, под складское помещение.

Охранник, стоявший снаружи, беспокойно зашевелился и сделал шаг в сторону от ворот. Виктор понял, что уже довольно долго столбом торчит посреди дороги, привлекая к себе внимание, выплюнул под ноги окурок, повернулся к заводу спиной и не спеша побрел прочь.

Нужно было обсудить все это хоть с кем-нибудь, и он попытался представить себе, что скажет мать, если ей объяснить ситуацию во всех подробностях. "Мама, меня заставляют напасть на завод медпрепаратов, чтобы украсть полтонны наркотиков. Обещают дать сто тысяч. Да, мама, долларов. Что ты посоветуешь? Только учти, что эти сто тысяч можно раздать неимущим, чтобы они могли потратить их на украденные мной наркотики или на водку.

Или еще можно опустить их в вашу партийную копилку и тешить себя иллюзией, что они пойдут во благо. А? Что ты посоветуешь? О том, что будет с тобой в случае моего отказа, я вообще не говорю…"

«Думай, сын, – наверное, скажет она. – Нежелание думать завело тебя в этот тупик, а теперь ты спрашиваешь у меня совета. Я не знаю, что тебе посоветовать и как бороться с этой твоей всегдашней манерой загонять себя в крысиный угол и потом биться головой о стену до тех пор, пока стена не упадет. Только на этот раз стена, похоже, довольно крепкая.»

"Я не прошу у тебя совета, – мысленно сказал он ей. – Я прошу только об одном: чтобы ты упаковала самое необходимое в пару дорожных сумок и убедила отца и Бориса в том, что, помимо их представлений о жизни, существует еще реальный мир, в котором иногда случается так, что пуля не боится смелого, а просто вышибает ему мозги.

Уезжайте, развяжите мне руки, и я попытаюсь что-нибудь предпринять. Если я при этом сверну себе шею, вас сразу же оставят в покое: без меня вы не представляете для этих мерзавцев никакого интереса. Я не хочу воровать для них наркотики, пойми, но, если вы не уедете, они меня заставят. Ты представляешь, что это такое – полтонны марафета?"

«А ты представляешь, что это такое – сто тысяч долларов в партийную кассу? – вдруг ответило голосом матери его вышедшее из-под контроля воображение. – Это бесплатные обеды, это помощь профсоюзам, это акции протеста, это предвыборная кампания, наконец… Об этом ты подумал?»

"Нет, – сказал он себе, – это уж я загнул. Это не мама. Это не она, это мое раздражение против ее правоверной слепоты нашептало эти слова. Но пропади я пропадом, если это не правда! Она, конечно, никогда такого не скажет, но подумать.., да, подумать такое она может.

А Борька, дурак, мог бы и сказать, причем с полной уверенностью в собственной правоте. Он у нас вечно прав, как и всякий уважающий себя люмпен. А батя просто промолчал бы, ушел от ответа, предоставив мне право решать, а себе – право быть недовольным моим решением.

А Машка? А что – Машка? У Машки есть брат Мишка, которому сильно хотелось набить мне морду за свою сестру. Пусть Кудрявому набьет, коли такой храбрый. Если дело дойдет до этого, я ему с удовольствием помогу. Только вряд ли, вряд ли… Одно дело – съездить в пятак Телескопу или даже Активисту, и совсем другое – допрыгнуть до Кудрявого. Для этого даже наш Тыква, пожалуй, росточком не вышел. Замочат нас всех, – вдруг подумал он с холодной уверенностью. – Так ли, этак ли – все равно, никому из нас не жить."

Он свернул в боковую аллею, где какая-то чокнутая парочка миловалась на мокрой скамейке, словно на дворе был не ноябрь, а август. Он прошел мимо них, стараясь не ускорять шаг и при этом не слишком пялиться. Девица была в очках, и это неприятно напомнило ему о Вике.

Сходства между очкастой миловидной брюнеткой, взасос целовавшейся с сопляком в клепаной мотоциклетной куртке, и плоскостопой зобатой Викой не было никакого, если не считать оптических приспособлений, но внутри у Активиста все болезненно сжалось, как бывало всегда, когда он видел чужие увечья. «Еще и это, – подумал он с отчаянием. – Навязалась на мою голову… Как нарочно, ей-богу.»

Он закурил и все-таки, не сдержавшись, ускорил шаг, чтобы парочка поскорее осталась позади. Ему казалось, что они перестали целоваться и смотрят ему в спину, но это, конечно же, было не так, и, обернувшись в конце аллеи, он в этом убедился: девчонка по-прежнему сидела на коленях у парня, низко склонив к нему голову, а он все так же увлеченно тискал ее. Активист с его проблемами был для них неинтересен – скорее всего они его даже не заметили.

Он свернул еще раз, держа путь к станции метро. Сигарета, как бикфордов шнур, тлела в его сделавшихся толстыми и словно бы чужими после близкого знакомства с ботинком Одинакового губах, избитое тело однообразно ныло, не давая забыть о пережитом унижении. Активист снова начал чувствовать, что может в конце концов не удержаться и убить человека. Принципиальное неприятие идеи убийства себе подобного, казавшееся раньше неотъемлемой частью его натуры, на самом деле представляло собой лишь тонкую, хрупкую, как безе, корочку на поверхности бездонного топкого болота, в котором прятались жуткие монстры. Виктор Шараев с болезненным любопытством заглядывал в темные глубины этого болота, пытаясь угадать, что вынырнет оттуда в критический момент. Он не хотел никого убивать, но Кудрявый со своими шестерками словно нарочно испытывал его нежелание на прочность, загоняя в угол, как крысу.

Он снова, в который уже раз, подавил инстинктивное желание плюнуть на все и бежать куда глаза глядят.

Страдания и смерть близких людей могут иметь смысл только в том случае, если с их помощью на него можно будет оказывать давление. Какой смысл убивать его мать, если он об этом не узнает? Какой смысл пытать несчастную уродину Вику, если он в это время будет на расстоянии в две тысячи верст от Москвы?

Он зло скрипнул зубами. Логика, логика… Логика хороша, когда решаешь шахматную задачу, а к Кудрявому человеческая логика неприменима, как к какому-нибудь стихийному бедствию вроде торнадо. Он замучает и убьет просто для того, чтобы отыграться, сорвать злость. Нет, чтобы выскользнуть из цепких лап Кудрявого, нужно было вывозить из города и прятать всех, кто был ему близок, – буквально всех. А после этого придется попытаться поймать Кудрявого на мушку.