Святослав Минков

Джентльмен, приехавший из Америки

Несколько месяцев тому назад почтальон вручил мне письмецо из Америки. Вослед за моим именем в сопровождении титула "мистер" значился мой неизменный адрес, а наверху, в опасной близости от края конверта, усмехался узкий лик Авраама Линкольна, обосновавшегося на синей марке достоинством в пятнадцать центов.

Довольно легко представить мое изумление. Письмо из Америки! Да я сроду не имел никаких связей с этой державой.

От кого же, думаете, пришло письмо? Ах, какой смысл спрашивать? Как будто читатель может догадаться, что у меня в Америке обитает тетка, которая по странной прихоти судьбы решила дать о себе знать после долгих лет молчания... Впрочем, должен сознаться - я и сам начисто позабыл о ее существовании. Во времена былые, на именинах у сородичей, когда шоколадные конфеты были еще не в моде и гости закапывали одежду вишневым вареньем, об этой симпатичной даме пересудов велось предостаточно. В те времена один из моих дядей, по профессии нотариус, отирая усы платком внушительных размеров и размышляя о природе человеческого счастья, неизменно ставил в пример мою американскую тетку. Она отправилась в Загреб учиться на провизоршу и там познакомилась с одним миллионером из Нью-Джерси. Поначалу то было обычное невинное знакомство: добрый день - добрый день. Однако мало-помалу между ними начали завязываться более близкие отношения. Американец, как живописал мой дядя, попался на крючок, хотя тетка тоже не осталась равнодушной к его чувствам. Премудрость провизорскую она оставила в покое и начала, как говорится, заглядывать ему в рот. Он скажет словечко, а она уже: ха, ха, ха. В конце концов знакомство обернулось женитьбой. Обвенчавшись, они отправились в Америку, где и обрели счастье.

Вы, несомненно, видели сушеные сливы, нанизанные на шнурок. Точно так выглядели крохотные черные буквы - они были основательно притиснуты друг к дружке на желтоватой бумаге письма. О тихий отчий дом с просторными затененными комнатами, где по стенам мерцали сонные зеркала и торжествовали картины, живописующие свирепые сцены охоты, с невинно усмехающимися охотниками, в лапах разъяренных медведей. О светлячки, что плавали подобием зеленых искр в сумраке летних вечеров! О старый сад, где сквозь высокие травы проглядывали на клумбах: огненные настурции.

"Быть может, ты удивишься, что я к тебе обращаюсь, однако поверь, тут нет ничего странного. Сейчас ты узнаешь причину, которая заставила меня вспомнить о тебе и объявиться после столь долгого молчания. Представь себе, миленький, иду я нынче утром по длиннющей банковской улице Уолл-стрит и вдруг вижу: стоит на тротуаре златоволосый мальчонка лет пяти-шести и плачет. Подхожу я к нему, спрашиваю, что случилось. А он смотрит на меня так жалостливо, глазенки помутнели от слез, и показывает мне в розовой ладошке сломанного оловянного солдатика. Веришь ли, в этот самый миг предо мною зримо восстал твой образ, когда ты был дитятей и точно так же стоял однажды и оплакивал сломанного воскового клоуна с бубенчиками на шапке, того самого клоуна, что я подарила тебе ко дню рождения. Да, то далекое воспоминание выплыло из бездны времен дабы озарить сердце мое призрачными лучами тех сказочных лет. Весь день я вспоминала тебя с таким невыразимым умиленьем, что вечером мне понадобилось проглотить несколько порций консервированного гималайского воздуха, а заодно и водрузить на сердце холодильный конус против сильных ощущений.

Теперь вот пишу тебе письмо с целью сообщить, что хочу сделать тебе скромный подарок. Времена восковых клоунов с бубенчиками на шапке отошли безвозвратно, но зато ты получишь некоего взаправдашнего джентльмена из железа.

Целую тебя."

Он прибыл именно так, как и должны прибывать машины. Хорошо упакованный в длинном деревянном ящике с неизбежными надписями крышке: "Внимание! Не кантовать!"

Когда на таможне вскрыли ящик, чиновник отступил назад, и по его лицу скользнула тень легкой тревоги. Стандартный джентльмен возлежал наподобие мертвого рыцаря, со скрещенными на груди руками. Он целиком состоял из железа. Только голова была сработана из неведомого материала, похожего на каучук, притом имела естественные цвета и форму живой человеческой головы. Опущенные ресницы, острый орлиный нос, пухлые плотоядные губы, сомкнутые в ироничной улыбке, уши торчком. На лоб ниспадали небрежно рассыпанные черные лоснящиеся кудри - точь-в-точь путник, утомленный долгой дорогой.

- Это что такое? - вопросил чиновник с профессиональным любопытством.

- Автомат, - отвечал я не без смущения.

- Какой такой автомат? Для чего он, собственно, предназначен?

- Для всего. Говорит по телефону, отпирает двери, встречает гостей, варит кофе, одним словом, любая работа ему по плечу. Что-то такое вроде слуги.

- Гм, - озадачился чиновник и принялся рассеянно перелистывать тарифную книгу. - Впервые в жизни мне приходится облагать таможенной пошлиной такой предмет. Подождите, я позову кого-либо из сослуживцев.

И он пропал за одной из дверей.

Вскорости возле стандартного джентльмена уже толпились чиновники со всей таможни. Один из них, коротышка со множеством блестящих кнопок на кителе и алюминиевой медалью, свисавшей с часовой цепочки, склонился над ящиком, откашлялся многозначительно и принялся разглядывать аппарат с подчеркнутым вниманием. Наконец он приподнял роботу руки, и тогда поверх железной брони проблеснули три кнопки: желтая, голубая, красная. Чиновник неуверенно нажал красную кнопку - тотчас же просторное помещение таможни, захламленное узлами, сундуками, всевозможными пакетами, огласилось зловещим скрежетаньем, как если бы вдруг заработала адская машина.

Покуда мы все стояли с замершими от ужаса сердцами и ожидали неминуемого взрыва, стандартный джентльмен сел в ящике, открыл глаза и не без удивления воззрился окрест. Заметив нас, он поднялся на ноги и заорал:

- Good afternoon!

- Добрый день! - отвечал я ему и протиснулся вперед. - Позвольте мне вам представиться. Я ваш хозяин.

Автомат смерил меня снисходительным взглядом с головы до пят, после чего ответствовал на чистейшем болгарском языке:

- Разве так встречают гостей? Почему не в официальном костюме? Где букет роз?

Эти вопросы были заданы столь резко, с таким убийственным пренебрежением, что я вдруг почувствовал себя амебой.

- Извините меня, - начал я с виноватой улыбкой. - Я весь день потратил на то, чтобы решить проблему вашего вызволения отсюда, так что вследствие именно этой причины не нашел времени подготовиться к встрече должным образом, со всею необходимой торжественностью. Не хотелось откладывать дело на завтра, да вы и сами видите, что здесь, в таможне, оставаться на ночлег такому джентльмену, как вы, было бы не совсем удобно.

- Ах, вон оно что! Стало быть, я нахожусь в таможне? С какой стати?.. Что все это значит? - осклабился робот, и лицо его передернулось в злой гримасе.

- Да, вы находитесь в таможне! - хором воскликнули чиновники, вытягиваясь во фрунт перед пустым ящиком. - Согласно закону вы подлежите обложению пошлиной!

При упоминании о законе стандартный человек сложил руки на груди, как оперный певец, учтиво Поклонился и сказал:

- К вашим услугам, господа! Однако прошу поспешить с формальностями, поскольку тут ужасно пахнет формалином, а я запах формалина просто не выношу. Все мне кажется, будто я нахожусь в морге.

И тогда заклепанные в мундиры таможенники погрузились в гадания относительно параграфов таможенного тарифа, притом каждый старался выказать предельную жестокость по отношению к облагаемому налогом роботу.

- Предлагаю востребовать таможенную пошлину, как на часы! - высказался один.

- Как радиоприемник! - говорил другой.

- Как арифмометр! - упорствовал третий.