Таков был Малыш Тони — Антон Грубер, — которого узнал Лиленд в главаре.

По выводам специалистов и по единодушному мнению коллег Лиленда, эти люди были безнадежными психическими больными, поэтому они не останавливались ни перед какими зверствами: ракетой сбивали гражданский самолет, отрезали половые члены, казнили пилота после того, как заставляли на коленях молить о пощаде.

В четверг, предпоследний день конференции, когда Лиленд и большинство других участников собрались в зале, чтобы разбиться на комитеты и подкомитеты, они увидели, что аудиторию — в который раз — обыскивают в поисках подслушивающих устройств. На своем месте перед разложенными бумагами сидел начальник полицейского управления со Среднего Запада. Это был седовласый человек лет шестидесяти с худым бледным лицом, один из самых уважаемых полицейских в Америке. Он настолько плотно стиснул губы, прижав их к зубам, что они выглядели совершенно бескровными. Благодаря его авторитету, конференция шла в нормальном, спокойном русле. Председательствующий предложил нарушить повестку дня, предположив, что возражений не будет, и предоставил ему слово. Больше не было произнесено ни звука, но внимание всей аудитории было уже приковано к начальнику полицейского управления со Среднего Запада. Сидя на своем месте, он приподнял голову и начал медленно говорить.

— Прошу прощения за нарушение повестки дня и обыск помещения, но я провел длинную бессонную ночь. Прежде всего, я хотел, чтобы у вас и у меня была возможность открыто высказывать свое мнение. Чем больше я думал об этой проблеме прошлой ночью, тем глубже ощущал необходимость определить собственное к ней отношение. Эта проблема мучила меня ночь напролет, не давая заснуть. И не только потому, что это самое дрянное дело, с каким мне приходилось сталкиваться за всю мою полицейскую практику, но и потому, что это самая страшная проблема, которую надо решить с человеческих позиций.

Он повернулся и посмотрел на молодых людей, сидевших в последних рядах.

— Для вас, кто не знает меня, скажу о себе следующее: в течение восьми лет я только и делал, что открывал и закрывал двери, потом тридцать три месяца служил в южной части Тихого океана. Я видел все в этой жизни и знаю, какой ужасной она может быть. Вот уже тридцать семь лет я женат на одной и той же женщине, которую люблю сегодня больше, чем в пору моей молодости. У нас четверо дочерей, которые получили образование в колледже, и девять внуков. В субботу я в любом случае уезжаю отсюда — только черти меня и видели, — потому что мы устраиваем барбекю в честь моей восьмидесятилетней тетки. Это младшая сестра моей матери. Она решила, что скоро умрет, поэтому и попросила всех собраться. Нас с ней многое связывает в этой жизни, и я знаю, она очень довольна, что повидаться с ней приедут родственники со всех концов страны.

Он встал.

— Эти ребята заставили меня подумать о своей семье. Это очень важно для меня. Они дали ясно понять, что для них не существует ничего святого, и ничто их не остановит перед достижением поставленной цели. Я крайне внимательно слушал выступавшего здесь психиатра и понял, как у этих юнцов формируются представления об устройстве мира. Если бы они просто заблуждались относительно того, как и что происходит, это не было бы страшно. Я, как и они, тоже хочу, чтобы у всех были равные шансы в жизни, но я убежден, что никто не вправе переступать черту дозволенного и прибегать ради этого к убийству. Я не вижу никакой связи между способами чинимых ими расправ и социальной справедливостью, ради которой, как они говорят, и совершаются преступления.

Я пожил на белом свете и сталкивался с подобными вещами прежде. Когда люди, подобные этим маньякам, начинают убивать, они не могут остановиться. Если они оказываются во главе чего-нибудь, то начинают создавать трибуналы, вершить суд, организуют тайную полицию, что, однако, не мешает проведению массового террора, который превращается в настоящую кровавую бойню, а затем в геноцид. Не надо быть историком, чтобы ясно видеть: как только миром начинают править фанатики, фанатизм становится велением времени. Не будем искать примеры в современном мире. Возьмем инквизицию, которая принесла неисчислимые бедствия Испании и фактически погубила ее.

Эта проблема — моя боль. Я воспитывался с убеждением, что все мы в США — чьи-то дети и что на нас лежит ответственность построить мир таким, каким и хотели бы видеть его эти ребята. Повзрослев, я стал ездить за границу и увидел оборотную сторону медали: ведь если все мы члены единой семьи — человечества, — то люди, с которыми мы сталкиваемся в других странах, могут оказаться праправнуками кузенов наших бабушек и дедушек. Таким образом различия между нами чаще всего возвращаются к нам в виде пусть самых незначительных, но ударов судьбы.

Сегодня мы собрались здесь потому, что современный мир переживает необычайно бурные потрясения и наша страна, всегда считавшаяся безопасной, перестала быть таковой. Сейчас такое время, когда члены одной семьи должны держаться друг друга, чтобы выжить. Многим это не удалось. За последние пятнадцать — двадцать лет мы не раз были свидетелями того, сколько жизней было растрачено впустую или загублено.

Он отступил назад и рывком поправил ремень.

— Вчера ночью я спросил себя, а какого черта я жизнь положил на это дело? Я — профессиональный полицейский, возглавляю управление, которое отвечает за безопасность почти полутора миллионов человек. Если я хочу быть настоящим профессионалом, то обязан действовать в строгом соответствии с огромным количеством законов, правил, инструкций и прецедентов. У меня в управлении есть, например, инструкция на сорока семи страницах, где разъясняется, как правильно проводить силовое задержание. Информирование общественности — это прекрасно, потому что каждый, кто захочет потрудиться, может заранее определить свое отношение, свою позицию по данному вопросу.

Я сказал, что хочу говорить откровенно. Вчера ночью я пытался объяснить себе, почему я поступаю так, а не иначе, и чем чреват мой выбор. Я вспомнил собственные правила, регламентирующие применение силы. Они предписывают моим офицерам принимать все доступные меры для обеспечения безопасности населения в тот момент, когда полицейские вынуждены стрелять, чтобы предотвратить тяжкое преступление. При любых обстоятельствах.

О чем идет речь? Об исступленном ревностью экс-муже, который держит на прицеле свою бывшую жену и собственного ребенка в их доме? Или о том, что три субъекта ограбили супермаркет? Речь идет о том — знают эти люди или нет, — что мы в подобных ситуациях прежде всего стремимся избежать чьей-либо гибели. Моя многолетняя и многотрудная практика свидетельствует о том, что, когда слишком часто убивают, это крайне отрицательно сказывается на моральном духе сотрудников управления.

Он прогнулся, распрямив грудь.

— Эти головорезы — не кучка неудачников, мечущихся в поисках выхода. Это — крепко сплоченная, постоянно пополняющаяся группа молодых психов, для которых не существует понятий подлости, низости, дикости, если, по их мнению, они своими действиями смогут ускорить наступление эры всеобщего сумасшествия. Я не позволю им превратить территорию моего округа в поле боя. В случае, если возникнет необходимость, я прикажу пресекать любое нарушение спокойствия на подведомственной мне территории, используя все, пусть самые жесткие меры. Эти люди заявляют, что они борются за будущее. В моем районе у них не будет будущего. Я не потерплю никаких инцидентов, никакой шумихи вокруг них в средствах массовой информации, никаких разрекламированных процессов. Я не позволю, чтобы из этих сумасшедших делали героев. И не допущу захвата заложников, чтобы соучастникам потом не было легче торговаться об освобождении бандитов.

Повторяю, я все тщательно обдумал. Мне не нравится решение, которое я принял, но за это я готов держать ответ перед Создателем. Эти ребята дали ясно понять, что не пойдут ни на какие уступки ради чьего-то там удобства или благополучия, если только это не приблизит их к заветной цели, а это значит, что они могут угрожать моим четырем дочерям, их детям, всему, чего достигла наша семья на протяжении четырех поколений.