Итак, он остановил ходячую рекламу, этот одушевленный сандвич, где меж двух щитов был просунут мальчишка, и взял у оного мальчишки маленькую визитную карточку, на которой был вытиснен адрес синьора. Не теряя времени, он направился прямешенько к синьору, я шел, надо сказать, хорошим энергичным шагом – он боялся, что список заполнится без него и он не попадет с число семидесяти пяти избранников. Синьора он застал дома, и – о радость! – синьор оказался англичанином. Такой приятный человек – и такой любезный! Список еще не был закрыт, и благодаря удивительному стечению обстоятельств там оказалась как раз одна вакансия; собственно говоря, она должна была бы быть заполнена этим же утром некоей дамой, но синьору Билльсметти поручительства, предъявленные ею, показались недостаточно солидными, и, опасаясь, что она не принадлежит к достаточно избранному обществу, он ей отказал.

– И как же я доволен, мистер Купер, – прибавил синьор Билльсметти, – что отказал ей! Уверяю вас, мистер Купер, и это отнюдь не лесть – вы выше лести, я знаю, – уверяю вас, что на знакомство с джентльменом вашей наружности, сэр, и с вашими манерами, я смотрю как на редкую удачу.

– Я тоже очень рад, сэр, – сказал Огастес Купер.

– И я надеюсь, что мы с вами сойдемся покороче, – сказал синьор Билльсметти.

– Я тоже надеюсь, сэр, – ответствовал Огастес Купер.

В эту минуту отворилась дверь, и в комнату вошла молодая девица. Голова ее была вся в мелких кудряшках, щиколотки перевиты лентами туфелек.

– Куда ты, дружок? – воскликнул синьор Билльсметти, так как девица, вбежав в комнату в полном неведении того, что в ней находится мистер Купер, теперь – вся скромность и смущение – готовилась выбежать вон. – Куда ты, дружок? – остановил ее синьор Билльсметти, – это мистер Купер, мистер Купер с Феттер-лейн. Мистер Купер – моя дочь, сэр – мисс Билльсметти, сэр, которая, я надеюсь, будет не раз иметь удовольствие танцевать с вами кадриль, менуэт, гавот, контрданс, фанданго, матлот и падедадетруа, сэр. Она умеет танцевать все эти танцы, сэр. Да и вы сами, сэр, будете танцевать их все к концу первого же квартала, сэр.

Тут синьор Билльсметти – открытая душа! – хлопнул мистера Огастеса Купера по спине, словно они были знакомы по крайней мере лет десять; мистер Купер отвесил поклон девице, девица присела в ответ; синьор Билльсметти воскликнул, что такой красивой пары ему никогда не приходилось видеть, на что девица вскрикнула: «Папочка!» – и зарделась не хуже самого мистера Купера, – можно было подумать, что оба они стоят под красным фонариком, что горит в аптеке; на прощание порешили, чтобы мистер Купер вечером того же дня присоединился к семейному кружку – так, запросто, без всяких церемоний – и, не теряя времени, принялся изучать танцевальные па, с тем чтобы быть в состоянии принять участие в готовящемся бале.

И вот, мистер Огастес Купер заходит в один из дешевых обувных магазинов Холборна, где мужские бальные туфли стоят семь шиллингов шесть пенсов, а обычные, для ходьбы, почти вовсе ничего не стоят, покупает себе настоящие столичные бальные туфли с длинным носком за вышеупомянутые семь шиллингов шесть пенсов, сует в них ноги и, сам поражаясь своему новому облику не меньше, чем его матушка, отправляется к синьору Билльсметти. В гостиной он застает еще четверых учащихся, которые, как и он, занимаются отдельно; двух дам и двух кавалеров. Чрезвычайно приятные люди! И ничуточки не гордые. Одна из дам – та, что готовилась выступать в роли Коломбины на балу, – оказалась исключительно любезной особой. Обе они – и она и мисс Билльсметти проявили столько внимания к мистеру Огастесу Куперу, так мило ему улыбались и шутили с ним, и при всем при том были так обворожительно хороши, что вскоре он почувствовал себя совсем как дома и, сам того не замечая, выучил все нужные па. А после урока состоялась кадриль – синьор Билльсметти танцевал в паре с мисс Билльсметти, синьор Билльсметти-младший еще с какой-то девицею, а те две дамы со своими кавалерами. И как же они танцевали! Это вам не обычное ленивое скольжение по паркету – нет, это была настоящая работа: танцоры носились из угла в угол, стремительно лавируя меж стульев и пулей вылетая в дверь, – словом, кадриль! Особенно отличался сам синьор Билльсметти, который, несмотря на маленькую скрипочку в руках – он ведь играл в продолжение всего танца, – к концу каждой фигуры выскакивал на лестничную площадку; Билльсметти же младший, когда остальные танцоры уже окончательно выдохлись, исполнил матросский танец, надев тарелку на голову, а в руку взяв трость, что вызвало беспредельный восторг всего общества, после чего синьор Билльсметти, заметив, что вовсе незачем им расходиться, когда им всем так хорошо вместе, настоял на том, чтобы гости остались к ужину, и предложил послать Билльсметти-младшєго за пивом и вином. Но тут два джентльмена в самых энергичных выражениях заявили, что «пусть их повесят, если они потерпят это», и чуть не подрались между собой за право оплатить угощение; тогда вмешался мистер Огастес Купер, попросив джентльменов любезно уступить эту честь ему. Джентльмены эту честь любезно уступили, и Билльсметти-младший принес пиво в жестяном ведерке, а ром – в большом кувшине. Пировали напропалую. Мисс Билльсметти тихонько, под столом, пожала руку мистеру Огастесу Куперу; от мистера Огастеса Купера последовало ответное пожатие. Когда же он прибыл домой, было уже без малого шесть часов утра, и приказчику пришлось употребить силу, чтобы уложить его в постель, причем он неоднократно и безудержно порывался почтенную свою родительницу выкинуть из окошка второго этажа, а приказчика задушить его же собственным шейным платком.

Прошло несколько недель, столичные бальные туфли, за которые было заплачено семь шиллингов шесть пенсов, уже изрядно пообносились, когда, наконец, наступил долгожданный день костюмированного бала, на котором впервые в текущем сезоне должны были сойтись все семьдесят пять учеников и за свои четыре шиллинга и шесть пенсов насладиться ярким освещением и музыкой. Мистер Огастес Купер нарочно, в честь торжества, заказал себе новый фрак за два фунта десять шиллингов у портного в Тарнстайле[12]. Это был его первый выход в свет, и тут же, вслед за великолепным сицилианским па-де-шаль в исполнении четырнадцати девиц, одетых в национальные костюмы, он должен был открывать кадриль в паре с самой мисс Билльсметти, с которой он, с тех пор как познакомился, успел уже сойтись на короткую ногу. Словом, настоящий бал! Все было продумано до мельчайших частностей. Мальчик – тот, что шагал меж двух щитов, – стоял у входной двери, принимая цилиндры и шляпки. В задней комнатке стояла складная кровать, на которой мисс Билльсметти заваривала кофе и чай для тех кавалеров, которые пожелали бы – за дополнительную плату – вкусить какой-либо из этих напитков, а также для тех дам, которых эти кавалеры пожелали бы угостить; тут же можно было получить глинтвейн и лимонад – восемнадцать пенсов стакан. И, наконец, по уговору с хозяином пивной, что за углом, один из его слуг обносил гостей пивом. Словом, устроители вечера не ударили лицом в грязь. Зато и общество собралось самое, можно сказать, блистательное. Одни дамы чего стоили! А их шелковые розовые чулки! А искусственные цветы! А карет-то, карет! Не успевала одна карета привезти двух-трех дам, как тут же подъезжала другая, и из нее выходили еще две дамы. И все они были знакомы – не только между собой, но еще и с большей частью кавалеров, что создавало атмосферу приятной развязности и оживления. Синьор Билльсметти, во фраке с узкими в обтяжку панталонами и огромным голубым бантом в петлице, представил кавалеров тем дамам, с которыми они еще не были знакомы. Дамы болтали без умолку и смеялись так, что сердце радовалось.

Что касается танца с шалью, то более волнующего зрелища никто никогда еще не видывал! Что тут творилось! Все было вихрь. Юбки гремели, мелькали веера, дамы путались в гирляндах искусственных цветов, кавалеры их вызволяли… Что же до мистера Купера, то он с честью справился со своей ролью в кадрили. Правда, время от времени он как бы отлучался от своей дамы, и в таких случаях оказывался пятым в другой четверке, где и отплясывал с похвальным усердием, либо его заносило совсем уже бог знает куда, и он скользил в одиночку по паркету, без видимой цели. В общем же, его все-таки удавалось так направить, что к концу фигуры он оказывался на своем месте. Во всяком случае, после кадрили дамы и кавалеры обступили его толпой и осыпали комплиментами, уверяя, что им никогда не доводилось наблюдать столь блистательных успехов у новичка. Огастес Купер, чрезвычайно довольный собой, а заодно и обществом, «поставил» изрядное количество виски с содовой, глинтвейна и всевозможных смесей, потчуя ими десятка два-три особенно близких своих друзей, которых он обрел в избранном кругу, состоящим из семидесяти пяти учащихся.