Реакция Людмилы на подарки озадачила Фрасина. Ожерелье его суженая не приняла, заглянув в ларец с кольцами, отодвинула его в сторону. Без улыбки, пристально всматривалась в лицо Фрасина, словно видела его впервые. Молчала, пряча тревожный вопрос в глубине слегка раскосых и оттого придававших особую прелесть ее вытянутому лицу глаз.
И мерещилось Фрасину что-то общее в холодном влажном их сиянии и мерцании оранжевых зрачков пришельца: неразгаданное, нездешнее - чужое.
До смешного непрактичной казалась дочь практичных родителей. От необременительной высокооплачиваемой работы отказалась, заявив, что никуда не уйдет из своей библиотеки. На предложение Фрасина официально оформить отношения отвечать не спешила. Может быть, Людмила каким-то особым, не каждому данным чутьем понимала, что сказочное превращение аспиранта неестественно, от лукавого, как говаривали а старину.
Фрасин не ощущал зарождавшегося между ними отчуждения, как не замечают здоровые и толстокожие люди признаков надвигающейся грозы. Его влекло в океан неожиданно открывшихся возможностей. Почти каждый день стрелки магических часов откатывались на три оборота и под приглушенное волнующее "клок-клок" являлся вежливый оранжевоокий джинн. Уже владел Фрасин просторной квартирой в центре города и дачей в живописном лесном уголке, был повышен в должности, готовился после защиты диссертации к длительной и весьма многообещающей заграничной командировке. Жизнь раскладывалась на перспективу податливо, легко, как пасьянс под опытными пальцами.
Между тем эйфория от сознания небывалой удачи постепенно улетучивалась, уступая место странной тоске. Раздумья о сложности своего положения, не дающего возможности реализовать задуманное, все чаще неприятно тревожили Фрасина. Несколько сюжетов программы "Время", просматриваемой им в безукоризненной цветовой гамме новейшего японского телевизора, подсказали аспиранту очередные просьбы.
Казалось, в оранжевых пульсирующих зрачках оживает тепло былой уважительности. Впрочем, Био оставался верен себе, вновь пустившись в пространные пояснения о возможностях локального теста.
Фрасин в который раз услыхал, что биозонд не в состоянии помочь накормить всех голодающих одного из континентов. Не в его власти свергнуть военную хунту. Даже изменить курс эскадры во главе с печально известным авианосцем, приближающейся к берегам некой суверенной державы, Био не взялся.
- Ну хоть что-то!..- взмолился Фрасин.
- Хоть что-то можно, - отвечало полупрозрачное создание. И скрупулезно начало перечислять:
- Обеспечить продовольствием несколько семей... Помочь одному из мятежников осознать всю антигуманность его поступка... Вывести из строя небольшой корабль сопровождения...
- Крохи! - вздохнув, заключил Фрасин.- Это в принципе ничего не изменит.
Оранжевоглазое создание тут же напомнило, что изменять в принципе ему категорически запрещено.
- Ладно,- махнул рукой Фрасин,- топи это корыто...
- Какое именно? - уточнил педантичный Био.
- Да уж какое можно, то и топи.
- Каким образом? - не унимался собеседник.
- Ну, взорви там что-нибудь...
- Нельзя! - возразил Био. - Могут быть жертвы среди команды. Что, если рифы?.. Течь в корпусе, экипаж успеет спастись.
- Рифы так рифы,- согласился Фрасин. Био исчез. "Свалился на мою голову со своим локальным тестом,- подумал уныло Фрасин.- То нельзя, это невозможно... А потом сделает вывод, что забочусь лишь о себе. И обобщит на все человечество".
Он поднялся, прошелся по комнате, остановившись напротив зеркала, стал придирчиво изучать себя.
- А может, и не обобщит,- сказал успокаивающе своему отражению.Петровне я все-таки помог. И Пузину.
Петровна, одинокая женщина преклонных лет, жила на одной лестничной площадке с Фрасиным. Она часто болела, и когда аспирант, возвращаясь домой, в очередной раз заметил у подъезда "скорую", услыхал стоны, доносившиеся из-за соседкиной двери, то попросил Био избавить старушку от хвори.
Био согласился, но с присущей ему дотошностью не преминул уточнить, от какой именно. Петровна оказалась владелицей целого букета недугов.
- Мне лично все равно,- буркнул Фрасин, раздраженный медлительностью инопланетного джинна.- Сделай так, чтоб ей не было больно. Охает по ночам, как сова...
Серега Пузин, давний приятель Фрасина, жил в другом городе, заведовал отделом писем и фельетонов в местной "вечерке". Оказавшись случайно в столице, он зашел в гости к Фрасину и был поражен роскошью обстановки, окружавшей его некогда скромного товарища.
- Да ты о себе рассказывай! - отмахивался от недоуменных расспросов Фрасин, наполняя рюмки золотистым напитком из объемистой заграничной бутылки.
- Мне хвалиться нечем,- отвечал Пузин, уважительно глядя на иностранную этикетку.- Как и прежде, копаюсь в жалобах, конфликтах, фельетоны строчу о нерадивых начальниках жэков. И все "с колес", в номер газета ежедневная. Устал я, брат. Правда, наклевывалась возможность сменить кресло, у нас заместитель редактора пенсию оформляет. Но это пустой номер.
- Почему?-спросил Фрасин.- Ты же профессионал, я знаю. В коллективе тебя уважают.
- Все правильно,- подтвердил Пузин.- Есть одно "но". Конкурент имеется. Оттуда! - многозначительно ткнул вверх пальцем.- Шеф, в общем-то, за меня, но он дипломат и портить отношения с начальством по такому поводу не станет.
- Как фамилия твоего соперника?
- Сидоренко,- ответил Пузин.- А тебе зачем?
- Имя, отчество, должность? - продолжал Фрасин, памятуя о педантичности пришельца. И записав данные, хлопнул приятеля по плечу: - Не расстраивайся преждевременно, старик...
Спустя неделю Пузина утвердили в новой должности.
Воспоминание об этом несколько подняло настроение Фрасину. От размышлений его отвлек звонок, мелодично зазвеневший в прихожей. Фрасин открыл дверь. На пороге стояла Людмила. Она редко выбиралась в город, тем более в будни, и Фрасин искренне обрадовался.
- Какими судьбами, Людочка? Или решила, наконец, сказать "да"?
- Поговорить надо,- ответила сухо Людмила.
Сердце Фрасина сжалось в болезненном предчувствии. Людмила прошла в гостиную. В отличие от Пузина, импортная обстановка не произвела на молодую женщину особого впечатления. Людмила ее словно не замечала. Фрасин метнулся было к бару за угощением, но подруга остановила его коротким жестом:
- Не суетясь, Фрасин. Присядь и слушай.
Фрасин послушно упал в кресло, поражаясь тому, какую власть возымела над ним эта женщина. Людмила закурила, нервно чиркнув спичкой. Фрасин придвинул хрустальную пепельницу, однако гостья демонстративно стряхнула пепел в раскрытый коробок.
- Чтобы не возникало лишних вопросов, начну с родителей,- проговорила Людмила.- А вернее, с того, какими они были. Ты не думай, мой отец не так прост. В свое время политехнический закончил и, говорят, дельным специалистом считался. Наверное, его женитьба на маме с точки зрения рациональной логики была шагом безрассудным. У отца - ни кола, ни двора. У мамы - две сестренки на руках, после смерти бабушки она за старшую в семье оставалась. Да тут еще я родилась. Время было голодное, послевоенное. Ютились в развалюхе, из тех, которые теперь только в старой хронике увидишь. Ну, отцу и приходилось крутиться, прирабатывал, где мог, а все равно концы с концами еле сводили...
- Никак в толк не возьму,- перебил аспирант,- зачем ты это рассказываешь. Ничего не имею против твоих родителей.
- Я это заметила,- бросила на него короткий, сосредоточенный взгляд Людмила.- Теперь они живут по безукоризненным законам другой, видимо, более доступной тебе логики. Слушай, Фрасин, слушай.
И продолжала:
- Говорят, счастье делает людей равнодушнее к чужой беде. Не знаю. Но уверена, что и нужда не каждому добавляет благородства и сострадания. Жизнь - штука жесткая, она не только на ладонях, на душе мозоли оставляет. А иногда и рубцы. Суровей стали мои родители, скупее на ласку, на доброе слово. Такой была плата за нужду,- вздохнула Людмила.- А потом они заплатили и за счастье, разумеется, в своем понимании. Первый взнос составил вполне определенную сумму - пять тысяч рублей. Такой выигрыш нам выпал по облигации. Стали судить-рядить, куда употребить случайные деньги. Тут родственничек подзабытый вынырнул, ценный совет дал: вручить тысячи нужному человеку, тот может помочь на мясокомбинат устроиться. Теплое, мол, местечко, за год окупится, век благодарить будете. Отец не устоял, сменил профессию. Наверное, я плохая дочь, осуждаю родителей, которые ничего для меня не жалели. Но что делать. Знаешь, Фра-син,- вновь вскинула на аспиранта глаза Людмила,- мне всегда больно за тех, кто бессилен перед обстоятельствами, у кого нет внутри прочного стержня. Спросишь, откуда он взялся во мне, этот несгибаемый стержень? Думаю, из чувства протеста. Если бы росла в другой семье, наверное, не смогла бы так люто возненавидеть всю эту грязь, которая липнет к деньгам. Помню, раньше отец любил повторять, что поработает немного на комбинате и вернется на завод. Теперь он этого не говорит. И никогда не скажет. Я в газете вычитала, у наркоманов есть такое выражение: "сесть на иглу". Значит, стать конченым человеком. С отцом нечто похожее. День без денежной инъекции, хотя бы десятки левой, для него пропащий. А прирабатывать десятки все сложнее - постепенно наводят порядок на комбинате. Директора сняли, кое-кого посадили. Между прочим, родственничка тоже судьба наказала. Прогорел на какой-то очередной авантюре, пришел к нам денег просить. Деньги к тому времени были и немалые - место у отца на первых порах действительно оказалось прибыльным. Только родители - ни в какую. Хоть и унижался родственничек, и напоминал, чем ему обязаны, даже на колени падал. Я не выдержала, сорвала с пальца перстень, что родители к совершеннолетию подарили, бросила ему.