По новому оперативному плану Японская армия должна была сначала перерезать Транссибирскую железнодорожную магистраль, развернуть наступление против контингентов Красной армии, которые будут прибывать из других районов Сибири, а затем нанести удар по советским войскам в Приморье. Уже после принятия этого плана на военно-воздушных базах в Приморье было увеличено количество размещенных там советских тяжелых бомбардировщиков, и во Владивосток прибыло большое количество подводных лодок. Это способствовало тому, что новый оперативный план Квантунской армии в Маньчжурии приобрел долговременный характер и в принципе не менялся в течение 10 лет[95].

В июне 1933 г. руководство японской армии в преддверии прогнозировавшегося на 1935—36 гг. циклического мирового экономического кризиса дважды созывало совещание ответственных сотрудников различных министерств и ведомств для определения государств, наиболее опасных для Японии, и выработки соответствующей оборонной стратегии. В результате меньшинство высказалось за то, чтобы временно не считать СССР потенциальным противником, поскольку сокрушить его в прямом военном столкновении было невозможно, а сосредоточиться на военном подавлении Китая, оказывающего упорное сопротивление Японии, и лишь после этого подготовиться к военному противоборству с СССР.

Большинство же участников этих совещаний выступило против такой концепции, ссылаясь на то, что подобная стратегия приведет к тому, что в результате Япония может оказаться перед лицом способных объединиться против общего врага двух сильных противников, а активизация военных усилий на китайском направлении в связи с возможностью вмешательства ведущих государств мира может привести к вовлечению Японии в мировую войну. Поэтому возобладала концепция, при которой единственным главным противником было решено считать Советский Союз, причем с учетом его возрастающей мощи. Упор должен был быть сделан не на активных военных мероприятиях против СССР а на укреплении собственной обороноспособности при сохранении в силе упомянутого выше оперативного плана на случай, если Советский Союз сам предпримет наступательные действия в Маньчжурии[96].

Об опасности развязывания новой мировой войны в результате агрессивной политики Японии предупреждали и советские военачальники. Так, 10 февраля 1934 г., выступая на вечере танкистов в Центральном доме Красной Армии, К.Е. Ворошилов заявил: «Период мирной передышки заканчивается. Приближается начало новой империалистической войны… Я должен прямо сказать, что если бы японцы наступали на нас в прошлом году, мы и тогда имели довольно значительное количество танков на Дальнем Востоке, но использовать их так, как это мы сможем сделать теперь, сегодня, мы не смогли бы, потому что кадры у нас тогда еще были слабоваты. Теперь этот пробел мы восполнили…»

Выразив надежду, что в 1934 г. войны удастся избежать, он тем не менее заявил: «Японцы, как вы знаете, ведут себя довольно нахраписто. Тут могут быть всякого рода неожиданности. Японцы нас могут шантажировать в любой момент». Что касается возможного исхода этой войны, то К.Е. Ворошилов сказал следующее: «…японцы не смогут, не должны с нами справиться. Здесь все будет зависеть от людей, от того, как мы будем использовать нашу технику, от того, насколько умело мы сумеем ее применить тактически, организационно и оперативно, насколько умело распорядимся нашими средствами борьбы[97].

В январе 1935 г. зам. наркома обороны СССР М.Н. Тухачевский выступил с докладом на VII съезде Советов СССР. Докладчик заявил, что в 1934 г. личный состав Красной армии увеличился с 600 тыс. до 940 тыс. человек, а военный бюджет на 1935 г. вырос на 6,5 млрд. руб. Тухачевский сообщил, что в связи с большой удаленностью восточных рубежей СССР от его западных границ (а это было чревато тем, что в случае возникновения военного конфликта на Дальнем Востоке подкрепление из Европейской части СССР для ограниченного контингента советских вооруженных сил, даже если его осуществлять по воздуху, может не успеть вовремя) советское руководство оказалось поставленным перед необходимостью разместить в дальневосточных районах страны авиацию, танковые и артиллерийские подразделения.

Обратив особое внимание на последнее обстоятельство, генеральный штаб японской армии пришел к выводу, что поскольку такие части, по-видимому, в соответствии с советской военной доктриной, будут составлять основу вооруженных сил СССР, необходимо будет соответствующим образом усилить Квантунскую армию[98].

15 января 1936 г. Тухачевский в своей речи на заседании правительства СССР изложил новый план обороны страны, в котором говорилось, что с Запада Советскому Союзу угрожает вооружающаяся Германия, а с Востока – Япония и что армия нуждается в продовольственных ресурсах Сибири и Монголии. Докладчик добавил, что в Японии быстрыми темпами растет производство военной авиации и танков, в Маньчжурии ведется строительство сети стратегических железных дорог с целью подготовки к агрессии против СССР, а японский военно-морской флот приступил к осуществлению своего второго плана увеличения военно-морских сил.

Все это ставило страну, по словам заместителя наркома, перед необходимостью подготовки к обороне на два фронта и повышения процента регулярных войск по сравнению с народным ополчением (с 26% к 74% в 1934 г. до 77% к 23% в 1935 г.) при доведении общей численности Красной армии до 1,3 млн. человек и форсированном строительстве ВВС и ВМС, в особенности подводного флота.

Японский Генеральный штаб проанализировал планы советского руководства и дал свою оценку: советская стратегия оборонительной войны на два фронта с последующим перенесением главного контрудара с одного фронта на другой трудно осуществимая и поэтому нереалистическая[99].

К концу 1935 г. почти все стрелковые дивизии Красной армии были укомплектованы регулярными частями с повышенной огневой мощью, что, по мнению японской стороны, свидетельствовало о росте ее профессионализма и наступательного потенциала[100].

В июне 1936 г. в Японии при утверждении очередного оперативного «Плана национальной обороны империи» впервые после окончания Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке нашей страны наряду с присутствовавшим в этом плане в качестве его первоочередного и в прошлом единственного объекта – США стали указывать также Советский Союз.

Последнее обстоятельство было связано с тем, что представители японского правительства уже вели с фашистской Германией переговоры о заключении Антикоминтерновского пакта.

На Токийском процессе главных японских военных преступников 1946—1948 гг. эти оперативные планы, несомненно направленные против СССР, были включены как в обвинительный акт, так и в приговор Международного военного трибунала в качестве свидетельства агрессии против Советского Союза. Но таковыми эти планы могли бы быть только при их претворении в жизнь в случае явного нарушения Японией норм международного права, как это имело место со стороны Токио в отношении Китая.

Такой же план войны с Германией генеральный штаб японской армии в 30-е годы разработал и на тот случай, если Гитлер, быстро и успешно осуществив молниеносный захват Европы, приступил бы к экспансии через регион Индийского океана в направлении стран Тихоокеанского бассейна. Но никому не пришел в голову такой абсурд, как обвинять Японию на этом основании в агрессии против фашистской Германии и выносить японским руководителям на том же процессе соответствующий приговор[101].

Антикоминтерновский пакт был заключен 25 ноября 1936 г. (через один год к нему присоединилась Италия) для совместного противодействия Японии и Германии, как указывалось в его опубликованном тексте, подрывной деятельности Коминтерна (III Интернационала коммунистических партий). Это было сделано, как утверждали представители этих государств, в ответ на решение состоявшегося в 1935 г. VII Всемирного конгресса этой организации, который исходил из необходимости создания при сотрудничестве со II Интернационалом социалистических партий единого народного фронта борьбы против империализма и фашизма, т. е. против правящих кругов Германии и Японии, оказывая Компартии Китая помощь в борьбе против господствующих классов своей страны.