Передовые отряды Баруха на полном скаку ворвались в Ущелье и домчались почти до середины его, когда сверху, из скальных укрытий, обрушились на них тучи стрел из колчанов отборных лучников Вагарана. Свет восходящего солнца померк среди потока разящих жал; крики умирающих наполнили расселину и, множась эхом, слились в единый гул отчаяния и страдания, подтверждая тем самым зловещее название этого места.

Впрочем, лучники не могли (да и не собирались) сдержать волну наступающих; буквально по трупам соратников армия Баруха хлынула к устью Ущелья…

…где была встречена отборными вагаранскими отрядами.

Атака наступающих натолкнулось на заграждение тяжело вооруженных меченосцев — и захлебнулась. Воины-защитники не собирались позволить никому из шемитов покинуть Ущелье, умело и беспощадно встречая неприятеля сразу у конца бывшего русла полноводной реки. Еще не сообразившие в чем дело арьергардные отряды продолжали напирать сзади, вытесняя передовые на открытое место, прямо под клинки вагаранцев; воздух полнился звоном стали, отчаянным ржанием лошадей и воплями раненых; но вот над рядами наступающих прокатился зов боевого рога, и осыпаемые тучами смертоносных стрел с вершин скал воины Баруха повернули назад.

Втрое уменьшившаяся армия из Шема ринулась обратно, к своему разоренному лагерю,— со рвением не меньшим, нежели то, что охватило ее во время не-удавшегося наступления. Правда, на сей раз их поспешность была вызвана паникой и угрозой неминуемой смерти. Однако воины Вагарана успели захлопнуть ловушку: позорно бегущего неприятеля у выхода из Ущелья уже поджидали зашедшие с тыла отряды Хашида. Смятение и хаос охватили полки Баруха. Подобно слепым щенкам люди метались между стенами Ущелья, с обеих сторон которого их встречала холодная сталь, а сверху разила летящая, оперенная смерть.

Так до конца своих дней Барух и не узнал, что именно строптивый варвар-десятник помог ему вырваться из гибельных клещей, в которые зажали их подлые вагаранцы…

Как бы то ни было, жалким остаткам войска шемитов к исходу дня удалось прорваться к противоположенному от города выходу из Ущелья и устремиться в сторону Эрука. Отряды защитников с гиканьем преследовали их до самой границы, а потом повернули назад.

— …И вот, мой достопочтенный гость,— продолжал Хашид, за время эффектной паузы успев обглодать индюшиное крылышко,— заставив ничтожных шемитов искупаться в песках пустыни, я велел сыграть ретираду и вернуться в город… А что еще прикажете делать? Враг разбит, пленных взяли огромное число, потери с нашей стороны мизерные, а тупоголовый Барух не приблизился к стенам города и на две лиги. Поэтому мы с триумфальными песнями вернулись домой, в очередной раз показав мерзким шемитам, что с нами связываться опасно.

И Хашид, и правая рука Хашида — военачальник Сдемак, и левая его рука — мудрец и советник маг Ай-Берек, и его почетный гость — шах Джумаль, правитель одной из провинций Турана, восседали за столом, специально к этому случаю вынесенном на террасу.

Ярко светило летнее солнце, внизу шумели праздничные толпы горожан, в предвкушении завтрашнего действа на арене заполнившие местные трактиры и кабаки и заранее накачивающиеся охлажденным пивом и крепкими винами. На террасе же было тихо и свежо; трапеза подходила к концу.

Высокопоставленные особы — Хашид и Джумаль — Уже переговорили обо всех текущих политических делах, обменялись обязательными любезностями и подарками, прекрасно провели вместе время в серных банях, где обсудили драгоценности, лошадей и женщин (причем каждый, разумеется, утверждал, не скупясь на похвалы, превосходство другой страны в отношении сих предметов), после чего насладились обществом прекрасных, всему обученных танцовщиц. Послезавтра шах собирался в обратный путь, и Хашид напоследок решил похвастаться перед ним своей любимой игрушкой.

За спинами Хашида и его гостей ожидали распоряжений четверо слуг, занимающихся переменой блюд и напитков. Двое вооруженных стражников застыли у дверей, еще четверо стояли по углам террасы, расположившись в вершинах воображаемого квадрата; у последних оружия не было — они сжимали в руках по концу прочной блестящей цепи. Цепи эти натягивались, образуя крест, в центре которого, лицом к знатным вельможам, неподвижно возвышалась фигура обнаженного бронзовокожего мужчины. Другой конец каждой из четырех цепей был прикован к толстому кольцу, замкнутому на шее пленника. Попытайся этот человек сделать хоть малейший шаг, цепи с противоположной стороны немедленно оттащили бы его обратно и вернули в центр террасы.

Впрочем, пленник и не шевелился; взгляд его пронзительно голубых глаз был устремлен в бесконечность, грива иссиня-черных волос недвижимо лежала на широких плечах, не дрожал ни единый мускул гигантского тела, и, если б не лиловая жилка, что исступленно билась на могучей шее, сторонний наблюдатель мог бы решить, что перед ним искусно выполненная бронзовая статуя великана.

— Что ж,— раскатистым басом проговорил военачальник Сдемак, поднимая золотой кубок,— это была великая битва и великий триумф. Никогда еще победа не доставалась нам с такой легкостью. Итак, за тебя, правитель Хашид! За твой талант стратега и тактика! За наш успех! — И он осушил кубок. Сдемак был невысоким, но ладно скроенным бородачом в парадной форме и при коротком церемониальном мече, лезвие которого расширялось к острию.

— Присоединяюсь! — горделиво добавил туранский шах и последовал примеру Сдемака. Полный, лысеющий, страдающий одышкой и подагрой туранец, хоть и был равен Хашиду по положению, однако внешне нисколько не походил на мускулистого, но жилистого, высокого правителя Вагарана.— Ты блестяще справился со всеми трудностями и в очередной раз доказал, что королева Ясмела не случайно доверила тебе почетный пост правителя Вагарана… Однако, мой венценосный господин, ответь мне: кто этот дикарь, которого мы наблюдаем вот уже третий час и который за это время ни разу не пошевелился?

— О, мой дорогой гость! — всплеснул руками Хашид, и складки его алой мантии всколыхнулись за спиной.— Перед нами — самый удивительный и самый дорогой трофей, что достался мне в этой битве! Наемник, воевавший на стороне шемитов, сражавшийся как лев, в одиночку убивший больше моих солдат, нежели все воины Баруха, вместе взятые… Кабы не помощь моего верного мага, он добрался бы и до меня, и тогда не сидеть бы мне с вами за этим столом!.. Не так ли, милейший Сдемак? Даже ты не сумел защитить меня от него!

Сдемак мрачно промолчал и потер недавно зарубцевавшийся шрам от удара кинжалом. Тогда Хашид повернулся к четвертому участнику пиршества — колдуну Ай-Береку, который все это время хранил молчание, ел и пил очень мало, кутаясь в просторный черный плащ с откинутым капюшоном и вышитыми на нем серебряной нитью магическими рунами.

— А ты, Ай-Берек, что скажешь? Убил бы меня этот дикарь, если б не твоя помощь?

На лице волшебника, морщинистом, как у столетнего старца, блеснули ярко-зеленые глаза,— сияющие, как У пятнадцатилетнего подростка. Ай-Берек тоже ничего не ответил. Лишь шевельнулись его тонкие, длинные, ниточками свисающие на подбородок усы.

Шах Джумаль непонимающе пожал плечами и налил себе еще вина. Хмелел он быстро.

— Возможно, ты и прав, благородный владыка. Но неподвижность и бессмысленность взгляда твоего… э– э… трофея говорят о его непроходимой тупости. Которая, впрочем, свойственна всем дикарям… даже если они умеют драться, как львы.

Хашид захохотал.

— Достопочтенный гость, за первые же две седмицы плена этот человек четырежды пытался сбежать из моей подземной тюрьмы и дважды почти добрался до поверхности, голыми руками придушив пятерых стражников. Не сомневаюсь, он сумел бы выбраться на свободу, даже не зная плана лабиринта, но — голод и измождение пока еще никому не помогли… Нет, уважаемый Джумаль, поверь, до сих пор мне не доводилось встречать более сильного, более хитрого и жизнелюбивого врага!