— Давай иди, но учти: сейчас уезжаем.

В землянке темно. Свет коптилки освещает только тех, кто у самого стола. Командир полка, сидя на табуретке, держит трубку телефона, читает с листа боевое донесение за день. После очередной длинной фразы он заметил меня, я отдал честь. Он кивнул: «Подожди».

Подошла Валя. Ее лицо поразило меня своей бледностью. Она приветливо улыбнулась. Я подал ей руку. Ее глаза пытались мне что-то сказать.

Слушая донесение, я представлял, чем был для полка минувший день. Он дышал жаром, дымом и пылью Молдавии. Словно бы на этих рубежах война снова начинала свой девятый вал. Немцы наводили переправы на Северном Донце, как год тому назад — на Пруте. Истребители разведывали переправы, штурмовали войска, занимавшие плацдармы. Однако здесь почти каждый вылет истребителей происходит в содружестве с ИЛами. Эти ширококрылые, упрямые горбатые машины занимают добрую половину аэродрома. С такими близкими и мощными напарниками на штурмовку ходить интересней, чем одним.

— Совсем? — вдруг слышу обращенный ко мне вопрос командира.

— Да. Эксперименты окончены.

— Хорошо! Куда же тебя определить? — Виктор Петрович Иванов внимательно смотрит на меня. — Командир вашей эскадрильи уже назначен. Пойдешь к нему заместителем?

— Мне все равно, лишь бы воевать.

— За этим дело не станет. Комэск часто болеет, поэтому тебе придется водить эскадрилью.

— Разрешите идти? — говорю я, вспомнив, что меня ожидают летчики.

— Иди. Завтра соберем ребят, расскажешь о «мессершмитте».

— Есть!

Меня подхватили крепкие дружеские руки и подняли в кузов. Когда ехали, Комоса протиснулся ко мне.

— С тебя причитается.

— За что? А-а!

— То-то! — Комоса засмеялся. Глаза его теплились.

Проезжая мимо белых украинских хат, мимо стада коров, поднимавшего пыль и расползающегося по дворам, думалось о том, что от нас зависит отстоять тишину этого села, не дать нарушить ее лязгом гусениц танков и взрывами бомб. Хотелось быстрее включиться в боевую работу.

Утром, до получения приказа на вылет, командир полка собрал у КП все эскадрильи, пригласил садиться на землю и предоставил мне слово. Я увидел весь полк. Летчики, штабисты, техники. Они сами произвольно поделились на три группы, придерживаясь комэсков. Вокруг Фигичева было больше всего близких мне ребят: эскадрилья все еще летает на наших стареньких МИГах, на которых мы начинали войну.

В эскадрилье Комосы были летчики, овладевшие ЯКом после того, как мы так много учили их с Крюковым под Ровеньками искусству вождения устаревшего «ишачка». Комоса выглядел уставшим, понурым. Виктор Петрович, комиссар и начштаба сидели впереди всех на скамейке, доставленной сюда снизу.

Родной полк. 16-й гвардейский! Стоя перед всеми, ощущая на себе сосредоточенные, серьезные взгляды, я глубже почувствовал значение полетов на «мессершмитте», полезность их. Я знал что-то такое, чего не знали другие, и теперь должен всем поведать о своих выводах. И я все рассказал о «мессершмитте-109». Он теперь был для меня не тем абстрактным противником, которого я видел на расстоянии или в прицеле. Я вертел перед глазами моих слушателей его макет, то обстреливал его, то бросал в пике, то вел его на себя, то сам прижимал его на вираже. Я пробовал разъяснить, на что способен «мессер» в воздушном бою, на каких маневрах его лучше подловить.

Не успел я ответить на все вопросы, приказ штаба дивизии поднял всех на ноги. Надо сопровождать старых знакомых — СУ-2.

— Кто ведет вашу группу? — обращается к Комосе начальник штаба. — Вы сами?

Комоса, стоявший рядом, кивнул на меня: Покрышкин, он с «мессерами» теперь на «ты».

— Я плохо знаю этот район. Разрешите сходить в этом вылете ведомой парой.

Мы молча направляемся к стоянкам.

— Вот твой самолет, — указывает Комоса на ЯК и все так же медленно, без особого энтузиазма двигается дальше.

У самолета меня встречает соскучившийся Чувашкин. Он чем-то взволнован.

— Товарищ капитан, это машина не моя. Вы были когда-нибудь недовольны мной?

— А вы от меня слышали об этом?

— Нет. Тогда вам надо попросить командира полка.

— Не волнуйся. Будем работать вместе.

— Спасибо. Мы слишком много пережили, чтобы все забыть. Эта машина неплохая, я осмотрел ее тоже.

К самолету, вижу, бегут две девушки, тащат, держа на весу, парашют в чехле.

— Что это, Чувашкин? — удивился я.

— Ансамбль песни и пляски, — широко улыбается он. — Укладчицы парашютов.

Девушки в столовой или в штабе — явление обычное. Но девушки на аэродроме, у самолетов — это ведь не к добру. Такой предрассудок бытует в авиации издавна. А они вот весело, с улыбкой, словно забавляясь, подают мне на крыло парашют. Я мельком взглянул на них и что-то прошипел…

Взлетаем. Комоса почему-то никак не может завести мотор своего самолета. Очевидно, неисправность. А бомбардировщики уже над нами. Ждать, пока взлетит командир и его ведомый, больше нельзя.

В воздухе нас шесть вместо восьми.

Четверка идет выше моей пары, непосредственно прикрывающей СУ-2. В моей группе не хватает пары Комосы. Непредвиденная задержка с вылетом смазывает все договоренности на земле. Радиосвязи нет, вынужденно взятая на себя роль ведущего группы сводится к нулю.

Под нами на запад зигзагообразной лентой тянется Северный Донец и где-то далеко впереди пропадает в утренней дымке. Моя пара на большой скорости переходит с фланга на фланг группы бомбардировщиков, идущих ниже, впереди, готовая отразить удар «мессершмиттов», если они появятся.

Мы что-то вроде телохранителей. Но это определение чисто внешнее. На самом деле для каждого истребителя, сопровождающего другие самолеты, эта роль исполнена большого смысла и значения. Ты летишь ради того, чтобы СУ-2 поразили цель и невредимыми возвратились домой. Их задача становится твоей задачей. Значит, надо заботиться о том, чтобы подопечные самолеты без потерь вышли на объект, точно ударили. А доверие к нам, истребителям, к нашему боевому мастерству, разве это не обязывает, не приковывает к этим медлительным, нагруженным бомбами самолетам? Там ведь ребята думают об удаче.

Девятка СУ-2 плотной группой идет навстречу опасностям. Летчики, конечно, видят, что высоко над ними вьется четверка ЯКов, а непосредственно возле них только пара. Мне понятно их отношение к моей паре: «Что-то маловато вас, „яшки“, и я стараюсь частой сменой места со своим напарником Бережным — „ножницами“ — демонстрировать „мощь“: будьте, мол, уверены! Немного волнуюсь, давно не летал в бой, отвык от напряжения боевого полета.

Весенние облака. Голубое небо. Зеленый простор внизу. Белые горы Лисичанска. Их сразу фиксирует память. В каждом полете перво-наперво будешь искать глазами этот ориентир.

Дым расползся по берегу Донца. СУ-2 с ходу сбрасывают бомбы на переправы, на войска. С разворота они устремляются домой. Первое звено быстро отрывается. Второе также. Передо мной уже не строй эскадрилий, а то, что мы пренебрежительно называем «колбаса». Вот и прикрой их, если они так растянулись. Каждый из них спешит на свой аэродром.

А «мессершмитты» на высоте поджидали именно этих минут беспечности. Они вывалились из-за облаков несколькими парами. Их восемь, нас шесть. Вступать с истребителями в драку им ни к чему, им цель нужна поважнее. Я понял их тактику с первого захода. Они сразу полезли на отставших бомбардировщиков.

Мы с Бережным бросились «мессершмиттам» наперерез, стреляя в упор. «Мессеры», выйдя из атаки, взмыли к облакам. Один с дымом потянул на запад, сопровождать его отвалил еще один.

Я проводил их взглядом с усмешкой — теперь осталось шесть, и нас тоже столько. Ведь там, под облаками, наша четверка: больше их сюда не пустят, навалятся сейчас. Но, посмотрев вокруг, под облака, я не обнаружил там ЯКов. Где же они?

В трудную минуту мне не раз приходилось искать тревожным взглядом товарища, как, впрочем, случалось в бою кому-то искать и меня. Но исчезновение нашей четверки из виду сейчас, уход за облака — это глубоко встревожило меня. Бомбардировщики, заметив опасность, растянулись еще больше. «Мессершмитты» снова падают на них с высоты. Не на нашу пару истребителей. Чтобы сбить кого-нибудь из нас, им необходимо повозиться, а одиночный бомбардировщик — верная добыча. Это мы знаем. Потому бросаемся от одного к другому, подставляем свои машины под удар, стреляем — лишь бы сорвать их атаку. Вот один пошел колом в землю, и сразу же «мессершмитты» отвалили, оставили нас в покое. Видимо, жертвой стал ведущий.