Ольшак показал ему удостоверение. Ему было приятно, что с французом можно говорить без переводчика.

– Несколько дней назад вы посетили одного человека в N.

– Да, – ответил тот, – в этом городе я навещал своего кузена Конрада Сельчика. А в чем дело?

– Конрад Сельчик трагически погиб в ночь с третьего на четвертое сентября. Я веду следствие. – Инспектору не хотелось выкладывать этому человеку сразу все, что ему было известно, он решил дозировать информацию. В первый момент его поразило сообщение, что француз был кузеном Сельчика. Сейчас, присмотревшись к нему, Ольшак заметил даже какое-то сходство с фотографией покойного, которую он получил на следующий день после происшествия на Солдатской.

– Oh, terrible! Это ужасно, – поправился Ромбек. – Это ужасно, – повторил он, – хотя этого и можно было ожидать.

– Прошу вас, расскажите все, что вам известно.

– Сельчик – мой двоюродный брат. Мы переписывались в течение нескольких лет, хотя никогда не виделись. Встретились мы только третьего сентября, да, это было третьего, в день моего приезда. Еще в письмах мы договорились, что он будет ждать меня на вокзале. Конрад был с машиной. Я не знал, что у него есть автомобиль, – Ромбек запнулся, подыскивая нужное слово, – его будущей жены, – нашелся он.

– Как вы узнали друг друга?

– Мы об этом тоже подумали и обменялись фотографиями. Вы сказали, – Ромбек посмотрел Ольшаку в глаза, – он трагически погиб. Что это было, самоубийство?

– Вы позволите сначала задать вам несколько вопросов?

– Bien, понимаю. Полиция везде одинакова. Предпочитает спрашивать, а не отвечать. – Ромбек слабо улыбнулся. Было видно, что он взволнован, хотя старался взять себя в руки. Известие о смерти кузена потрясло его. Он вынул пачку сигарет («Галуаз», – заметил Ольшак), предложил их Беджицкому и инспектору и закурил сам.

– Вы говорите, что именно этого можно было ожидать. Правильно ли я вас понял? Невеста пана Сельчика и все, кто его знал, были удивлены его смертью.

– Он был очень взволнован. – Ромбек внезапно закашлялся, поперхнувшись дымом. – Я пытался понять, что его угнетает, – продолжал он через мгновение. – Думал даже, что мой приезд не ко времени, иногда это случается, не правда ли? – Он говорил медленно, старательно подбирая слова, и лишь иногда неправильно поставленное ударение действовало на слух, словно скрежетание металла по стеклу. – Он ничего не хотел мне говорить ни в машине, ни позднее дома. Только за ужином совершенно неожиданно попросил у меня, нет, это не то слово, он потребовал, чтобы я дал ему тысячу долларов. Я не ожидал этого и был чрезвычайно удивлен. Конрад никогда и ни о чем не просил, напротив, присылал мне книги и пластинки, а когда однажды, желая его отблагодарить, я послал ему кое-какие мелочи, ну, знаете, нейлоновые рубашки, которые у нас очень дешевы, он был буквально оскорблен. Он написал мне, что у него все идет хорошо, он работает, купил квартиру и доволен жизнью. Именно поэтому меня удивило его требование. Тысяча долларов – это пять тысяч франков, куча денег, почти автомобиль, конечно, дешевый автомобиль. Я неплохо зарабатываю, и на моем текущем счету в банке лежит несколько тысяч долларов, однако это бесцеремонное требование поразило меня. Естественно, я спросил, зачем ему столько денег. Сначала Сельчик не хотел отвечать. Но потом довольно туманно намекнул на какой-то шантаж, на то, что кто-то требует от него денег и, если он не заплатит, его карьера кончена.

– И вы дали ему деньги?

– Но, мосье инспектор, кто же носит при себе такую сумму? Перед поездкой в Польшу я купил в бюро путешествий купоны «Орбиса» на оплату отелей и ресторанов. У меня, конечно, было несколько сот франков и чековая книжка, но Конрад не смог бы реализовать в Польше этот чек. Я посоветовал ему пойти в полицию, то есть в милицию.

– И что он ответил?

– Сказал, что если не достанет этих денег, то ему остается только покончить с собой. Поэтому я и спросил вас, не была ли его смерть самоубийством. Mon Dieu, если бы я знал, что он это сделает, я достал бы ему эти деньги и переправил бы их в Польшу… Но знаете, знакомые предупреждали меня перед отъездом, что некоторые наши земляки, не все, конечно, думают, что мы там, на Западе, гребем деньги лопатами. Я сказал Конраду об этом, вспылил, так как был на него зол, прошу простить мне это. Я уехал отсюда ребенком, и в первый же день приезда такая история! Расстались мы не прощаясь. Я чувствовал себя обиженным. Думал, что Конрад придет в гостиницу, чтобы извиниться, но он не появился. Все это подействовало на меня, я расстроился, и, как это иногда случается со мной, у меня начался приступ. – Ромбек приложил руку к почкам, – забыл, как это называется, что-то вроде укола.

– Почечные колики, – вставил Ольшак.

– Да, именно так называл это доктор из «Скорой помощи». Очень симпатичный человек и очень сердечный. Просидел около меня несколько часов.

– До половины первого.

– Вы и это знаете? Ах, понимаю, иногда читаю детективы. У нас есть такой писатель – Сименон, вы слышали? Герой его произведений – комиссар Мегрэ. Мне кажется, что он похож на вас, только он куриг трубку, по крайней мере, в фильмах. – Ромбек остановился, как бы что-то припоминая. – Бедный Конрад, – сказал он, помолчав. – А вам неизвестно, почему он это сделал? Вы не обнаружили тех шантажистов? Это действительно ужасно! – Ромбек встал, подошел к окну и распахнул его.

– Вы вспоминали здесь о будущей жене Конрада Сельчика. Он вам говорил что-нибудь о ней?

– Конрад писал, что намеревается жениться. Я думал, что он представит ее мне. Так, наверное, и произошло бы, если бы не этот странный разговор между нами. Мне хотелось пробыть у него, по крайней мере, три или четыре дня и только потом посетить Краков, Закопане, Варшаву'. Я приехал лишь на десять дней, так как мой шеф не отпускал меня на более долгий срок. Я работаю директором отдела рекламы большой фирмы электронного оборудования. Это очень хорошая работа, только на отпуск почти не остается времени.

– Значит, вы так и не увидели Иоланту Каштель?

– Да, действительно, ее звали Иоланта. Я уже, кажется, говорил, что не знаю даже, как она выглядит. А жаль. Конрад писал мне, что она замечательная девушка, что они хорошо понимают друг друга…

– Когда вы возвращаетесь во Францию?

– Через три дня. Я купил обратный билет еще з Париже. Но решил, что обязательно снова приеду в Польшу. Эта прекрасная страна сильно изменилась. Может быть, наша фирма будет с вами торговать. Жаль Конрада… Теперь у меня никого здесь не осталось.

– Давайте еще раз вернемся к вашему вечернему разговору. Прошу вас, попробуйте сосредоточиться и припомнить, не называл ли Сельчик каких-нибудь имен или не говорил что-либо о человеке, который его шантажирует. Может быть, это помогло бы нам.

– Попробую. Конрад сказал: «Это страшный человек, холодный и беспощадный». Да, вспомнил! – подскочил Ромбек. – Этот человек играет в шахматы. Конрад сказал: «Холодный, расчетливый шахматист, который умеет предвидеть на пять ходов вперед». И добавил еще: «Или он меня убьет, или я вынужден буду покончить с собой…»

Уходя, Ольшак попросил у Ромбека спички, объяснив, что его сын филуменист.

Как только они с Беджицким вышли из отеля, Оль-шак старательно завернул коробок в приготовленную салфетку. Необходимо снять отпечатки пальцев с этого коробка и сравнить с обнаруженными в квартире Сель-чика. Хотя Ромбек и не отрицал, что был там, формальности необходимо выполнить.

…Ольшак побрился и уже надевал пиджак, когда зазвонил телефон. Звонил Кулич.

– Шеф, Бабуля раскалывается!

Действительно, Бабуля «раскалывался». Поручик ожидал Ольшака в его кабинете. Стенографист устроился за столом, Бабуля сидел, полуразвалясь, в кресле.

– Ничего вы мне не сделаете, – захихикал он, увидев входящего Ольшака.

– Расскажи еще раз, как все было, пану инспектору. Он тоже хочет послушать, – обратился к нему Кулич. Глаза поручика были припухшими, очевидно, близнецы снова не давали ему спать.