- Где её нет? Вот только бороться с ней никто не может. Хваленые американцы и те стонут...

- Так может, Саня был прав?

- Что он знает про это, Оленька? - тяжело вздохнул Иван Владимирович. - Жизнь - сложная штука...

Ольге вдруг показалось, что она поспешила с решением отменить свадьбу. Саня-то был прав. Они вышли из подъезда, услужливый телохранитель распахнул заднюю дверце "Мерседеса", Иван Владимирович под локоток направил девушку на заднее сидение. Да, от таких родственников трудно отказаться... Да и Саню она любила... И была бы счастлива с ним, если б не его идиотские убеждения.

Уже стемнело, все-таки, осень. Топчанов сидел в своем кабинете и думал, чем занять этот вечер. Хрен его знает, что будет дльше, значит, нужно отдыхать на полную катушку. С бабами, конечно, и лучше, если две будут рядом. За этими размыщлениями и застал его Игнат, он без стука вощел в кабинет.

- Я тебе говорил, Боря, что нужно контролировать сделку, а ты отключил телефон! - сказал он.

Топчанов почувствовал, как злость заполняет его душу. Да кто он такой, чтобы упрекать его? Обнаглели в доску! И как можно верить такому телохранителю? Подставит майору Сараеву в два счета - и все дела. Ну, это уж слишком!

- Ты мне ещё про внебалансовые счета расталдыкни, а то ни хрена не ботаю, Игнатик, - почти ласково сказал Топчанов.Кстати, ночью все было путем, тебе тоже понравилось. Или нет?

- А бабки где? Ты же всем должен! Как отдавать будешь? Все, Боря, я ухожу от тебя. Сам ездий на своей "Вольве".

- Ладно, - согласился Топчанов. - Найди себе лепшего босса Игнат, от души желаю.

- Найду, не переживай. Пока, Боря!

Когда Игнат ушел, Топчанов взял трубку телефона, набрал номер. Хоть и поздно было, деловые люди могли ьыть на месте. Своем, рабочем. Нужно хоть какие-то бабки раздобыть, людям раздать, а то все разбегутся, на хрен.

- Але, Гарик? Слушай, тут такие дела намечаются, полный привет... сказал он, услышав знакомый голос. - Если можешь... Не можешь? Ладно, извини.

Положил трубку, призадумался. И вправду, нужно было где-то достать бабки, чтобы люди не разбежались. Смоются - какая ж это будет компания? А без бухгалтеров - совсем кранты. Понаедут всякие деятели, чё им базарить?

Через минуту телефон сам зазвонил, Топчанов схватил трубку.

- Але? Гриша?! Ну, слушай, старик, всегда рад тебя слышать. Что - ну ещё бы? Ну да, должен, отдам. Скоро отдам. У меня все нормально, но Чубайс отключил верхнеозерцев, понимаешь? Я с ним говорил, скоро включит, и все будет абгемахт. Это я тебе на чистейшем немецком... Да ты не сомневайся, Гриша, я свое слово держу! - Топчанов положил трубку, сказал сам себе.Не верит. Ну и дурак.

В кабинет, деликатно постучавшись, вошла Шура.

- Борис Петрович, все сотрудники...

- Готовятся к новым свершениям? - бодро спросил Топчанов.Я рад, Шурик. Передай им, поддержка руководства обеспечена.

- Какая поддержка, Борис Петрович? - с недоумением спросила Шура. Все ушли, жутко злые...

- Потом придут жутко добрые. Все, я сдергиваю, ты тоже свободна, Шурик. Найди себе клевового мужика, ты классная баба. Торчи с ним и плюнь на всякие там фирмы.

- Вы так думаете?

- Я так уверен. Все, Шурик, свободна. Привет семье и детям.

- Какие дети? У меня нет детей... И семьи, то есть, мужа, нет, растерянно сказала Шура.

- Будут, обязательно будут! - заверил её Топчанов.

Шура хотела спросить, как же он домой поедет, ведь Игнат обиделся и ушел, но не решилась. Согласно кивнула, сама не понимая, по какому поводу, и вышла из кабинета.

Вечерняя прогулка была обязательной частью распорядка дня Барвихина, и никакие погодные условия не могли её отменить. И в дождь и в снег ровно в десять вечера он выходил из дому и полчаса бродил по Крылатскому и Рублевке, размышляя о природе миропорядка и странных закономерностях, царящих в человеческих отношениях. Бандитов он не боялся, а с хулиганами, если они не понимали умного и доброго слова, не церемонился. Возвращался домой в половине одиннадцатого, принимал теплый душ и ложился в постель, успевая почитать перед сном то Соловьева, то Ключевского.

К прогулке всегда готовился тщательно - неторопливо снимал тренировочный костюм, надевал джинсовый, обувал кроссовки (разумеется, все это было куплено на вещевом рынке и за свои деньги), сверху что-то потеплее, если погода требовала, непременно клал в карман паспорт (а вдруг остановят для проверки документов?) и лишь после этого выходил из квартиры.

На сей раз все было так, как всегда. Только вот на душе было тягостно. Ни регулярные занятия йогой: ни уверенность в своей правоте не могли отвлечь Барвихина от грустных мыслей об Ольге. Ведь если она не разделяет его убеждений, если говорит, что он идиот - значит, не любит. Хотела выйти замуж за сына богатого и влиятельного человека. Не исключено, что изменяла ему с другими, хотя и соглашалась, что с интимными отношениями необходимо подождать до свадьбы. Соглашалась, но все время упрекала в холодности. А почему? Разве человечество не пришло к убеждению, что отношения между мужчиной и женщиной должны быть оформлены законом, и лишь потом постель. Иначе - полный хаос. Да он и царит в мире...

Деньги, оставленные отцом, он сунул в ящик письменного стола, надеясь вернуть их. Там уже накопилась порядочная сумма, поскольку Барвихин принципиально жил только на свои, честно заработанные, а родители давали и давали, благо, имели такую возможность. Единственное, от чего Барвихин не смог отказаться - квартира. Сам купить не мог, заниматься разменом родительской - даже мысли такой не допускал, но и жить вместе с ними не собирался. Вот и пришлось согласиться с подарком отца.

Барвихин вышел из подъезда, надвинул на лоб шляпу, поднял воротник джинсовой куртки. Моросил мелкий дождь, следовало бы зонтик взять, ну да ладно.

А что случилось с Ольгой, почему именно сегодня она обиделась, что у него нет ни кофе, ни колбасы? Их давно уже в доме нет, и все было нормально. Сказала, что он идиот и свадьбы не будет... Что ж, значит, не будет.

Барвихин шел, погрузившись в свои невеселые мысли. Никакие тренировки не могли избавить от них. Целый год встречался с красивой девушкой, готовился стать её мужем, отцом по меньшей мере троих детей и вдруг... Она просто терпела его! Как все же несовершенен этот мир! И самое удивительное - не желает совершенствоваться. Дело не в техническом прогрессе, а в отношениях между людьми. Как были первобытными, так и остались, несмотря на внешние атрибуты добропорядочности. Уж ему-то, историку, это хорошо известно.